— Что ты в это время делал? — спросил Михаил.

— Блевал, — ответил я чистосердечно.

— Правильно, — подтвердил он, — сейчас 2 часа дня — в это время мы болтались в воздухе. Я хочу написать статью к 21 мая — ко дня посадки на полюс.

— Хорошо, поговорю. Я — за. Как поживает твой бильярд на даче?

— У, вспомнил! Давно продал и деньги уже проел. Вот хуже, что наша экспедиция на полюс недоступности лопнула. Надо что-то выдумывать — ты бы посоветовал.

Я решил позвонить участникам экспедиции и поздравить их. Занятно записать, что делает сейчас, спустя 10 лет каждый из них.

Позвонил Шмидту. Женский голос попросил позвонить спустя полчаса, т. к. у него сидит врач. Последние два года он был очень болен — обострения туберкулеза, врачи считали его уже приговоренным, тем более, что начался процесс в горле. Но на зло медицине он выжил. Врачи рассказывали мне, что изобретатель стрептомицина американский (он же одесский) химик Ваксман, который прошлой осенью приезжал в СССР по приглашению Академии Наук с докладами, привез О.Ю. в подарок порцию стрептомицина, и она подействовала изумительно. Тем временем Шмидт разработал математическую теорию происхождения вселенной, которая, по словам С.Вавилова, вызвала исключительный резонанс среди ученых мира и получила общее признание в Европе и Америке.

Через полчаса я позвонил, поздравил. Он был очень тронут.

— Рад слышать, что вы не забыли меня. Я сегодня уезжаю в Ялту, а то бы обязательно устроил встречу с друзьями. Своего рода маленький старт перед новыми делами.

— Надолго?

— До июня. На гнилой период. Сами видите, как все развезло. Врачи меня буквально выгоняют. А потом, когда там начнется жара, вернусь под Москву.

— Как вы себя чувствуете?

— Гораздо лучше, чем пару лет назад.

— Видимо, стрептомицин — чудодейственное средство?

— Стрептомицин — чудодейственное средство, но не в моем случае. Он мало помогает при хроническом процессе, а замечателен при начинающемся или очень остром развитии. А у меня было основным климатическое лечение, а главное — я ни за что не хотел умирать. Это чрезвычайно важно для легочных больных. Их спасение — в твердой, непреклонной воле к жизни. Даже в самые тяжелые дни я продолжал очень интенсивно свою научную работу. Результаты были отличными и для науки, и для меня. Не забывайте меня, и обязательно увидимся по приезде.

Позвонил Ширшову. Ныне он — министр Флота СССР.

— Что? Какой юбилей? А, совсем забыл. Спасибо за память и напоминания. А я совсем запарился с подготовкой к навигации.

Женя Федоров, начальник Гл. Упр. Гидрометеослужбы при Совете Министров СССР, генерал-лейтенант. Он тоже захлопал сначала ушами.

— Точно, точно. И погода была такая же — лужи, облачность. Только она была еще ниже и плотнее — я сейчас разбираюсь лучше.

— Когда выдашь весну.

— А это тебе не весна? Самая настоящая. Будут, конечно, заморозки, но она началась.

— Чем ты сейчас занят?

— Подготовкой к паводку. На юге уже началось. Севернее — мы шлем предсказания, чтобы готовились. Вот сейчас москвичей пугаем. Кое-кого затопим здесь. Паводок будет высокий. Река Москва вскроется между 10–15 апреля, снег в окрестностях сойдет в первой декаде апреля. Ты поинтересуйся, хлопот у москвичей много. Кстати, ты думаешь публиковать статью Острекина о втором Северном магнитном полюсе?

— Да сейчас места нет, все Совет Министров занял. Устареет.

— Не устареет. За это время полюс не переместится, хотя, вообще говоря, он не стоит на месте, а все время перемещается по эллипсоиду. Надо, надо дать. Во-первых, это интересно, во-вторых — утвердить приоритет русской науки. (Эту статью Федоров мне и прислал с весьма мотивированной запикой).

Позвонил Марку Шевелеву. Он сейчас генерал-лейтенант, депутат СССР, зам. нач. Аэрофлота, занимается строительством.

— Спасибо, Сан-Лазар! Позвони бороде!

— Чем занимаешься?

— Да вот выкраиваю, как прокормить рабочих на моих стройках и дотянуть до нового урожая. Самая главная проблема и больше всего сил трачу. Зашел бы на коньяк.

— Да ты не пьешь!

— Зато ты пьешь!

