В последние полчаса ее телефон был постоянно занят. Марино заглушил мотор своего мотоцикла. По пустынной улице проехал белый «шевроле-блейзер» с затемненными стеклами. Вероятно, большинство местных жителей – пожилые люди, которые поселились здесь уже давно, а сейчас не в состоянии платить налог на недвижимость. Он с горечью подумал, каково это – прожить на одном месте двадцать или тридцать лет, расплатиться к старости за дом, а потом вдруг обнаружить, что ты не в состоянии осилить налоги, взвинченные в интересах богачей, возжелавших жить у воды. Скромный домик миссис Симистер был оценен в семьсот пятьдесят тысяч долларов, и ей скорее всего придется его продать, чтобы не очутиться в доме для престарелых. Все ее сбережения не превышали и трех тысяч долларов.

Теперь Марино знал о Дагмаре Шудрих Симистер почти все. После того как Скарпетте позвонил некто назвавшийся ее именем, он перетряхнул всю поисковую систему Люси. Миссис Симистер, которую здесь звали Дагги, было восемьдесят семь лет. Она была еврейкой, прихожанкой местной синагоги, которую уже много лет не посещала. Эта дама никогда не была членом той церковной общины, где проповедовали ее пропавшие соседи. Это значит, что она сказала им неправду, если звонила действительно Дагги Симистер, в чем Марино сильно сомневался.

Она родилась в польском городе Люблине, пережила Холокост и оставалась в Польше почти до тридцати лет, чем и объяснялся ее сильный акцент, который отметил Марино, когда разговаривал с ней по телефону несколько минут назад. Женщина, которая позвонила Скарпетте, говорила без акцента. У нее был просто старческий голос. Единственный сын миссис Симистер жил в Форт-Лодердейле и за последние десять лет был два раза задержан за управление автомобилем в нетрезвом состоянии и три раза за нарушение правил дорожного движения. По иронии судьбы он был подрядчиком и застройщиком, одним из тех, кто был причастен к установлению непосильных налогов на недвижимость.

Миссис Симистер находилась под наблюдением четырех терапевтов по причине артрита, больного сердца, проблем со зрением и ногами. Она никогда не путешествовала, во всяком случае, услугами частных авиакомпаний ни разу не пользовалась. Похоже, старушка все время проводила дома, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Многие из тех, кто безвылазно сидит на месте, постоянно следят за окружающими, и Марино надеялся, что миссис Симистер не исключение. Возможно, она видела, что произошло в оранжевом домике на том берегу канала. Может быть, она подскажет, кто мог звонить в академию от ее имени.

Марино позвонил в дверь, держа наготове полицейский жетон, хотя он не имел права им пользоваться. Он больше не служил в полиции, никогда не был копом во Флориде и должен был сдать свое удостоверение и пистолет, когда уходил из полицейского управления в Ричмонде, штат Виргиния, где он всегда чувствовал себя чужаком, которого не смогли оценить по достоинству. Он снова нажал на звонок и набрал номер миссис Симистер.

Все еще занято.

– Полиция! Кто-нибудь есть дома? – громко спросил он, постучав в дверь.

Скарпетта совсем запарилась в своем темном костюме, но стоически терпела жару. Если она снимет пиджак, его придется сложить или куда-нибудь повесить, а это не совсем удобно на месте преступления, даже если полиция и не считает его таковым.

Пройдя по дому, она пришла к выводу, что одна из сестер страдала навязчиво-маниакальным расстройством. Окна, плиточный пол и мебель сверкали чистотой, везде был безукоризненный порядок. Ковер лежал строго в центре комнаты, его бахрома была такой ровной, словно ее тщательно расчесали. Скарпетта осмотрела кондиционер, висящий на стене, отметила в блокноте, что он работает, и записала температуру в помещении.

– Кондиционер не трогали? – спросила она. – Он так и был включен?

– Мы оставили все как было, – отозвалась их кухни Реба, где вместе с ней находилась следователь академии Леке. – Кроме плиты. Ее выключила та женщина, которая пришла сюда, когда Эв и Кристина не явились на церковную службу.

