– Как провел вечер? – лениво поинтересовался Фрэнк.
– Читал.
– Для работы или для отдыха?
– Это не связано с работой.
Фрэнк хмыкнул:
– Тебя следовало бы побольше загружать.
– Возможно. – Джон улыбнулся сам себе. – Есть идеи?
– Парню вроде тебя необходимо нечто лучшее, чем просто идеи.
Сразу за поворотом к Белому дому они обогнали японскую спортивную машину. За рулем женщина с пепельными волосами красила свои губы в кроваво-красный цвет, поглядывая в зеркало заднего обзора.
Машина Фрэнка нырнула в свободное пространство, образовавшееся перед ней. Их место заняла «БМВ». Мужчина, сидевший за ее рулем, ковырял в носу.
– А что прошлым вечером делал ты? – поинтересовался, в свою очередь, Джон. Его старший коллега первым начал эту тему.
– Мне не спалось.
– Смотрел свои фильмы?
Фрэнк долго смотрел вдаль сквозь лобовое стекло, прежде чем ответить:
– Хорошо бы этот мир был черно-белым.
«Семь часов тридцать восемь минут», – сообщила диктор радио. Потом писатель из Монтаны стал читать свои мемуары, бесхитростные рассказы о поросших соснами горах и морях пшеничных полей, и Джон мысленно перенесся в те дни, когда все казалось таким простым.
«Тойота» миновала Рок-Крейк-парк – островок зелени среди стоявших рядами домов. На повороте они обошли желтый «форд», который вела совсем молоденькая черная девушка, подпрыгивающая в такт какой-то музыке.
– Слушания завтра, – сказал Джон, – к ним не удалось привлечь внимание…
– Кого интересуют еще одни слушания в конгрессе.
Джон удивленно поднял бровь.
– Эти слушания… Единственная новость, достойная опубликования, – то, что все это далеко от реальности.
– Лучше сохранять чувство реальности, с чем бы нам ни приходилось иметь дело, – буркнул Джон.
– Правда?
– Что…
– О, эта реальность, – перебил его Фрэнк, – но все это подобно… подобно грому. Все в этом городе считают, что прорвались к свету, но все, что они получат, – гром.
– Все, кроме тебя, – с улыбкой заметил Джон.
– Только меня? – неожиданно разозлился Фрэнк. Потом добавил уже помягче: – Что ты имеешь в виду? Что ты знаешь?
– Я знаю, что мы получаем жалованье не за то, чтобы нападать друг на друга, – ответил Джон. – Не знаю, что беспокоит тебя, но…
– Вот именно что но.
Фрэнк потер глаза и опять уставился на дорогу. Его тон стал еще мягче:
– В конторе все, кажется, о'кей?
– Твой стол в десяти футах от моего, так что ты сам можешь рассказать мне об этом.
– И все работает так, как и должно?
– Это правительство, будь доволен, что оно вообще работает.
После небольшой паузы Джон спросил:
– Ты что-то знаешь. Может, поделишься?
– Позже, мне самому еще не все ясно.
Радиоприемник объявил: семь часов сорок одна минута; зазвучала джазовая композиция. Впереди горел зеленый свет.
Фрэнк, вздохнув, включил сигнал правого поворота.
– Видел «Пост»? – поинтересовался он. – Лучшие выпускники летных школ вынуждены три года скакать на деревянных лошадках, прежде чем для них освободится истребитель.
Джон кивнул. Его работа требовала ежедневного просмотра «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс», «Лос-Анджелес таймс» и «Уолл-Стрит джорнэл». А его видеомагнитофон был запрограммирован на запись выпусков новостей.
– Плоды разрядки, – заметил Фрэнк. – Кому-то всегда приходится расплачиваться. Тебе бы следовало посвятить себя изучению японского, – добавил он, стукнув по приборной доске «тойоты».
– Теперь и ты о том же. – Джон покачал головой. – Я не могу поверить, что они способны поступить с тобой, как с отработанным моторным маслом.
– Чем яснее день, тем беззаботней человек, – тихо пробормотал Фрэнк.
Спроси:
– Что тебя гложет?
На лице Фрэнка не было и намека на улыбку, когда он, не раздумывая, ответил:
– Любой, кто попытается меня съесть, будет в этом горько раскаиваться.
– Уверен, старик.
