Драфна ответил ледяным тоном:

– Я просто хочу сказать, что мне с трудом верится, что песнями можно успокаивать диких животных, только и всего.

– А мне с трудом верилось, что люди могут летать на транских машинах, – отрезал Фелдон. – С еще большим трудом мне верилось, что существуют механические драконы. Тем не менее их существование – факт, и факт признанный, поэтому я бы хотел быть готов к их появлению под этими стенами.

Этот разговор всплыл в памяти Лоран на пороге покоев Фелдона. Он и Драфна теперь постоянно спорили во время советов. Не поэтому ли Фелдон позвал ее к себе, не желая выносить новые предложения на общий совет?

Лоран постучала, глухой голос пригласил ее войти.

Покои Фелдона были обставлены более чем скромно – низкий стол, обычно заваленный книгами, несколько стульев, небольшая доска на стене. Фелдон сидел за столом, на котором на сей раз возвышался один-единственный предмет.

– Вы уже слышали новости? – спросила Лоран, входя.

Фелдон поднял на нее усталый взгляд.

– Про Иотию? Мне рассказал за завтраком Драфна. Это уже древняя история.

Лоран кивнула. Из фалладжийской пустыни даже слухи доходили с большим опозданием. И вот вчера прибыли беженцы из Зегона – оказывается, Урза перешел границу Корлиса и Иотии и начал освобождать город за городом. Превосходство в воинской силе у аргивян было столь велико, что фалладжи практически не сопротивлялись.

– Да, древняя история, – сказал Фелдон. – Новости дошли до нас только сейчас, так что я не поручусь, что пару дней назад под ударами Как-Его-Там не пал Томакул.

– Или, наоборот, фалладжи организовали контрнаступление и отбросили его войска назад, – заметила Лоран. – Но, полагаю, вы пригласили меня не затем, чтобы обсуждать вести с фронтов. Что-то случилось?

– Что вы скажете вот об этом? – спросил в ответ хромой ученый, жестом приглашая Лоран подойти поближе к столу. – Эту штуку нашли в своих сетях юмокские рыбаки – те самые, что год назад привезли нам коралловый шлем.

Предмет, на который указывал Фелдон, представлял собой невысокую широкую чашу с двумя ручками на тяжеловесной подставке. Материал напоминал медь, но Лоран была готова поклясться, что подобной меди она никогда раньше не видела. Предмет походил на жертвенные чаши, использовавшиеся в древних аргивских культах.

– Называется силекс, – сказал Фелдон, не отрывая глаз от чаши. – По крайней мере, так на ней написано. И пришла она к нам от [в этом месте явно должно быть какое-то название, но в книге его не было – видимо, опечатка. прим. Vened'а] или из Голгота. Оба названия я прочел впервые.

– Вы знаете, что это такое? – спросила Лоран.

Фелдон наклонил чашу в сторону аргивянки. Внутренняя поверхность чаши была испещрена изображениями маленьких фигурок, расположенных цепью и по спирали сходившихся от края чаши к центру.

– Эти значки – текст, рассказывающий о предназначении этой штуки, – сказал Фелдон.

Лоран сузила глаза.

– Вот эта спираль содержит транские знаки, – сказала она наконец.

Фелдон кивнул.

– Верно, но я не знаю их языка, – сказал он, затем показал на другую цепочку знаков. – А вот это – фалладжийские буквы, и хотя графика очень древняя, я смог их разобрать. А вот эти значки похожи на те, что используют для записи своих песней сумифцы, а эти совпадают с рунами на моем посохе. А вот эти, – Фелдон показал на другую спираль, – я вижу впервые. Нет ли у вас предположения, что они могут означать?

– Наверное, это ключ к транской графике, – ответила Лоран. – Ключ, позволяющий владельцу предмета научиться читать надписи на древних языках.

Фелдон улыбнулся:

– В самом деле. К сожалению, у этих надписей довольно мрачное содержание.

Лоран подняла бровь:

– А именно?

Фелдон заглянул внутрь чаши.

– Я еще не все понял, но основную идею уловил. Итак, как я сказал, предмет называется силекс, он из (опять та же самая опечатка. прим Vened'а) или от Голгота. Из текста непонятно, что или кто такой этот Голгот – страна, король или мастер, сработавший чашу. И судя по всему, этот предмет предвещает конец света.