Позвонил Илье Мазуруку. В начале февраля он был у меня в редакции, сидел часа два, рассказывал, как лезут американцы в Арктику, бесился по поводу безрукости ГУСМП, мрачно оценивал нынешнее состояние полярной авиации. Я советовал ему написать в ЦК, но он что-то не шел на это. В связи с уходом Папанина его освободили от обязанностей зам. нач. ГУСМП и члена коллегии и оставили только нач. полярной авиации. Видимо, в связи с этим он, хотя говорил о жажде учиться, хотел уйти в Академию Генштаба. Не в пример многим другим знатным летчикам, в феврале 1946 г. его снова избрали депутатом СССР.

— Здравствуй, здравствуй, спасибо!

— Что делаешь?

— Готовлю людей и машины к глубокой разведке. Крузе уже улетел на восток, скоро пойдут другие.

— А как с Академией?

— Лопнуло. Придется на будущий год отложить эту задачу. Ты бы заехал распили бы пол-литра за наши общие дела. А?

Позвонил Папанину. Он, после снятия из ГУСМП, сначала лечился на юге, потом охотился, затем провел два-три месяца в Москве, перед Новым годом звонил со страшной обидой («Забыли! Никогда не думал, что ты будешь блядью! Из одной чашки хлебали, один хлеб ели!»). Сейчас уже месяц отдыхает в Барвихе. Он тоже забыл о дате. Очень обрадовался звонку.

— Обнимаю тебя за заботу. Это для меня лучшее лечение. Вообще, чувствую себя хорошо, о припадках забыл. Скоро смогу сидеть за столиком с врачом и пить кисленькое винцо не как с доктором, а как с приятелем.

— Желаю тебе долечиться до возможности пить водку!

— Спасибо. Я ее не пью с 1938 года. И не буду.

Я сообщил ему, что, судя по сообщениям ТАСС, его книга «На льдине» пользуется большим успехом за границей.

— Очень рад. Я сейчас строчу новую вещь. И есть один план. Вот выйду из санатория — все расскажу тебе. Похлеще Северного полюса. Буду говорить со Ждановым и т. Сталиным. И обязательно твое участие — только не корреспондентом, это — говно, а парторгом. Пойдешь? Ну передавай обязательно привет женушке и ребяткам, обними их за меня.

Позвонил Юре Орлову. У него в конце войны стряслась беда. Летел из Германии домой на «Дугласе» пассажиром, загорелся в воздухе, остальные сгорели, а он обжег всю левую половину. Долго лежал по госпиталям. Вылечился, назначили его командиром московского отряда Полярной Авиации. И вот с полгода назад — паралич, отнялась левая (или правая) половина, лицо не двигается и застыло в гримасе, один глаз не видит.

— Сейчас почти прошло, — говорит он, — только нижняя губа еще не двигается, да легкий перекос лица. Продолжаю ежедневно лечиться в институте физических методов лечения на Петровке: массаж, УВЧ, высокая частота. Помогает.

— А потом?

— Снова летчиком на север. Командиром больше не буду — это не по моему характеру. Учусь, зубрю — надо сдавать экзамен на звание командира корабля.

Сообщил он мне, что Саша Погосов снова засыпался. В декабре 1945 г. он заплутал с летчиком Томилиным и сел на вынужденную в 500 км. от Дудинки. Сейчас он заплутал, подлетая к Красноярску из Якутска, а на днях — из Свердловска — к Москве, были полные баки, а сели из-за недостатка бензина на колесах в сугробы под Москвой. Сейчас туда выехали рабочие делать аэродром для взлета. Видимо, попрут его из Арктики.

Позвонил Лиде Виленской. Сидит дома, не работает, продает вещи.

— Почти ничего не осталось. Живу плохо. Марику учиться еще год (ему 21 год). С женой не живет, а она ему родила двоих.

Ну что ты скажешь?

— Да, Лазарь, — продолжала она, — Многих уже нет за эти годы!

И верно. Погиб при аварии в 1938 г., возвращаясь с ЗФИ, Миша Бабушкин (в Архангельске, на взлете самолета Мошковского). Разбился на празднике Морского флота в Химках с парашютом Яша Мошковский. Умер в 1938 г, возвращаясь с ЗФИ с поисков Леваневского, Симка Иванов. Погиб при взрыве дирижабля «В-6», направляясь на спасение папанинцев в 1938 г., Алеша Ритсланд. Погиб при испытании самолета (еще до войны) Паша Головин. Погиб в войну Костя Сугробов. Умер Эзра Виленский под операционным ножом. Это только те, о ком дошла весть…