Скарпетта отметила в блокноте, что в доме отсутствует пожарная сигнализация.

Реба открыла холодильник.

– Надо нанести порошок на дверцы шкафа, – сказала она Леке. – И вообще на все поверхности, раз уж вы здесь. Что-то маловато, чтобы прокормить двух растущих парнишек. С едой у них явно напряженно. Они, видно, вегетарианцы.

Реба захлопнула дверцу холодильника.

– Порошок может испортить дерево, – заметила Леке.

– Ну, решайте сами.

– Известно, в котором часу они в четверг вернулись домой? – спросила Скарпетта. – Если они вообще вернулись.

– Проповедь кончилась в семь. После этого Эв и Кристина некоторое время беседовали с прихожанами. Потом прошли в кабинет Эв, где она провела собрание. Кабинет у нее совсем маленький, как, впрочем, и сама церковь. Помещение, где проходят службы, может вместить не больше пятидесяти человек.

Выйдя из кухни, Реба прошла в гостиную.

– А что за собрание? И где в это время были мальчики? – спросила Скарпетта, снимая подушку с цветастого дивана.

– Там собрались женщины, которые ведут все церковные дела. Не знаю, как их назвать. Мальчиков на собрании не было, они где-то бегали. Около восьми все разошлись по домам.

– По четвергам всегда устраиваются собрания?

– Похоже, что так. В пятницу у них основная служба, так что они встречаются накануне. Это у них что-то вроде Страстной пятницы, когда Христос умер, чтобы искупить наши грехи. Но они называют его не Христом, а Господом. Дoвoльно странная община. Скорее, какая-то секта. Как у заклинателей змей.

Леке насыпала на лист бумаги немного черного порошка. Белый кухонный стол сверкал чистотой и был совершенно пуст. Опустив в порошок кисть из стекловолокна, Леке начала осторожно растушевывать его по столешнице. Там, где он прилипал к жировым субстанциям и другим невидимым пятнам, проступали черные, как сажа, разводы.

– Я не нашла в доме ни кошельков, ни записных книжек, в общем, ничего такого, – сообщила Реба. – Это тоже говорит о том, что они сбежали.

– Когда вас похищают, у вас вполне может оказаться с собой записная книжка, – возразила Скарпетта. – Людей похищают вместе с их кошельками, ключами, машинами и детьми. Несколько лет назад у меня был случай похищения с убийством, когда жертве разрешили взять с собой чемодан с вещами.

– Я тоже знаю случаи, когда люди инсценируют преступления, для того чтобы просто слинять. Возможно, вашему следователю звонил какой-нибудь придурок из этой общины.

Скарпетта прошла на кухню, чтобы осмотреть плиту. На дальней конфорке стояла медная кастрюля с крышкой, вся потемневшая и в подтеках.

– Эта конфорка была включена? – спросила Скарпетта, поднимая крышку.

Внутреннее покрытие из нержавеющей стали стало совсем черным.

Леке с треском оторвала кусок переводной ленты.

– Когда сюда пришла женщина из общины, горела левая дальняя конфорка. Кастрюля разогрелась докрасна и была совершенно пустая, – объяснила Реба. – Во всяком случае, так мне было сказано.

Внутри кастрюли Скарпетта заметила беловато-серую золу.

– В ней что-то было. Возможно, масло. Но не еда. На кухонном столе что-нибудь лежало?

– Когда я сюда пришла, все выглядело так же, как сейчас. Женщина из общины сказала, что никаких продуктов она не видела.

– Какая-то полоска, но в основном обычные пятна, – сообщила Леке, снимая ленту с кухонного стола. – Шкафы я обрабатывать не буду. Дерево – неустойчивый материал. Нет смысла его портить без особой нужды.

Открыв холодильник, из которого дохнуло холодом, Скарпетта стала осматривать полки. Судя по недоеденному куску индейки, не все здесь были вегетарианцами. В холодильнике лежали салат-латук, свежая брокколи, шпинат, сельдерей и девятнадцать пакетов мелкой очищенной морковки – легкая, низкокалорийная пища.