– Это было едва ли самым тяжким ожиданием в жизни. Месяцами ждать письма, которое никогда не придет. Ждать неделями весточки от человека, которого я отправил в лагерь Веллингтона. – Герцог внезапно умолк. – И все же ничто не может сравниться с тем, что выпало пережить тебе.

Гейбриел невесело усмехнулся:

– Сравнивать шрамы и рубцы будем, когда все окончательно завершится, а пока для меня еще ничего не закончено.

Герцог положил руку на плечо брата.

– Это не совсем суд, но, пройдя обсуждение здесь, мы будем знать твою судьбу. Эти люди связаны со всеми шпионскими делами, и от них зависит многое. А теперь слушай меня внимательно, Гейбриел. Не говори ничего, ни слова, будь спокоен и сдержан. Не заводись, не распускайся и не взрывайся.

Гейбриел кивнул, и оба брата вошли в комнату, гораздо менее претенциозную, чем та, которую они покинули до этого.

Вокруг большого стола сидели шестеро, и все они поднялись при приближении Гейбриела и герцога Мериона. В одном из них Гейбриел без труда узнал агента, допрашивавшего его в Портсмуте. Тут же присутствовал Донкастер, человек, который поклялся покончить с ним. Еще один участник встречи носил военную форму и тоже был знаком Гейбриелу, хотя его присутствие здесь оказалось сюрпризом: когда-то майор Шелби первым пришел на выручку Шарлотте в Портсмуте. Из остальных, сидевших вокруг стола, самым интересным оказался гражданский чин, явно ветеран войны, участник сражения, оставившего на его лице страшные шрамы. На нем было что-то вроде капюшона, почти полностью скрывавшего то, что осталось от его изуродованного лица.

Помощник виконта Сидмаута предложил им сесть, в то время как виконт продолжал читать какие-то бумаги. Гейбриел ждал, стараясь использовать паузу для того, чтобы успокоиться. Одновременно он с интересом разглядывал тех, кому предстояло судить его.

Человек со шрамами не поднимал головы; остальные встречали его взгляд с бесстрастным выражением на лицах, и все же не это было главным. Он надеялся, что Шарлотта тоже окажется здесь, и даже улыбнулся про себя той смеси любопытства, гнева, похоти, озабоченности и тревоги, которая возникала при любом воспоминании о ней.

В сотый раз он задавался вопросами, как она и где она. Может, в Корнуолле или в каком-нибудь тихом пригороде Лондона? А что, если в этом здании, прямо за дверью?

И если все кончится плохо, придет ли она на казнь?

Размышления Гейбриела резко оборвались, когда перебиравший бумаги виконт перестал наконец шуршать ими и наступила полная Тишина. Сидмаут сложил руки на столе: видимо, это должно было означать призыв к порядку, поскольку все присутствующие выпрямились в своих креслах.

– Прежде всего, ваша светлость, я хочу поблагодарить вас и вашего брата за согласие прийти сюда сегодня. Ваша поддержка, оказываемая брату, весьма похвальна. Приношу мои извинения за то, что заставил вас ждать: события в Европе приближаются к развязке, и крайне необходимо, чтобы мы были готовы в любой момент.

– Разумеется, лорд Сидмаут. – Герцог Мерион ответил кивком столь медленным, словно его долгожданный визит сюда, к этим людям, был любезным жестом в сторону короля и страны.

– Лорд Гейбриел Пеннистан, – начал виконт после паузы, – мы благодарим вас за те проведенные в Портсмуте месяцы, когда вы рассказывали нашим людям о том, что пережили до и после вашего задержания французами. Нам также известно, что вы жаждете увидеться с членами вашей семьей, как, впрочем, и они с вами. – Сидмаут кивнул в сторону герцога, который не промолвил ни слова: его сузившиеся глаза и мрачные складки у рта говорили сами за себя. – Я надеюсь, вы считаете это формой служения отечеству, милорд, – важно обратился к Гейбриелу Сидмаут. – Именно поэтому мы и пригласили вас сегодня сюда. Когда вы отправились в Португалию и предложили ваши услуги, некоторым из нашего ведомства показалось хорошей идеей то, что вы будете работать как гражданское лицо.

