В этой рукописи есть абзац:

«…что „левые эсеры“, высказываясь за войну, сейчас заведомо разошлись с крестьянством — это факт. И этот факт говорит за несерьезность политики левых эсеров, как несерьезной была кажущаяся „революционной“ политика всех эсеров летом 1907-го года…»

В тексте «Правды», а затем в изданиях сочинений ВИЛ год был указан неправильно — 1917, ибо перепечатывалось по «Правде» с отпечатков.

Дежурил у нас Мартын Мержанов. Дело очень интересное. Он немедленно позвонил директору ИМЭЛ академику Митину. Тот два часа изучаи вопрос, а затем ответил:

— Рукопись — большое событие. В «Правде», конечно, допустили опечатку. Но, тем не менее, напечатано правильно. Ошибся, описался — именно Ленин. Судя по тексту всей статьи, по обстановке тогдашней, речь шла не о 1907 годе, а о 1917. Не советую давать заметку. Это дело будет, конечно, предметом обсуждения на Политбюро, но я не сомневаюсь, что там подтвердят мою точку зрения. И в готовящемся сейчас четвертом издании сочинений Ленина мы оставим 1917 год.

Сейчас идет шахматный матч-турнир на звание абсолютного чемпиона СССР. Участвуют Ботвинник, Керес, Лилпенталь, Бондаревский, Смыслов, Болеславский. Начали они 25 марта в Ленинграде. Интерес к этому делу у всех очень большой. Борьба идет там «по Гамбургскому счету», на совесть.

В четвертом туре играли Ботвинник и Бондаревский. Партия была отложена в напряженном и неопределенном положении. И вот, вскоре после объявления последних известий по радио, в редакции газеты «64» раздался звонок (было около 12 часов ночи).

— Говорят их секретариата Молотова. Вячеслав Михайлович просит, если это возможно и удобно, связаться с Ленинградом и узнать, как мнение самих участников об этой партии.

По телефону говорил мастер Юдович. Он немедля вызвал молние Ленинград, поговорил с Ботвинником, Бондаревским. Оба объективно оценили позицию. Затем он позвонил по оставленному телефону:

— Вот нас просили узнать о партии…

— Да, правильно.

— А кто у телефона?

— Молотов. Ну и что говорят?

Юдович обмер. Потом очухался и рассказал. Молотов внимательно слушал.

— А я с кем говорю?

— Мастер Юдович.

— Вы шахматный мастер?

— Да.

— А Ваше мнение о партии?

Рассказал. Разговор продолжался минут 20. В заключении Юдович совсем осмелел и сказал:

— Вячеслав Михайлович! Вот беда: издаем мы бюллетень, посвященный матчу, а бумаги нет. Печатаем 1000 экз. и все нарасхват.

— А сколько нужно бумаги?

— Да тысяч на восемь.

— Больше ничего не нужно?

— Ничего.

На следующий день в редакцию «64» принесли пакет: в нем разрешение на 8000 экземпляров.

Всю сию историю мне рассказал Мартын Мержанов во время вчерашнего ночного бдения и присовокупил:

— А Тимошенко — ярый футбольный болельщик. Когда он был на маневрах в Киевском Военном округе, как раз в Москве игрался матч ЦДКА с кем-то, не помню. Так Тимошенке молниями сообщали о каждом голе, а после каждого тайма давали подробное описание.

Вчера на летучке был интересный эпизод. Вел летучку Ярославский. Заключая, он обратил внимание на статейку Трегуба о молодом авторе.

— Вот Трегуб уверяет, что обсуждавшие этого автора писатели правы. А они сказали автору, что нельзя писать выражение: «если подняли руки ладонями вверх». Я спросил, кто так говорит? Отвечают: Вера Инбер. Ну, Инбер комнатный человек. А мы знаем, что ели часто поднимают «руки ладонями вверх». Нижние ветви ели — вниз, а верхние — вверх. Все правильно, и напрасно дезориентировали человека.

2 апреля

Две хорошие полемические реплики.

— Мержанов рассказал, что Луначарский, выступая как-то на собрании с докладом, заявил, что В.И. Ленин требовал то-то и то-то, сказал так-то и так-то.

— Ленин этого не говорил! — бросили реплику из зала.

Луначарский сверкнул из-за пенсне:

— Это он вам не говорил, а мне говорил!

