Прилетел Григоренко, мы его вызвали. Летел в полной уверенности, что за орденом (операция закончилась, фронт ликвидировали, печатали много). Тем более, что на месте — представили. И вот… Ходит потерянный. Видимо, оба будут работать в выездных редакциях на заводах.

Начались реэвакуационные настроения. Гершберг еще в начале зимы перевез семью в Москву. (Наркомы и другие ответственные работники сделали это давно). Когда здесь была Зина (она прожила с 23 ноября до 20 января), мы договорились на весну. Сейчас многие хотят забрать: Калашников, Азизян, Гольденберг, Шатунов, Коссов и др. Подали заявку в Совнарком на выписку 50 семей. Молотов разрешил. Завтра в Главмилицию идет первый список на 14 семей. Я решил во вторую очередь — в апреле-мае. Холодно больно везти, да и в Москве и холодно и голодно.

25 февраля.

С огромным нетерпением все ждали 25-тилетия Красной Армии. Выступит Сталин или нет? Что скажет? Как оценит наступление? Действия союзников.

Под утро с 21 на 22-ое мы получили билеты на заседание. И сразу стало ясно: торжество не в Кремле, а в Колонном доме Союзов. Значит, доклада Сталина не будет. А по окончании номера Поспелов сказал, что докладчик Ярославский.

Значит, во-первых — положение не такое ясное, чтобы требовалось выступление, во-вторых — видимо, рано раскрывать карты. («Сталину, если выступить, надо сказать что-то о международной обстановке, а — видимо — он этого не хочет сейчас, и о своих планах молчит» — говорит Гольденберг-Викторов).

Представляю, как разочаровались в мире дипломаты, в том числе — и наши союзники. Недаром, даже сегодня, 25 февраля, напечатана заметка сообщающая, что Рузвельт заявил, что еще не читал приказа Наркома от 23. Экая плохая связь! Вообще, в широких кругах отношения к союзникам за последнее время весьма ироническое.

Вечером 22.02 получили приказ Верховного Главнокомандующего. В нем три особенности: 1. Не переоценивать успехов и не недооценивать врага, 2. Никаких конкретных сроков и задач войны, 3. Ни слова о союзниках.

Наше наступление продолжается. Заняли Харьков, Павлоград, Красноград, Сумы. Все черкают карты, рисуют дальнейший ход ударов, каждый стал стратегом, прикидывают: «а куда отсюда ударят?» Это — всюду.

Но за последние дни отпор немцев усилился. На юге (в Краснодарском крае, в Ростовской области) началась оттепель, дожди, все раскисло, наступать трудно. На юго-западном и у нас — плохая погода. Таким образом, почти всюду авиация действует мало и помогает мало. А самое бы время!

Да и немцы собрались, видимо, с силами и темп наступления замедлился. Как сообщает сводка, в районе Красноармейское наши части непрерывно отбивают контратаки, иной раз немцы даже «вклиниваются».

Все ждут Орла. Сегодня говорил по телефону с Мих. Сиволобовым, посланным туда. Он сказал:

— Тот город, о котором мы с тобой говорили перед отъездом, пока очень тяжел. С большим трудом мы прошли одни ворота (линию), но за ними — много дворов. Сейчас пасемся (прогрызаем).

Давно бьемся и с Новороссийском и за Мгинский узел (под Ленинградом) и окружаем 16-ую армию. Пока туго!

В сводке второй день нет занятых пунктов. Народ недоумевает, тревожится. Разбаловались, решили, что война уже кончилась.

ЦК вынес постановление о сокращении тиражей и периодичности газет. «Правда» не будет выходить по вторникам (таким образом, впервые с 1929 года у нас появится выходной — понедельник — с 1-го марта). Тираж наш сокращен с 1200 тыс. до 1 млн. Тираж «Известий» — с 500 до 400 тыс. Все областные газеты (за исключением «Лнгр. правды», «Моск. большевик» и «Вечорки») будут выходить 5 раз в неделю, все районные — 1 раз на двух полосках. Ряд газет и журналов закрывается. Аргументируется — острым недостатком бумаги. Подписано — Сталин.

Полевой рассказывал, как во время уличных боев в Великих Луках он пробирался на машине к городу. Навстречу идет парень в форме танкиста и несет сверток. Показалось — пьяный. Подошел:

— Товарищ командир, возьмите. Я, должно быть, помираю.