– Да, милорд. – Гейбриел старался держаться как можно более уверенно.

– По правде сказать, большинство персонала не слишком-то верили, что необученный любитель сможет добывать сколько-нибудь ценную информацию, но, к их удивлению, вы оказались весьма полезным источником, так же как и вся ваша работа в Португалии. Ваши усилия спасли сотни жизней, подорвав изнутри и доведя до роспуска и уничтожения одну из самых злобных и упорных групп вражеских секретных агентов.

Гейбриел напрягся. О чем, черт возьми, они говорят? Кажется, его возводят в герои? А куда же в таком случае девался предатель?

Невольно в нем начал закипать гнев. Он не сомневался, что отнюдь не всем нравились похвалы в его адрес, и Донкастер не замедлил это доказать.

– К сожалению, данные соображения не освобождают вас от ответственности за смерть ваших коллег и невиновного в таверне перед вашим исчезновением. Те из нашей службы, кто работал в Португалии, полагают, что вы давали информацию французам в обмен на информацию, которую представляли нам.

Гейбриел вздрогнул.

– То есть вы полагаете, что я работал на обе стороны?

– Да.

Так вот оно что! Значит, они считают его одновременно героем и предателем. Гейбриел откинулся в кресле, ожидая продолжения.

– А как иначе вы объясните успехи неопытного и необученного агента? – Человек, обозвавший его когда-то «сукиным сыном», выпятил грудь. – Очевидно, вы обменивались информацией, создавая видимость эффективной работы.

– С какой целью?

– Фуше предложил вам шанс присоединиться к врачам и ученым Наполеона для продолжения занятий наукой. – Донкастер подался вперед, глаза его пылали мстительным огнем. – Многие были убиты в результате хитрой операции, задуманной, чтобы прикрыть ваше дезертирство. Вас бы считали погибшим до тех пор, пока не пришло бы подтверждение того, что вы нашли прибежище при дворе Наполеона. Вы ведь хотели заняться анатомией, не так ли? – Последнюю фразу Донкастер произнес так, словно это была его козырная карта.

– А почему вы не могли заниматься анатомией в Англии? – поинтересовался Сидмаут.

– Мне пришлось отказаться, потому что мой отец предложил мне избрать другую область знаний для изучения.

– Это слишком простое объяснение, – поспешно возразил Донкастер. – Вы были вынуждены отказаться, поскольку на этом настоял герцог: он заявил, что не будет материально поддерживать вас, если вы решите продолжать свои занятия.

– Мой отец умер, сэр.

– Во время допросов в Суссексе вы сообщили, что не знали о его смерти, пока мадам Парнелл не сообщила вам об этом, – поспешил уточнить кто-то из присутствующих.

Кивнув, Донкастер продолжил:

– Итак, вы продолжали работу Джона Хантера. Некоторые считали его великим ученым, но на самом деле речь идет о безнравственном типе, нанимавшем жуликов, которые добывали ему тела умерших для изучения. – Донкастер обернулся к сидящим рядом. – А как мы знаем, герцог публично заявил, что Господь и вечное спасение важнее любой науки.

– Мне известно, что подобное уже случалось, джентльмены, – произнес Гейбриел. – Лорд Ричард Селвик, отправившись с Наполеоном в Египет, утверждал, что интересы науки в некоторых случаях могут оправдать отказ от верности своей стране. В этом случае я согласен с моим отцом: в мире есть вещи гораздо более важные, чем наука.

– А вам не приходило в голову, – спросил герцог, подавшись вперед в кресле, – что его работа была эффективной потому, что, будучи человеком науки, ученым, обладая врожденной наблюдательностью, он умел замечать и обобщать массу деталей и подробностей?

– Да, мы так считали, – согласился Донкастер. – До того инцидента, завершившегося его исчезновением. Когда мы не обнаружили его останков среди погибших, мы стали опрашивать наших агентов и информаторов, и постепенно у нас сложилось мнение, что это было заранее спланировано – Пеннистан должен был перейти на сторону французов. Среди наполеоновских врачей и при французском дворе его бы приняли и ценили гораздо больше, чем в Англии.