Рука Саманты легла ему на плечи. Он почувствовал легкое прикосновение ее губ к своему виску.

— Все будет в порядке, — сказала она ему. — Ты в безопасности. И вообще, нас не волнует, какие глупости можно напридумывать. Я знаю правду. А все остальное не важно.

— Какую же правду вы знаете? — поинтересовался Линли, стоя у окна, где он ждал сигнала констеблей о завершении проверки безопасности дома. — Мисс Мак-Каллин? — добавил он, не дождавшись ответа Саманты.

— Да отвяжитесь вы, — грубо бросила она. — Джулиан не убивал Николь. И я тоже. Впрочем, как и никто другой из обитателей этого дома, вы ведь на это намекаете.

— Так про какую же правду вы говорите?

— Правду о Джулиане. Он прекрасный и благородный человек, а прекрасные и благородные люди никогда не убивают друг друга, инспектор Линли.

— Даже если один из них далеко не так прекрасен и благороден?

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Но надеюсь, понимает мистер Бриттон.

Она убрала руку с его спины. Джулиан почувствовал ее изучающий взгляд. Она произнесла его имя с какой-то небывалой робостью, ожидая, что он прояснит замечание инспектора.

Но даже тогда он не смог сделать этого. Он по-прежнему видел Николь гораздо более живой и жаждущей жизни, чем он сам с его сдержанным и вялым характером. Он не мог сказать против нее ни единого плохого слова, и неважно, по каким причинам. По общепринятым меркам, Николь предала его, и Джулиан знал, что если рассказать историю ее жизни в Лондоне, как она сама ее обрисовала, то он мог бы назвать себя глубоко оскорбленным человеком. И с этим согласились бы все, кто знал его и Николь. И это действительно принесло бы ему некоторое удовлетворение. Но правда состояла в том, что обиженным его могли бы счесть только те, кто стал бы судить о Николь на основании лишь этих простых фактов. Те же, кто знал Николь такой, какой она была в действительности, поймут, что он сам виноват во всех своих несчастьях. Николь никогда не обманывала его. Он сам закрывал глаза на все, что ему не хотелось в ней видеть.

Николь ничуть не расстроилась бы, если бы он рассказал всю правду о ее жизни. Но он не мог сделать это. Не столько чтобы защитить память о ней, сколько чтобы защитить людей, которые любили ее, не зная всех подробностей ее жизни.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответил Джулиан столичному детективу. — И не понимаю, почему вы не можете оставить нас в покое и не даете нам спокойно жить.

— Я не смогу сделать этого до тех пор, пока не будет найден убийца Николь Мейден.

— Тогда ищите его в другом месте, — сказал Джулиан. — Здесь вы его точно не найдете.

В дальнем конце зала открылась дверь, и в длинную галерею вошел отец Джулиана в сопровождении констебля, который сказал Линли:

— Я нашел его в гостиной, сэр. Констебль Эммес направился в сад.

Джереми Бриттон освободился от хватки Бенсона. Он был смущен таким поворотом событий и выглядел испуганным. Но не пьяным. Он подошел к Джулиану и присел перед ним на корточки.

— С тобой все в порядке, сынок?

И хотя язык у него слегка заплетался, Джулиан вдруг подумал, что это результат искренней тревоги за него, а не следствие его пристрастия к выпивке.

Это понимание вдруг согрело его сердце. Оно исполнилось теплотой к отцу, теплотой к кузине и теплотой к подразумеваемым семейным связям. Джулиан сказал:

— Все в порядке, папа, — и подвинулся, освобождая Джереми место на ступени у камина.

Но при этом он оказался ближе к Саманте. В ответ она вновь обняла его за плечи.

— Я так рада этому, — сказала она.

Барбара выбрала для встречи место, которое было хорошо известно Мэтью Кинг-Райдеру: театр «Азенкур», где состоялась премьера «Гамлета», поставленного его отцом. Но Нката, передав это сообщение из телефонной будки в Южном Кенсингтоне, ясно дал понять, что не позволит своей напарнице одной пойти на свидание с убийцей.

— Значит, ты уже перевел Кинг-Райдера в разряд убийц? — спросила Барбара коллегу.

— Похоже, только поэтому он и мог знать номер этой телефонной будки, Барб. — Голос Нкаты звучал мрачно, и, когда он продолжил. Барбара поняла причины его настроения. — Не понимаю, почему он подставил родного отца. В моем сознании это не укладывается.

