— Почему вы рано кончаете передачи? — спросил я.

— Не рано, а в 2 часа. Правда, сеть кончает в час. Это тоже имеет свою историю. Раньше у нас сеть кончала в полночь. Однажды, это было, кажется, в 1941 году, позвонили от него и сказали, что он просит — нельзя ли кончать в 3. Так и сделали. Посыпались звонки и письменные проклятия от москвичей. Оказывается, многие не выключали на ночь радио, чтобы слышать воздушную тревогу или вставать на работу. А как отменить? И вот однажды в кулуарах, как раз перед выступлением Хозяина, за три-четыре минуты до начала, Пузин (председатель радиокомитета) стоял с Поскребышевым и объяснял ему это. Хозяин услышал и обернулся.

— Чем вы недовольны? — спросил он.

— Да вот, мы сейчас даем программы до 3 ч. ночи. Москвичи жалуются, что мешает спать.

— А как вы предлагаете?

— До часу, двух.

— Делайте, как знаете, — ответил он и пошел на трибуну.

Я рассказал, как Маленков интересовался баскетболом.

— У нас был подобный случай, — ответил Лапин. — Правда, до войны. Шел футбольный матч. Велась передача, как часто делается, со второго тайма. Позвонили от Хозяина и сказали, что он просит, чтобы комментатор рассказал, что было в первом тайме, и как он протекал. Созвонились с Синявским на «Динамо», и он успел перестроиться.

11 мая.

Стоят чудные дни: тепло, солнце. Сегодня я в первый раз за время с перехода на непрерывный выход — выходной. Очень много работы было с первомайскими днями, потом с выставкой по истории газеты. Открыли ее 8 мая. Вступительную речь произнес Поспелов. Потом выступал Креславский (секретарь партбюро) и огласил постановление партбюро, отмечающее активное и добросовестное выполнение этого задания группой товарищей, в т. ч. назвал и мою фамилию. Затем он огласил постановление редколлегии о премировании организаторов выставки и художников.

Вечером 8 мая состоялся торжественный вечер, посвященный 35-тилетию «Правды». Выступал Поспелов, затем был роскошный концерт. Я почти не был, т. к. писал передовую о Дне Победы. Зашел в зал, когда он уже кончался. Потом сидели с артистами за столом. Были Барсова, Михайлов, Иванов, Марецкая. Наши «башиловские» (с ул. Ст. Башиловка — С.Р.) жены стали требовать, чтобы спела Зина. Она страшно смутилась. И сколько маститые не настаивали — не стала.

Барсова в концерте разливалась ручьем и бисировала сколько угодно.

— Любопытно у вас выступать, — сказала она, когда я благодарил. Хороший народ.

Алексей Иванов приехал после «Риголетто» очень усталый, но пел и сидел долго.

— Вы — совсем правдист, — пошутил я.

— А в штат зачислите — перестану ездить, — ответил он. — Я ведь так всегда в доверие втираюсь.

20 мая.

В субботу был у нас Борис Горбатов. Он сидел весь вечер, уехал поздно ночью, сидел взволнованный и горячий, толстый, похожий на японца.

— Как работается, — спросил я его.

— Отлично. Пока к нашему союзу писателей отношение превосходное. Только пиши!

Я сказал ему, что переиздаю «Вершину мира».

— Подожди, — сказал он. — Сейчас правительственная комиссия разрабатывает новые ставки и тиражи. Через 2–3 недели будет решение. Я тоже пока не подписываю договоров.

— Когда пойдет твоя пьеса «Закон зимовки»?

— Если бы я знал. Там нашлись полярные ортодоксы, которые никогда в Арктике не бывали, и говорят, что она неверна. А много ли театру надо — уже подслушал и струсил.

— Когда будете нас, грешных, принимать в Союз?

— Скоро. Там, кроме твоего, есть еще 4 заявления. Вот разом. Тут такие новости у нас!

Он рассказал, что руководство Союза написало письмо Хозяину о своих делах — о гонораре, тиражах, жилье и проч. Неожиданно их вызвали туда: Фадеева (генсека), Симонова (зам) и Горбатова (зам и секр. партгруппы правления).

Дело было в понедельник, 12 мая. Борис страшно волновался, чтобы не опоздать, и чтобы не было какого-нибудь недоразумения. Назначено было на 6 ч. вечера. Он приехал в бюро пропусков к 5 ч. Там выписали пропуск. Дали провожатого. Пришел он к Александру Николаевичу. Извинился, что рано. Тот засмеялся:

— Вы можете подождать вот в той комнате.

