IV. Пороки дона Карлоса не могли убить в душе Максимилиана II, императора германского, его дяди, и императрицы Марии, его тетки, чувство любви, которое они всегда выражали со времени его детства, они знали его неспособным на зло. Эти государи задумали женить его на своей дочери Анне Австрийской. Эта принцесса была известна дону Карлосу с раннего детства, потому что она родилась в Сигалесе, в Испании, 1 ноября 1549 года. Филипп II согласился на этот брак и уведомил об этом императрицу, свою сестру. Несомненно, опасаясь причинить несчастье своей племяннице, если время не изменит характера и нравственности дона Карлоса, испанский монарх применил свою обычную медлительность в исполнении этого проекта. Можно также думать, что он разделял опасения насчет неспособности сына к браку. Не так дело обстояло с юным принцем. Узнав о проекте брака, он воспылал страстным желанием жениться на своей кузине как можно скорее. Для успешного осуществления этого он снова составил преступный план отправиться в Германию без согласия отца, надеясь, что его присутствие в Вене обяжет императора устранить все затруднения. С этой мыслью он занялся осуществлением плана и нашел помощь у принца Оранского,[113] маркиза Берга, графов Горна и Эгмонта и барона Монтиньи, глав фландрского заговора. Я принужден включить также дона Карлоса в число жертв этого заговора.[114]

V. Поведение дона Карлоса и черты его характера дали повод архиепископу Россано, папскому нунцию, написать кардиналу Алессандрии, что «принц Астурийский обладает невыносимым высокомерием и распущен в своих нравах; его рассудок слаб; он капризен и упрям; с полным основанием можно сказать, что он совсем морально не владеет собою и что с ним случаются приступы безумия».[115] Надо игнорировать все эти факты, чтобы допустить рассказы Сен-Реаля и других писателей о мнимых любовных отношениях королевы и этого принца.

VI. Маркиз Берг и барон Монтиньи отправились в Мадрид в качестве депутатов фландрских провинций. Они были посланы для урегулирования пунктов, относящихся к учреждению инквизиции в этой стране и к другим обстоятельствам, вызвавшим смуту среди жителей. Маргарита Австрийская,[116] герцогиня Пармская, побочная сестра короля, была тогда правительницей Нидерландов и дала согласие на это путешествие. Депутаты заметили, что дон Карлос был всецело занят вышеупомянутым проектом, и постарались укрепить в его мозгу решение осуществить план. Они предложили ему помочь отправиться в Германию для исполнения задуманного. Для этих предложений нужен был посредник, и они обратились к камергеру короля Вандому. Он обещал принцу объявить его независимым владетелем Фландрии, лишив гражданского управления принцессу Маргариту и военного герцога Альбу, если принц дарует свободу религиозных убеждений. Грегорио Лети говорит о письме дона Карлоса к графу Эгмонту, которое было найдено в бумагах герцога Альбы и послужило причиной того, что этот губернатор велел обезглавить обоих графов — Эгмонта и Горна. Он не мог подвергнуть той же участи принца Оранского, потому что тот уже бежал. Между тем косвенными путями старались наказать в Испании маркиза Берга и барона Монтиньи, которых заключили в два отдельных замка.

VII. Хотя два последних вельможи предложили юному принцу денежную помощь для путешествия, он не принял ее, так как рассчитывал достать деньги сам; сделанные им попытки в этом направлении помогли раскрыть заговор. Он написал почти всем грандам Испании, прося их поддержки в задуманном предприятии. Он получил благоприятные ответы. Большинство их содержало, впрочем, условие, чтобы это предприятие не было направлено против короля, его отца. Адмирал Кастилии (потомок королевской фамилии по прямой мужской линии) не удовлетворился этой предосторожностью. Таинственное молчание, которым было окутано это мнимое предприятие, и знание безрассудства принца заставили его подозревать, что план мог быть преступным. Чтобы устранить опасность, он передал монарху письмо его сына, когда дон Карлос уже все открыл дону Хуану Австрийскому, своему дяде, который сообщил тотчас об этом Филиппу II. Некоторые лица заподозрили, что в план заговора входило убийство короля. Но письма доказывают, что дело шло лишь о попытках получить деньги. Дон Карлос доверил это дело Гарсии Альваресу Осорио, своему лакею, который был его сообщником. Он поручил ему дать устные разъяснения относительно того, чего не было в посылаемых письмах. Наперсник сделал несколько поездок для исполнения поручений своего господина в Вальядолид, в Бургос и в другие города Кастилии. Принц не получил всех денег, на которые он рассчитывал, и написал из Мадрида 1 декабря 1567 года письмо к Осорио, контрасигнированное Мартином де Гастелу, его секретарем. Он писал, что получил только шесть тысяч дукатов по всем обещаниям и векселям, пущенным в оборот в Кастилии, и что ему нужно шестьсот тысяч для предполагаемого предприятия, что для этой цели он посылает ему двенадцать бланков, подписанных им на один и тот же срок, чтобы он заполнил их именами и фамилиями лиц, которым их вручит. В то же время принц приказывал ему отправиться в Севилью, где он мог бы продолжать начатые попытки и использовать эти письма.[117]

VIII. По мере того как у дона Карлоса появлялась новая надежда на получение денег и на осуществление путешествия, в душе он предавался еще более преступным планам. Еще не наступил день Рождества 1567 года, как он задумал ужасный план лишить жизни своего отца. Он готов был действовать без предусмотрительности, без всякого плана и без разумения. Этим он показал, что его предприятие исходило скорее от помешанного человека, чем от злодея и заговорщика. Он не обладал достаточной силой, чтобы хорошо хранить тайну, и не принимал никаких мер предосторожности против опасности, которой он себя подвергал этой попыткой. Филипп II был в Эскуриале, а вся королевская семья в Мадриде. Она должна была здесь исповедоваться и причащаться в воскресенье, 28 декабря, в день вифлеемских младенцев. Этот обычай был установлен при дворе для получения юбилейной[118] индульгенции, даруемой испанским королям папами. Дон Карлос исповедался в субботу 27 декабря у своего обычного духовника Диего де Чавеса, доминиканца (который был потом духовником короля). Принц вскоре рассказал нескольким лицам, что, объявив духовнику о намерении погубить человека, облеченного высоким саном, он не получил отпущения грехов, потому что не обещал отказаться от своего проекта. Дон Карлос обратился за тем же к другим монахам, но встретил отказ. Тогда он решил потребовать, чтобы брат Хуан де Товар, настоятель доминиканского монастыря Аточа (atocha — дрок), дал ему на следующий день неосвященную гостию. Он хотел уверить присутствующих при церемонии, что он причащается, подобно дону Хуану Австрийскому, Алессандро Фарнезе и остальным членам королевской фамилии. Настоятель легко распознал, что имеет дело с безумным. Убежденный в этом, он спросил принца, кого он хочет погубить, прибавив: если бы он знал, какой ранг имеет это лицо, то этого, возможно, было бы достаточно, чтобы не отказывать в его требовании. Это предложение со стороны настоятеля было очень смело, но он поступил так, чтобы принудить принца назвать человека, к которому он питал столь большую вражду. Результат соответствовал ожиданию настоятеля. Несчастный дон Карлос не поколебался назвать объектом своей ненависти того, кто дал ему жизнь. Такое же заявление он сделал дону Хуану Австрийскому, своему дяде. Один из приставов комнаты принца, который был свидетелем-очевидцем и вместе с тем деятельным участником этого дела, дал о нем точный отчет. Так как этот документ крайне важен и не был напечатан, я дам его копию, когда буду говорить об аресте принца, при котором этот пристав также присутствовал.