— Он хотел больше денег, чем отец отписал ему в завещании. И нашел только один способ увеличения этой суммы.

— Но откуда он вообще узнал про этот оригинал? Вряд ли сам отец рассказал ему.

— Признаться родному сыну — признаться кому бы го ни было, — что присвоил сочинение своего бывшего соавтора? Нет, вряд ли. Но Мэтью работал администратором у отца, Уинни. Должно быть, он сам случайно нашел где-то этот оригинал.

Они прогулялись до припаркованной на Куинс-Гейт-гарденс машины Барбары. Нката назначил Кинг-Райдеру встречу в «Азенкуре» через полчаса.

— Ты заявишься туда первым, а я подожду, пока ты выполнишь мои условия, — предупредил он Кинг-Райдера. — И благодари судьбу уже за одно то, что мне взбрело в башку провести сделку на твоей собственной территории.

Кинг-Райдеру надлежало позаботиться о том, чтобы был открыт служебный вход и чтобы в помещении никого не было.

Поездка в Уэст-Энд заняла у них меньше двадцати минут. Театр «Азенкур» находился но соседству с Музеем истории театра на узкой Шафтсбери-авеню. Напротив служебного входа в театр торчал ряд мусорных контейнеров отеля «Королевский штандарт». Туда не выходило ни одного окна, поэтому Барбара и Нката вошли в «Азенкур» незамеченными.

Нката спрятался в последнем ряду партера, Барбара — за кулисами в углу, затененном объемистой сценической декорацией. Движение машин и пешеходов за стенами театра создавало некий постоянный гул, который, казалось, никогда не смолкал на Шафтсбери-авеню, но внутри царила мертвая тишина. Поэтому когда минут через семь ожидаемая добыча вошла через служебный вход, Барбара услышала ее шаги.

Кинг-Райдер сделал все, как велел ему Нката. Закрыл дверь, прошел в закулисную часть сцены и, включив рабочее освещение, вышел на середину сцены. Вполне вероятно, подумала Барбара, что он стоял именно на том месте, где умирающий Гамлет лежал на руках Горацио. Это было потрясающее ощущение.

Вглядываясь в темный зал, он сказал:

— Ну вот, черт побери, я пришел.

Нката произнес из своего далекого укрытия:

— Да, я вижу.

Кинг-Райдер шагнул вперед и крикнул неожиданно пронзительным и трагическим голосом:

— Ты убил его, чертов мерзавец! Ты убил его. Оба вы. Все вы. И клянусь Богом, я заставлю всех вас заплатить.

— Я никого не убивал. Даже не ездил в Дербишир до недавнего времени.

— Ты понимаешь, о чем я говорю. Вы убили моего отца.

Барбара нахмурилась, услышав это. Что за чушь он несет?

— А мне казалось, писали, что парень сам застрелился, — заметил Нката.

Кинг-Райдер сжал кулаки.

— А почему? Почему, черт побери, он застрелился? Ему нужен был этот оригинал. И он получил бы его — получил бы всю эту треклятую партитуру, — если бы не вмешался ты со своими шлюхами. Он застрелился, подумав… он понял… Мой отец понял… — Тут его голос сорвался на крик. — Вы убили его! Отдайте мне рок-оперу. Вы убили его.

— Сначала давай-ка обговорим условия.

— Выходи на свет, чтобы я мог видеть тебя.

— Даже не мечтай. Я прикинул, что так мне будет безопаснее. Не видя меня, ты не сможешь причинить мне вреда.

— Ты безумец, если думаешь, что я отвалю кучу денег тому, кого даже не вижу.

— А вот твоему отцу пришлось именно так и поступить.

— Не упоминай его. Ты недостоин даже имя его произносить!

— Чувство вины?

— Хватит болтать, просто отдай мне рукопись. Поднимайся сюда. Будь мужчиной. Передай рукопись сам.

— Это дорого обойдется тебе.

— Прекрасно. Сколько?

— Столько же, сколько заплатил твой отец.

— Безумие.

— Да, мне нужна такая же куча бабок, — заявил Нката. — С радостью избавлю тебя от них. И никаких шуток, чувак. Я знаю сумму. Даю тебе двадцать четыре часа, чтобы притащить сюда всю наличку. Понятное дело, что тебе понадобится время, чтобы закрыть счета в банке Сент-Хелиера. Но я приличный парень и подожду немного.