– Я не старый…
– …ты бывалый, – закончил за него Джон.
«Тойота» миновала S-образный изгиб дороги. Вычурное здание католического университета блеснуло золотом на солнце. Знак, указывающий дорогу к Содджерс-Хоум, где доживали свой век забытые воины забытых войн.
Часы Джона имели как светящийся циферблат со стрелками, так и цифровой дисплей. Обе системы утверждали, что сейчас 7:45 утра. Сердце города. Поток машин медленно полз по Норз-Кэпитэл-стрит, сквозь кварталы домов со скучными, невыразительными фасадами. Миновали церковь. Три полосы движения слились в две, огибая заглохшую машину. Фрэнк резко вырулил на левую полосу, они обогнали четырехдверный семейный джип, судя по всему, выпущенный еще во время второй мировой войны. За рулем сидела женщина с вьющимися черными волосами. Она хмуро крутила баранку. Ее настроение передалось Джону, когда он увидел мотоцикл с затемненным щитком. Мотоциклист помаячил в автомобильном потоке впереди них и скрылся.
– Скажи на милость, чего ради тебе захотелось поехать на работу именно по этой дороге? – сказал Джон. – Мы поехали вдоль Рок-Крейк-парка только чтобы полюбоваться на деревья…
– И женщин, занимающихся джоггингом.
– Езжай вдоль реки. Начнем наш день с немного меньшим… неистовством.
– Ты можешь ездить, как тебе нравится, а я поеду так, как нравится мне.
Фрэнк оглядел окружавшие их исторические окрестности, безумцев, спешащих на своих машинах на работу из пригорода. Он поправил зеркало.
– Неистовство – это реальность города, – ответил он Джону.
– Часть реальности.
– Не позволяй дневному свету приукрашивать памятники, ослепляющие тебя на свету. Этот город, здесь каждый мнит себя политиком.
– Истины вроде этой никуда тебя не приведут.
– Приведут, хотя бы в ад! – заметил Фрэнк рассерженному Джону. – Не забывай об этом! И никогда не забывай, что политика – это всего лишь оболочка грубого зверя.
– Какого еще зверя?
– Да, да, – бормотал Фрэнк.
Поодаль, над битком забитой дорогой, возвышался белый, как сахар, купол Капитолия.
«Надо сменить тему, – подумал Джон. – У парня была плохая ночь. Встал не с той ноги. Не выпил утренний кофе. Сменить тему, по крайней мере до тех пор, пока машина не будет надежно запаркована».
– Как думаешь, вишня зацветет в этом году как обычно?
– Как знать, этот чертов озон. В небе есть дыра, амиго. Дыра в этом чертовом небе.
Джон пристально посмотрел на друга:
– Что все-таки происходит?
– Ничего такого, что тебе следовало бы знать.
Такой бесцеремонный ответ уязвил Джона.
– Ты говоришь это как друг – другу или как профессионал – профессионалу?
Фрэнк смерил Джона взглядом:
– А это зависит от того, кто ты.
– Кто я?! Ты меня удивляешь.
– Забудь про это. – Фрэнк выглянул из окна. – Прости, я… сейчас, я не могу, не хочу… короче, забудь.
Три человека крутились возле забитой досками мастерской. Рядом – облезлая дверь винного магазина, над ней неоновая вывеска «Лотерейные билеты!». Нищая старуха тянула тележку вдоль тротуара. Школьники дожидались автобуса на остановке.
Левая сторона – от центра – была свободной. Фургон агентства доставки «Федерал-экспресс» со свистом промчался мимо закрытого окна Фрэнка.
Он поглядел в зеркало заднего обзора.
Часы на приборной доске показывали 7:51.
Они ехали мимо здания гражданских панихид. Мимо домов с разбитыми окнами. Мимо улыбающейся с рекламного щита красотки с шоколадной кожей, сжимающей тлеющую сигарету наманикюренными пальцами. Какой-то мужик бросал кипы грязных одеял в двери товарного склада.
Капитолий приближался.
– Этот город дает тебе нечто такое – осознание собственной важности, что ли, – заметил Фрэнк.
По правой полосе в «шевроле» четверо служащих конгресса с каменными лицами ехали воевать за превращение их бумажных планов в звонкую монету.
– Знаешь, что напомнил мне этот город сегодня? – спросил Фрэнк.
Джон узнал одного из служащих.