Большая комната, мягкая мебель. Стол, заваленный новейшими иностранными журналами, в том числе и «Лайфом» и газетами. Без 15 минут шесть приехал Фадеев. Время подходит, а Симонова нет. Они страшно нервничали. Без 10, без 5… Он появился без 2-х минут шесть. А в 5 минут седьмого А.Н.Поскребышев вышел и сказал: «Вас ждут.»

Они построились по старшинству — Фадеев, Грбатов, Симонов и вошли. За столом сидели Сталин, Молотов и Жданов. Сталин встал навстречу, с трубкой в руке, поздоровался с каждым и жестом пригласил садиться. Поздоровались и остальные. Молотов сразу сказал:

— Мы получили ваше письмо. Прочли. Ваши предложения правильны. Надо будет составить комиссию для выработки практических мер и утвердить их. Вот вы и будете нашей комиссией.

Это посетителей сразу ошарашило. Уж очень все неожиданно. Первым опомнился Фадеев.

— Мы думали — будет комиссия ЦК.

Сталин улыбнулся и ответил:

— Вот вы и будете комиссией ЦК, нашей комиссией.

— Мы бы хотели, — сказал Фадеев, — чтобы туда вошли государственные деятели, — и посмотрел на Жданова.

Жданов сказал:

— Я согласен им помочь и могу войти в комиссию.

— Хорошо, — сказал Сталин.

— Мы бы просили ввести и т. Мехлиса, — сказал Фадеев.

— Мехлиса? — засмеялся Сталин. — Да он вас зарежет. Непременно зарежет, — повторил он, смеясь.

Фадеев объяснил, что они считают Мехлиса большим другом писателей, что он хорошо знает дела и нужды писателей.

Сталин согласился.

— Ну, раз просите, у нас возражений нет.

Разговор зашел об отдельных предложениях писателей, изложенных в письме.

— Вот, вы просите пересмотреть положение о тиражах, — сказал Сталин. Мы ввели тогда этот закон потому, что некоторые писатели предпочитают жить на переизданиях, а ничего нового не пишут. А нам надо, чтобы писатели творили новые веди.

Фадеев стал говорить, что они пишут, а положения о тиражах очень задевает материальные интересы писателей.

— Ну, что же, — сказал Сталин. — Мы не возражаем. Нам для писателей денег не жалко. Только учтите эти соображения.

В письме писатели жаловались на налоги — их берут не как с рабочих и служащих.

— Это надо пересмотреть, — сказал Сталин. — Это ведь писатели, они не мыло варят, а искусство делают.

Зашла речь о жилье. Тогда решили ввести в комиссию т. Попова, чтобы он им практически помог.

Фадеев сказал, что они сейчас расширяют работу и поэтому просят расширить штат союза до 70 человек. Говорят, что это нельзя, сейчас везде штаты сокращают.

— Мы сокращаем штат там, где он разбух, — сказал Сталин. — А это организация молодая, растущая. Можно дать. Ну, какие еще вопросы? Нет?

Хотя беседа шла очень непринужденно, но писатели решили, что уже всё, и пора уходить.

— Тогда у меня к вам есть вопрос, — сказал Сталин. — Над чем сейчас работают писатели?

Фадеев начал рассказывать. Сказал о том, что во время войны накопили много материала, много мыслей, кое-что уже появилось, еще больше будет многие работают над военными темами. Вот хуже — с показом труда, людей, современных тем будней. Да и меньше знают это писатели. Надо, чтобы они больше ездили по стране, наблюдали, жизнь изучали.

— Это правильно, — сказал Сталин. — Но не только в поездках и командировках дело. Вот Лев Толстой никуда не ездил, а писал.

Фадеев рассказал о других основных темах, над которыми трудятся писатели. Сталин внимательно слушал, потом сказал:

— Все это хорошо. И, все же, нет главного. А главная задача писателей, генеральная задача — это борьба с низкопоклонством перед заграницей.

И в течение получаса т. Сталин развивал эту мысль (между прочим, впервые он ее высказал на приеме папанинцев в 1838 г). Он обрисовал исторические корни. Петр I, несмотря на то, что выл выдающимся деятелем, и многое сделал для России, но не доверял способностям русских. Он наводнил Россию немцами, отсюда пошло низкопоклонство перед немцами. Следующая волна — это начало 19 века. Русские разбили наголову Наполеона, который считался непобедимым, завоевал всю Европу, завоевать хотел весь мир. А, все-таки, пошло низкопоклонство перед французами.