— Ешьте, ребята, не стесняйтесь! — приговаривал Титов и сам подливал нам водку. А мы, голодные, и без того уплетали за обе щеки.

Утром, после долгой беседы, Титов объявил, что нам всем предоставляется шестидневный отдых.

— Поедете в Лунную долину, — есть тут недалеко такое сказочное место!.. Отдохнёте, приведёте себя в порядок, — сказал он.

Впятером, на попутной автомашине, мы поехали километров за сорок, в тыл. На перекрёстке двух дорог шофёр остановил машину и объяснил нам, как добраться до дома отдыха «Лунная долина».

После часа ходьбы вышли к утопающей в полевых цветах широкой долине. На невысоком холме, за деревьями, увидели каким-то чудом уцелевшее белое здание.

В доме отдыха нас приняли как дорогих гостей. Дали чистое бельё, пижамы, посоветовали принять душ, побриться и постричься. После всех этих приятных процедур повели в столовую.

Столы накрыты белыми скатертями, на них — салфетки, тарелки, вилки, ножи. На завтрак подали свежие булочки, сливочное масло, салат, какао. Даже не верилось, что поблизости от фронта может быть такое!..

И комната наша оказалась чудесной: мягкие постели, чистое бельё. Словом, всё как в сказке!

Позже мы узнали, что эту сказку сделал былью генерал, командир корпуса. По его приказу интенданты подыскали в ближайшем тылу подходящее помещение и во время недолгого затишья на фронте развернули дом отдыха. В него направляли офицеров и солдат после выполнения особо трудных заданий и тех, у кого по тем или иным причинам начинали сдавать нервы. На фронте бывает такое: самый храбрый, самый выдержанный вдруг начинает дурить, — в шутку это называют «фронтовой лихорадкой»…

Короткая передышка! Как много значит она для фронтовика!

В «Лунной долине» отдыхало человек тридцать. Форму никто не носил, все ходили в пижамах, и трудно было разобраться, кто они такие. Все развлекались как могли.

Костенко, Замаренов и Левин по целым дням «забивали козла». А мы с Шумаковым предпочитали прогулки по долине, своей красотой и какой-то особой тишиной вполне оправдывающей своё название — Лунная.

Молчаливый, сосредоточенный тридцатипятилетний охотник из Сибири, Шумаков оказался задушевным товарищем, и мы подружились. Как-то он сказал мне:

— Хочу поведать тебе одну вещь… Может, и не стоило бы, но иначе не могу. Отправляя нас в тыл врага, майор Титов позвал меня к себе. Позвал и говорит: «Шумаков, старшим у вас будет Силин. Он хоть и рядовой, но имеет большой опыт — в прошлом был разведчиком. Знай: Силин пять лет отсидел в лагере и только недавно вышел оттуда…» Чего греха таить, не понравилось мне это. Сам знаешь, в тылу врага всякое бывает!.. А тут старшим по группе назначают человека, только что вышедшего из лагеря… Но уже на второй день я понял, что приглядывать за тобой нечего!..

Признаться, мне приятно было слышать эти слова от прославленного разведчика.

На третий или четвёртый день нашего пребывания в доме отдыха приехал полковник Садовский, начальник разведотдела корпуса. Он пригласил всех нас в вестибюль, поздоровался с нами, каждому пожал руку.

— Молодцы! — сказал он. — Документы, которые вы захватили, оказались чрезвычайной важности. Да и полковник Шмит — находка! Я приехал порадовать вас…

По его просьбе все отдыхающие собрались в столовой, и Садовский прочитал приказ командования о нашем награждении. Мне, Шумакову и Сажину (посмертно) дали Красную Звезду, остальным — медали за отвагу.

Прощаясь со мной, полковник Садовский приказал после отдыха явиться к нему.

Я дважды был награждён в своё время, но именно эта награда заставила меня понять и почувствовать, что я снова в строю!

Садовский оставил меня работать в разведотделе корпуса. Это было большое доверие. Я, рядовой солдат, занимал офицерскую должность, руководил одним из участков разведки в тылу врага. Товарищи по работе в шутку так и величали меня — «неаттестованный офицер Силин». Относились они ко мне очень бережно, помогали советами. Обстановка в разведотделе была приятной и деловой.

