– Скорее, Эстли находит новые идеи для своих цирковых номеров, глядя на детей. А еще я планирую свозить мальчиков в Лондон за собственный счет. Ох и смешно я буду смотреться в компании двух шалопаев! – Увидев поднос с едой, Гейбриел направился прямо к нему. – Конечно, если вы поедете с нами, никто даже не заметит ни мальчишек, ни меня: все будут смотреть только на вас. – Он быстро проглотил кусок бутерброда. – Как странно, – его голос неожиданно изменился, стал мягче, – мы не виделись вот уже несколько недель, а теперь встречаемся по два раза на дню.
– Странно? Но это обычный деревенский образ жизни.
– И все же мне кажется, что вы избегаете меня.
– Отнюдь. Вы не пуп земли, и солнце не вертится вокруг вас, милорд.
Гейбриел ненадолго умолк, видимо, обдумывая ее слова.
– Видите ли, – начал он, тщательно выговаривая слова, словно прилежный ученик, – чем больше времени мы проводим вместе, тем яснее, что мы просто созданы друг для друга.
Линетт промолчала и лишь пожала плечами, после чего Гейбриел сел за стол и быстро покончил с принесенной ею едой. Казалось, он был слегка разочарован, но Линетт не обращала на это внимания: она быстро прибиралась в комнате, хотя в этом явно не было особой необходимости, а затем повернулась, чтобы уйти.
– Днем естественный свет оживляет вырезанные бумажные силуэты, а как же иначе? Неужели света луны будет достаточно, чтобы разглядеть мелкие детали? – неожиданно спросил Гейбриел.
– Думаю, во время полнолуния света вполне достаточно. – Линетт недоумевала, откуда взялся этот вопрос. – Особенно в апреле и мае, когда деревья еще не покрылись листьями, а небо почти всегда чистое.
– Тут вы абсолютно правы. – Гейбриел махнул рукой в направлении окна. – Акварель с видом Гавра – это поистине произведение искусства. Жаль, что я не могу насладиться ее созерцанием прямо сейчас: обычно днем я слишком занят поддержанием порядка. – Он указал пальцем на треснувшее стекло. – Вот что случается, стоит мне только на время отлучиться и оставить мальчишек без надзора.
– Капитан и Мадлен говорят, что им нравятся вырезанные силуэты. – Линетт провела пальцем по трещине на стекле и покачала головой. – Несколько рисунков я сделала для наставника мальчиков: вершины вулкана и еще кое-что в таком роде. Сейчас это был бы очень любопытный проект. Получая хорошую комиссию, я могла бы содержать семью, выполняя заказы, и действительно стать абсолютно независимой.
– Полагаю, это ваше самое сокровенное желание. – Гейбриел кивнул, как бы подтверждая свои слова. – Скажите, вы играете в шахматы?
Этот вопрос отнюдь не стал неожиданным для Линетт. В шахматы она играла плохо и согласилась лишь прельщенная мыслью заставить Гейбриела сильно потрудиться, чтобы проиграть ей.
Когда они начали вторую партию, Гейбриел заявил:
– Я даже не знаю, чего мне хочется больше – шума вокруг или тишины, которая еще больше действует мне на нервы.
Взяв пешку Линетт ферзем, Гейбриел откинулся, в кресле в ожидании ее хода.
– Скажите, с вами не бывает такого, когда весь день проходит спокойно, и вдруг внезапно какая-то мелочь напоминает худшее из пережитого во Франции?
– По правде говоря, да. – Линетт двинула вперед слона.
– Со мной сейчас это случается особенно часто, и я даже просыпаюсь по ночам.
– А я после нескольких ночных кошмаров начала спать в студии, сидя в кресле у окна. Это помогает мне не забывать, что я дома и что меня зовут Линетт Гилрей.
В конце концов, Гейбриел отказался продолжать игру.
– Я учу ребят фехтованию и молю Бога, чтобы им никогда не пришлось применять его в деле.
– А я учу девочек рисованию и надеюсь, что им не придется сталкиваться с более трудным выбором, чем выбор красок.
– Но самое странное, – заметил Гейбриел, – что в Англии жизнь продолжается, словно и не было никакой войны.
– Иногда я тоже задаюсь вопросом, который из двух миров более реален. – Линетт вздохнула.
Прежде, чем Гейбриел успел ответить, их беседу прервал стук в дверь, и на пороге появился слуга.