Сегодня у нас был в кинозале просмотр программы, эстрадной студии, руководимой Смирновым-Сокольским. Сей муж, конферируя, вспомнил словесный бой Луначарского и митрополитом Веденским.

Луначарский, доказывал какой-то материалистический тезис, заявил:

— Ну что такое картошка — простая вещь: крахмал, сахар и вода.

— Очень хорошо, Анатолий Васильевич, — ответил Веденский. — Вот вам крахмал, сахар и вода. Сделайте из них картошку.

Недавно к Мержанову зашел знакомый. Разговорились — он старый приятель Коккинаки.

— Хочешь, я ему сейчас позвоню. Телефон: Д1-20-27.

— Ошибаешься, — возразил Мартын. — Его телефон Д3-49-41.

— Нет.

Поспорили на бутылку «Пино-гри», любимого вина Мартына. Он тут же позвонил по телефону Д3-49-41. В ответ раздался характерный густой бас Владимира.

— Володя?

— Да. Кто говорит?

— Мержанов. Вот тут у меня сидит такой-то. Говорит, что твой домашний телефон Д1-20-27, а я утверждаю, что этот.

— Ну и что?

— Поспорили.

— На что?

— На бутылку вина.

— Хорошего?

— Хорошего.

— Тогда отдай бутылку ему: ты звонишь мне на завод.

Диалог весьма типичный для Коккинаки.

19 апреля

Суббота. Забавный день. Утром был на суде. Написал. Днем занимался Черевичным — достал его радиограммы из лагеря, комментировал. Вечером поехал на партийное собрание 2-го часового завода. Около часу ночи зашел ко мне зав. информационным отделом.

— Завтра 60-тилетие композитора Мясковского, напиши 100 строк. Поспелов требует.

— Так я же ничего в музыке не понимаю, Мясковского не видал и не слыхал.

— Ничего не поделаешь, некому.

Взял вырезки, справочники. В два часа ночи сдал сто строк.

Чем только не приходится заниматься газетчику! Прислуга за все!

Сегодня от нас ушел Ровинский — он назначен редактором «Известий». Известинцы в панике звонят мне и домой и в редакцию, кто он таков, как у нас расценивают сие, каково общее мнение?

— Жалеют нас и вас, — отвечаю я.

И действительно жаль, что он ушел. Это был настоящий газетчик, с огнем, великолепным знанием дела, носитель газетных традиций «Правды». при нем все были спокойны: хороший материал не пропадет, плохой встретит серьезнейшие преграды, ошибочный — не пройдет. За долгие годы работы в «Правде» с Мехлисом он вырос в настоящего редактора.

Но вот, что странно: умный, остроумный человек, любящий шутку, веселье, игру, он, в то же время, был очень сухим и черствым. К людям он относился абстрактно, схематично. К нему очень хорошо подходили слова:

«Забота о живом человеке у него начинается тогда, когда он полумертвый».

23-24 апреля

Два дня (два вечера) продолжалось совещание передовиков редакции. Вел его Ильичев — секретарь редакции, присутствовали: Заславский, Гольденберг, Железнов, Иткин, Гершберг, Печерский, Иванов, Корнблюм, Вавилов, Коссов, Верховский, Домрачев, Кружков Н., Трегуб, Азизян, я и еще два-три человека.

Обзорный доклад сделал Заславский. Оказалось, что в прошлом году больше всех передовых написал Гершберг — 56, Заславский — 35, Ушеренко (ныне зам. редактора «Угольной промышленности», а тогда — член редколлегии) — больше 40. У меня что-то около десятка. Заславский анализировал тематику, форму, содержание.

Затем Гольденберг сделал доклад о передовых в иностранных газетах, а Железнов — сообщение о работе над передовой. Потом — прения. Стенограмма велась Титовой.

Между прочим, было напомнено указание т. Сталина, сделанное нам пару лет назад: поменьше плакатности в передовых (т. е. тривиальных агиток).

25 апреля

22 апреля в Кремле состоялся прием в честь участников только что закончившейся в Москве декаде таджикского искусства. На приеме с речью выступил т. Сталин. От нас там было несколько человек, в том числе Оскар Эстеркин (Курганов). Он записал речь, ее послали, но оттуда не вернули. Оскар рассказывал речь (передаю в изложении Оскара):

— Мы забываем о Ленине. У нас слишком возносят теперешних руководителей и забывают создателя партии и государства. Конечно, мы тоже кое-чего стоим, но все мы светим отраженным светом Ильича.