Работа моя оказалась на редкость интересной. Из разных источников ко мне поступали донесения обо всём, что творилось у немцев. Командиры партизанских отрядов, подпольщики и специальные работники, переброшенные в тыл к немцам, информировали нас о передвижении вражеских войск, о прибытии новых частей на наш участок фронта, о грузах, перевозимых по железным дорогам, и о многом другом. Ценные сведения о враге сообщали и простые советские граждане. Бывали случаи, когда люди с риском для жизни переходили линию фронта и доставляли нам важные материалы.

Я раньше не представлял себе, что работа нашей разведки по ту сторону поставлена так хорошо. Спросил как-то Садовского: почему, имея такие надёжные источники информации, он принял моё предложение как что-то новое и послал меня к немцам во главе группы?

— Видите ли, на фронте очень важно использовать самые разнообразные формы разведки и непременно дублировать поступающие к нам сведения. Так вернее! К тому же связь часто прерывается. Ваше предложение подвернулось как раз в такой момент… Потом, как было отказать рядовому солдату в такой инициативе? — добавил он.

Среди сведений, поступающих к нам, особенно интересными и ценными были донесения разведчика под номером двадцатым — они всегда отличались обстоятельностью и точностью.

Однажды, докладывая начальнику об очередных сообщениях «двадцатого», я поинтересовался — кто этот разведчик, так хорошо информированный о делах и замыслах немцев?

— О, это замечательный человек, умный, расторопный, бесстрашный! Не раз и не два водил он немцев за нос — организовывал очень рискованные операции и ни разу не попадался. «Двадцатый» — разведчик высокого класса. Вы ещё познакомитесь с ним, — ответил Садовский…

Немцы тоже не дремали — делали, в свою очередь, всё, чтобы организовать надёжную разведку в нашем тылу. Они охотились за «языками», перебрасывали под видом перебежчиков или бежавших из лагерей агентов к нам, иногда даже целыми группами. Но, имея о нашем народе весьма поверхностные представления, они частенько проваливались. Завербованные ими люди нередко являлись к нам с повинной или быстро разоблачались нашей контрразведкой. К сожалению, предатели всё же встречались.

Как-то привели ко мне обросшего, давно не бритого человека средних лет в потрёпанной одежде. Он назвал себя Костюковым и рассказал довольно складную историю своих злоключений. Во время весеннего наступления, раненный в ногу, он попал в плен к немцам. Пленных погнали в тыл. Ему удалось бежать. Ночью добрался до деревни, и там одна колхозница приютила его, выдавая за своего брата. Но его не покидала мысль о том, чтобы перебраться к своим. Как только рана подзажила, он ушёл. Фронт был близко, вчера ночью ему удалось доползти до наших окопов. «До чего же хорошо опять очутиться среди своих!» — закончил он свой рассказ.

Костюков назвал часть, в которой служил, вспомнил фамилии командиров и точное место, где попал в плен. Говорил уверенно, приводил множество подробностей.

Проверили, — показания Костюкова подтвердились. Правда, командиры, на которых он ссылался, выбыли из части, но помполит сообщил, что у них действительно служил рядовой Костюков Сидор Корнеевич, числившийся в списках пропавших без вести.

И всё-таки я решил задержать Костюкова ещё на несколько дней и попытаться собрать о нём дополнительные сведения. В это самое время поступило очередное донесение от «двадцатого». В конце своей радиограммы он, между прочим, сообщал об агенте, переброшенном к нам немцами под видом бежавшего из плена солдата.

«Предатель этот из бывших кулаков, очень опасен, разыщите его», — сообщал «двадцатый».

Конечно, это мог быть Костюков, но мог быть и другой. Нужно было ещё раз побеседовать с ним.

— Ну, может быть, на этот раз расскажешь всю правду, — обратился я к нему, когда его привели ко мне. — Нам уже известно, кто ты и чем занимался у немцев. Скажи, что стало с тем Костюковым, фамилию которого ты присвоил?