Сердце остановилось.

Узнав об этом, Гийом неожиданно для самого себя заплакал. Беззвучно, сам не замечая того. Об Агриппе, о Мигеле, о Рафаэле Альберте, о всех погибших, ставших ему неожиданно близкими.

— Гийом? — пораженный реакцией невозмутимого прежде мага Луис, сообщивший ему роковую весть, положил другу руку на плечо.

— Все в порядке, — чародей мучительно улыбнулся, — Это ветер. Чертов ветер. Ветер перемен.

— Тысячелетний год — рубеж эпох. Проклятое время перемен, — поминальная речь Луиса де Кордова была десятой по счету, но люди вслушивались в каждое слово знаменитого поэта и воина.

— Камоэнс — как государство и нация — заплатил дорогую цену за право перейти границу тысячелетия. Самую дорогую — людьми. Лучшими из лучших. Агриппа д'Обинье умер в расцвете сил и славы, одержав свою победу. Его величие навсегда останется в памяти потомков.

Но я всегда уважал его не столько за воинскую доблесть и талант, сколько за честность и благородство души. Агриппа никогда не шел против совести, не искал своей выгоды, не менял идеалов и ориентиров. Был верен себе и Камоэнсу. Пусть он будет нам всем примером.

Поэт говорил и выражения лиц многих слушателей менялось на недовольное. Слишком свежую рану разбередил Луис, свежую и опасную. Королевский лагерь внешне единый был полон внутренних противоречий. Две фракции: старая, состоящая из приверженцев централизованной политики Хорхе и людей Гальбы; молодая — из числа сиятельных вельмож и грандов, успевших вкусить дарованных молодой королевой привилегий.

А между ними Ангела, пытающаяся всех примирить, подчинить своей власти, и ее министр Рамон Мачадо, ведущий свою, непонятную игру, опирающийся на наемников из числа лучников-паасинов Лойала и часть королевских орданансов под командованием новоиспеченного оберштера Барта Вискайно.

Тлеющий огонь подогревался слухами о том, что смерть Агриппы не естественна. Сторонники умершего маршала в частности его адъютант Этебан Гонгора намекали на виновность Рамона Мачадо.

Агриппа лежал в гробу, заполненном солью, его собирались похоронить в фамильном склепе, рядом с отцом и братом. Друзья, сторонники, враги и просто любопытные по очереди прощались с маршалом.

Ангела простилась с ним первой и, уходя, произнесла негромко, как бы невзначай:

— Нет, не верится, что сердце подвело столь великого мужа.

Гийом едва удержался от протестующего крика. Ведь ранее он объяснял любимой, что Агриппа действительно умер своей смертью. Его Ангелу то объяснение удовлетворило, а вот королеву Камоэнса нет.

Ангела — суровая, строгая и заплаканная- сказало это, глядя в глаза рыжему Эстебану Гонгора, любимец покойного намек понял правильно.

В разгар рабочего совещания в особняк занятый первым министром Мачадо вломились злые и серьезные гвардейцы. Черно-желтые плащи обезоружили стражей и увели с собой десяток приближенных Рамона.

Взбешенный и разгневанный министр едва не кинулся на гвардейцев с кинжалом.

— Что за наглость! Вон отсюда, ублюдки! Я вас сгною в Седом Замке!

Высокий и стройный Эстебан Гонгора зло рассмеялся, гладя на беснующегося министра — невысокого и толстоватого.

— Ваши клевреты задержаны по подозрению в отравлении Агриппы д'Обинье. — Кончилось твое время, упырь, — продолжил он шепотом, — Отныне наша власть, — и уже громче добавил официальным тоном, — Сегодня утром королева официально поручила гвардии расследование этого дела.

После ухода гвардейцев Рамон послал за верными ему командирами — паасином Лойалом и ордонансом Вискайно.

— Отбейте моих людей у гвардии! — скомандовал Мачадо, — И не бойтесь крови. Я отвечаю за все.

— Ызвыныте, мыныстр, но вы не можете отдать мне такой прыказ. Лесной народ заключыл договор лычно с королевой, а не с вамы, — правильное до отторжения лицо паасина хранило серьезность, но черные миндалевидные глаза нелюдя смеялись.