– Капитан хотел бы видеть вас, сэр, – объявил он. Гейбриел кивнул:
– Передай, что я сейчас приду.
Когда Гейбриел вошел в кабинет, Уилтон сидел за письменным столом и что-то старательно писал. Остановившись напротив него, Гейбриел подумал, что он сможет выйти и посмотреть на ночное небо, когда они закончат разговор.
– Спасибо за терпение, Пеннистан. – Уилтон отложил перо и посыпал письмо песком. – У меня получается лучше, когда я пишу, чем когда говорю, и мне не хотелось потерять основную мысль.
Гейбриел кивнул.
– Эта последняя неделя оказалась на редкость насыщенной событиями. – Капитан сложил руки на бумагах. – Война закончилась, и скоро у меня появится еще один ребенок. Это значит, что моя кровь останется надолго после того, как меня не станет.
Гейбриел был крайне изумлен, когда капитан протянул ему лист бумаги.
– Я написал это письмо герцогу с просьбой принять меня в Дербишире. Мне кажется, что теперь многое можно и нужно начать заново. Я знаю, что жена герцога беременна… – Он замолчал и взглянул на письмо. – Прочти его и скажи, как по-твоему, может ли оно быть воспринято с одобрением?
Гейбриел быстро прочитал письмо, затем поднял глаза на Уилтона.
– Полагаю, ты очень кстати упомянул о беременности Ровены. Уверен, она будет рада вашей встрече, так же как и я. – Он встал и протянул брату руку: – С возвращением в семью, Роберт!
– Спасибо. – Они обменялись рукопожатиями. – Завтра же один из моих людей отвезет письмо.
Они поговорили еще немного, а в это время ночь тихо опускалась на дом.
Вскоре они услышали, как наверху хлопнула дверь, и затем перед ними появилась служанка Мадлен: она сказала, что ожидание родов затянулось, но все надеются на лучшее.
– Мы тоже надеемся на лучшее, – буркнул Роберт, когда дверь закрылась.
Гейбриел кивнул, размышляя про себя, как бы убедить Линетт присоединиться к нему, чтобы смотреть вместе на звезды, но тут звук поворачивающегося ключа заставил его вскочить с кресла:
– Если ты запрешь дверь, я ее высажу, а тебя придушу собственными руками.
Уилтон удивленно отступил назад и поднял вверх руку с ключом.
– Побойся Бога, Гейбриел, я всего лишь запер письменный стол.
– Неужели этот отвратительный звук издал столь маленький ключ? – Гейбриел вздрогнул, когда Роберт с негромким скрипом завершил операцию, затем медленно опустился в кресло и закрыл лицо руками. – Это просто ужасно. Не представляю, как долго еще самый банальный звук будет пробуждать во мне этот кошмар…
– Ну этого тебе никто не скажет. – Роберт подошел к буфету и налил бренди в два бокала. Вручив один Гейбриелу, он вернулся к своему креслу. – Единственное, в чем могу тебя уверить, – ты вовсе не безумен.
– Но это не просто паника, мы с Линетт как раз говорили об этом. До сегодняшнего дня, до празднования победы, я готов был поклясться: многие просто хотели не замечать, что страна воюет. У тебя никогда не было ощущения, что ты лишь присутствуешь, а не являешься частью окружающего тебя мира?
Роберт кивнул:
– Вот и со мной тоже. Я чувствовал себя так до того момента, как встретил Мадлен.
– Представь, часть Испании и Португалии находится в руинах, – продолжал Гейбриел, – идет бойня с десятками тысяч погибших, а здесь самая большая проблема та, что у леди Гилрей нет дворецкого. Если никто не ценит страдания, смерть, утраты, почему нас это так волнует?
– Потому что мы не хотим, чтобы нашим семьям довелось переживать то, что пришлось пережить нам.
– Верно, – с энтузиазмом согласился Гейбриел.
– Работа, которую вы с Линетт проделали, была бескорыстной и самоотверженной: вы не носили формы и действовали тайно, не ожидая ни похвалы, ни вознаграждения. Теперь вы снова дома, и главное для вас – избавиться от своих страхов и забыть сердечную боль. Что до меня, то я нахожу утешение, когда вижу, как смеются мои дети, как Мадлен улыбается мне. Поверь, Гейбриел, это наши главные ценности, за это стоило сражаться.