Лоран безмолвно уставилась на Фелдона. Фелдон покачал головой:

– Я знаю, что вы сейчас думаете – что это все чушь, сказки и шарлатанство. Поэтому-то я и не решился показать эту вещь всем остальным. Драфна давно утвердился во мнении, что еще немного, и я начну расхаживать по башне с зажженным кадилом и крутить молитвенные колеса. И все же выслушайте меня – вот перевод с древнефалладжийского: «Сотри все с лица земли, очисти ее. По твоей воле наступит конец. Уничтожь империи и начни все сначала». И вот еще фраза: «Имей силу решиться – и наступит конец. Наполни меня воспоминаниями о земле». Звучит довольно недвусмысленно.

– «Наполни меня воспоминаниями», – повторила Лоран. – Звучит как болтовня шарлатанов. Как в старинных сказках, где для заклинаний требовались шепот умирающего солнца и улыбка кошки. Кажется, у фалладжи была такая сказка про город, который заключили в бутылку и он спасся, а весь мир был уничтожен?

Фелдон поднял глаза:

– Значит, вас это не убеждает? Лоран отрицательно покачала головой:

– Я думаю, что эта находка поможет нам раскрыть многие тайны. Возможно, здесь записано какое-то предостережение, сделанное в древние времена. Но слова про конец света не кажутся мне убедительными.

– Ладно. А теперь возьмите чашу в руки, – сказал Фелдон, откидываясь на спинку кресла. – Не бойтесь, возьмите ее.

Лоран взялась за ручки и подняла чашу со стола. Едва она прикоснулась к металлу, ее охватило какое-то необъяснимое беспокойство – такое чувство возникает, когда полуденное солнце вдруг скрылось и над всем миром простерлась тень. Лоран огляделась вокруг, и ей показалось, что в комнате и вправду стало темнее. Ей почудилось, что из проникшей в комнату тьмы раздался крик, печальный плач ребенка, такой тихий, что Лоран едва расслышала его.

Аргивянка поставила чашу на стол и отпустила ручки. В тот же миг тьма исчезла и все стало как прежде. Как будто солнце снова вышло из-за туч, и плач ребенка затих.

– Вижу, вы тоже это почувствовали, – сказал Фелдон. Лоран кивнула и присела напротив Фелдона, так что силекс оказался точно между ними.

– Тут что-то есть.

– Что-то такое, чего мы еще не понимаем, – согласился Фелдон. – Что это? Предупреждение? Оружие?

– Но что это вообще значит? – спросила Лоран. – «Наполни меня воспоминаниями»…

– Разве Хуркиль не обучала вас технике медитации? – поинтересовался Фелдон.

– Она обучила архимандрита, а та кое-чему научила меня, – ответила Лоран. – Но существует очень много техник медитации, у разных ученых они разные, например у певцов-колдунов из Сумифы…

Фелдон оборвал ее жестом:

– Я спрашиваю о той технике, которой пользуется наша молчаливая подруга Хуркиль.

– Архимандрит говорит, что она усаживается поудобнее и думает о своем родном Лат-Наме, о лазурных волнах, покрытых белыми барашками, о том, как они разбиваются о берег, на миг зависая в воздухе. Я думаю, что мысли о родине позволяют ей достичь покоя, – сказала Лоран. – Пока они живы в ее памяти, ей нет нужды возвращаться на свой родной остров.

– И это все? – спросил Фелдон.

Лоран пожала плечами:

– Была пара странных случаев, – сказала она. – Архимандрит говорила, что после медитаций Хуркиль в ее комнатах становилось чище, как будто в них убирали. Книги сами собой оказывались на полках, а перья – в футляре. И конечно, никто не признавался, что это сделал он.

– И вы верите в это? – прорычал ее собеседник.

– Мне кажется, нам нужно глубже в это вникнуть, – ответила Лоран. – Если бы речь шла не о Хуркиль, Драфна заявил бы, что все это сказки и бредни.

– Верно, – кивнул Фелдон. – Но пытались ли вы попробовать сами? Пытались ли вы сосредоточенно вспоминать свою родину?

Лоран снова пожала плечами:

– Я не слишком хочу думать о том, что сейчас делается в Аргиве.