Коварный Лойал, до того выполнивший не одно тайное опасное поручение, лично убивший графа Миранду, отрекся от него, и даже говорить стал с нелепым акцентом.

У Рамона потемнело в глазах, он без замаха ударил паасина в лицо. Лойал уклонился. Министр едва удержался на ногах.

— Вон отсюда, нелюдь!

Обернулся к Барту Вискайно. Бывший купец, дослужившийся до оберштера, положил руку на рукоять лагрского кинжала — подарка Гийома.

— Не смейте меня бить, Рамон. Я не Лойал, второго раза ждать не буду — сразу кишки выпущу. Наши дороги разошлись. У нас новая хозяйка. Привыкай.

Арестованные клевреты Рамона Мачадо сознались в отравлении Агриппы и шпионаже в пользу Остии. Гийома признания нисколько не удивили. Дыба, и раскаленное железо выбьют любые показания. Если бы ему самому зажали в тисках яйца, он бы признался в чем угодно.

Истерзанных, сломанных «шпионов» казнили быстро. Гвардия и «старая» партия были в восторге, «молодая» не протестовала- ей не нравилось резкое возвышение министра Мачадо.

Самого Рамона, к удивлению мага, не тронули. Ангела была по-прежнему приветлива со своим министром и не давала его в обиду. Слишком много нитей держал в своей руке Мачадо, слишком ценен был, слишком большой поддержкой знати пользовался.

Гийом не любил Мачадо, с трудом терпел его общество, хотя и уважал, как толкового министра и профессионала. Оплеуха данная Рамону порадовала бы его при других обстоятельствах.

Колесованные и четвертованные «шпионы» имели за душой немало грехов, но не один из них не заслужил облыжного обвинения, такой страшной муки и позора.

Грустные мысли давно посещали голову мага. Эта казнь стала решающей в цепи его размышлений. Подвела черту. Позволила сделать вывод.

Вечером того кровавого несправедливого дня, ближе к ночи он пришел к Ангеле. Она лежала в кровати — красивая, желанная, ждущая его.

— У меня для тебя хорошая новость — я решила, что завтра мы отправимся в Мендору. Провинция мне надоела. Королевству требуется порядок. В столице у меня будет больше времени на тебя. Не будет лишних глаз и ушей, — радостно сообщила ему королева.

Гийом взял стульчик, сел рядом с кроватью, скрестил руки на груди.

— Я выполнил свою работу, Ангела, — дракон мертв, султанат разбит. Я уезжаю.

От неожиданности она потеряла дар речи.

— Надеюсь, ты не будешь меня задерживать, — добавил он.

— Почему?! — простонала Ангела, села напротив его, закрывая обнаженную грудь одеялом, — Что случилось, Ги?

— Ты изменилась.

— Опять? Ты уже повторял мне это! — Ангела кричала, грозя внезапным вторжением стражи, напуганной грозой в королевской спальне, — Я пошла к тебе навстречу. Я здесь! Я твоя! Мы вместе! Я хочу, чтобы мы всегда были вместе! Делаю вся для этого!

— Ценю, — маг старался быть невозмутимым, но у него это плохо получалось, — Но королева Ангела для меня чужая. Я ее не приемлю.

— В чем? — голос ее изменился, словно, она задавала вопрос на королевском совете.

— В методах, цели твои я понимаю. Ты убиваешь своих, Ангела. Гранды умирают в госпиталях и от нападений алькасаров, очень похожих на паасинов… Невинные кричат, раздираемые шипами…

— Так нужно, Ги. Меня упрекали в том, что я уничтожила труд жизни Хорхе — привлекла на свою сторону его врагов, вернула Камоэнс на пятьдесят лет назад. Да, это было именно так, — с вызовом закончила королева, — Но я с самого начала думала, как искупить свою вину. Как восстановить прежнее положение. Меня и Гальбу поддерживали разные силы, но истинная цель и меня и него была одна — величие государства.

— Ты — постойная дщерь своей династии, — кивнул маг, — Хорхе бы гордился тобой. Ты ни в чем уступаешь ему. Та же уверенность в своей правоте, то же намерение идти до конца.

— Вот видишь, ты признал это, — она чуть улыбнулась, — Ги, ты служил Хорхе, будь моим любимым, моим другом, моей опорой.