И упал. Подозвали санитаров, унесли. Потом узнавали — выжил. А в свертке — девочка лет 3–4. Оказывается, раненый танкист, пробираясь по городу, увидел на набережной труп мальчика и плачущую девочку. Видимо, брат бежал с ней от немцев к нашим и был убит миной или снарядом. Танкист подобрал, вынес из боя, из города и вот — упал. Полевой доставил ее с санитаркой в Москву. Сразу пришлось ее положить в госпиталь — истощение, простуда. Месяц висела на волоске, выходили, особенно мать Полевого (врач). Об этом где-то у меня есть записка Полевого (в пачке переписки с корреспондентами).

Утром 23-го прилетел из Харькова Устинов. Летел три дня на «У-2», непогода. Рассказывает — горит. Разрушен так, что с трудом узнаешь. Населения много. Много переодетых офицеров. До сих пор (20-го улетел) вылавливают автоматчиков. Голод страшный.

Из Сталинграда приехали Куприн и Акульшин. Долго сидели у меня, рассказывали. Досталось им крепко. Акульшин обижался, что вычеркивали из его репортажей красоты.

— Война имеет и свою красоту. Вот когда, например, бомба упадает в воду. Такой великолепный столб — прямо загляденье. И потом — атолл, подымает песок, внутри и снаружи — вода. А как то при нас из 6-ти ствольного миномета залепили в 5-ти этажный дом. Недалеко. Он разом поднялся в воздух, как в кино. Красота! Мы смотрели зачарованные.

Зуев рассказывает забавную историю. Московские трамваи ходят совершенно отвратно. Их даже не ждут. Автобусов нет, троллейбусы редки. Зато в метро битком. И вот, Зуев как-то встретил на трамвайной остановке писателя Павла Нилина.

— Чего ждете?

— Трамвая.

— Куда?

— Еду в трамвайный парк делать доклад о текущем моменте и задачах производства. Вот и тема: жду час, опаздываю по их вине.

Получен негласный приказ: в кратчайший срок привести в порядок все химубежища в Москве. Толки. Гершберг, Мержанов считают, что немцы не пустят газы: Америка и Англия удушат их тогда. А по-моему: и пальцем не шевельнут, только писать будут без конца. Я попросил ребят привезти с фронта противогаз («или противогазов?» — пошутил Сиволобов). Причем, лучше — фрицовский, он на их газы предусмотрен (хотя наши не хуже).

Сегодня запломбировал зуб.

26 февраля.

Сегодня было заседание редколлегии. Куприн и Акульшин рассказывали о своей работе в Сталинграде. Излагали часа 2 с половиной. Наиболее интересным был рассказ Акульшина о том, как взяли в плен фельдмаршала Паулюса. Сей рассказ существенно отличается от напечатанного у нас 4 февраля репортажа Вирты, причем — ребята клянутся, что Вирта наврал всё.

Вот рассказ Акульшина:

— К концу месяца января бои в Сталинграде приняли такой широкий и жаркий характер, что командующий 64-ой армией генерал Шумилов жаловался, что у него в кармане (в резерве) осталась только 38-ая мотострелковая бригада. Но вскоре пришлось и ее вынуть из кармана.

Сломив несколько крупных узлов сопротивления, автоматчики бригады подошли к зданию универмага (недалеко от обкома, на площади). Этот дом за его форму называют «утюгом». О том, что там помещается штаб Паулюса никто не подозревал. Паулюса искали на вокзале — не нашли, в здании обкома — нету. И универмаг приняли за обычный дом и решили захватить его обычной штурмовой группой.

Утром 31 января к дому подобралось 32 наших автоматчика. С ними был какой-то прибалтийский немец, частенько выполнявший обязанности переводчика. Подобравшись поближе, командир группы — капитан — приказал немцу: «Кричи: сдавайтесь! Вы окружены!»

Тот закричал. На шум вышел немецкий офицер и спросил: нет ли тут русских офицеров, с которыми он мог бы поговорить. Пошли трое: капитан и два старших лейтенанта. Офицер попросил их следовать за собой. Они вошли во двор и крякнули: там находилось несколько тысяч солдат, с минометами, пулеметами и прочим. Зашли в подвал. Затем офицер вышел и сказал, что генерал их принять не может, а хочет поговорить только с представителем генерала Рокоссовского.