Позвонили Шахурину. Не возражает. Вызвали конструктора, поговорили, написали, послали Шахурину на визу. Он болен, посмотрел Яковлев, все в порядке. Дали. Поспелов снял. Наш цензор подполковник Аркадий Баратов тоже посомневался, взял материал, поехал к нач. отдела военной цензуры генштаба генерал-майору Березину. Тот разрешил. Я настоял у редактора, и 8 октября опубликовали.

После вручения орденов я приехал домой и лег. Уснул. Звонит Перепутов: позвони редактору по вертушке. Приехал в редакцию, звоню.

— Лазарь Константинович, не надо все-таки было давать геликоптер. Мы что-то разболтали или напутали.

— П.Н., да ведь мы только повторили других. Об этом было подробно, со снимком, в «Московском большевике» 4 августа, а 10 марта — в «Известиях» в статье академика Юрьева. Наш материал визировал Яковлев, Шахурин дал согласие, Березин.

Он попросил меня повторить все, видимо, записал, сказал, чтобы я подготовил вместе с Баратовым докладную записку.

— Мне нужно объяснение представить Александру Николаевичу. Понимаете? Видимо, все-таки напутали.

Еще бы не понять! Раз звонил Поскребышев, значит заметкой заинтересовался Хозяин. Вскоре мы получили полное подтверждение этому. Из Генштаба позвонили Баратову и сказали, что в отдел военной цензуры позвонили из (вычеркнуто — СР), приказали выяснить — как появилась эта заметка, кто ее пропускал, и доложить лично Поскребышеву. Затем мне позвонил испуганный конструктор и сказал, что его вызвали в Наркомат авиационной промышленности и тоже спрашивали, как появилась заметка в «Правде». Я тогда позвонил Яковлеву:

— В чем там дело, ты не знаешь? — спросил он. — Меня выспрашивал Дементьев (первый зам. Шахурина, он болен) об этой заметке. Я ничего не вижу в ней секретного и сейчас. Старая машина.

Я и Баратов написали докладную на имя редактора, приложили вырезки из «Моск. большевика» и «Известий». Поспелов просил нас дождаться его. Мы ждали до 11:30 вечера. Выяснилось, что он не приедет, поедет прямо на дачу, а этим делом займется завтра. Оказывается, сказано было «Нашли, чем хвастать старьем!»

У нас отлегло: раз дело откладывается на завтра, значит либо удовлетворились его устными разъяснениями, либо вообще все рассеялось. На завтра, 9 октября, он приехал, посмотрел нашу записку и никуда ее не послал. Может быть, он сам написал?

Поздно ночью пришло сообщение, что 9 октября т. Сталин уехал в отпуск. Значит, даже в предотъездной горячке он нашел время заниматься «Правдой» и нашей заметкой. И еще: в «Известиях» и «Московском большевике» эти данные прошли без внимания, а у нас — сразу заметил. Как продумаешь это — еще раз поймешь, что значит работать в «Правде», и сколько с нас спрашивается. Не плестись в хвосте — вот урок.

В связи с отъездом Сталина, видимо, окончательно безгласным будет и полет ребят на «точку». Обидно.

Ширшов считает, что дело в иностранной марке самолета.

Опять говорил о разгрузке судов. До сих пор считалось рекордом разгрузка «Либерти», наши перекрыли ее в 10 раз. Это буквально революция. Договорились.

Вчера звонил секретарю МК и МГК, он же председатель Моссовета, Георгию Михайловичу Попову.

Решил посоветоваться с ним о московских темах.

— Стоит ли писать о газопроводе?

— Подождите с месяц. Надо писать так, чтобы читатели через месяц не плевались.

— А о четвертой очереди метро?

— Тоже надо подождать. Нет тюбингов. Вот если бы вы дали статью о тюбингах и станках, и залезли под ребро некоторым наркоматам — мы бы сказали вам спасибо.

Я обещал передать об этом Поспелову.

— О чем же писать по Москве?

— Очень много. Но надо, чтобы вы составили себе ясное представление, чем сейчас дышит Москва. О Москве вы даете очень мало. А орган МК! Я понимаю, в чем дело — смеется он, — в других городах у вас спецкоры, а в Москве — их нет. Приезжайте вместе с Гершбергом, хотя его и интересует только промышленность, и поговорим.

Звонил мне Романов, председатель Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта. Сказал, что есть постановление СНК СССР о развитии физкультуры и спорта за подписью Сталина. Очень резкое. И очень деловое: деньги на строительство, рекорд — 20000 и т. д. Просил дать несколько критических материалов. Готовится и постановление ЦК.

5 октября мы опубликовали беседу Иосифа Верховцева с нач. ГлавВино Картавченко. Она излагает решение комиссии ЦК, созданной по инициативе Сталина специально для рассмотрения: что надо сделать для всемерного увеличения выпуска вина.

В заметке, между прочим, указывается два любимых вина т. Сталина: старые, полузабытые грузинские вина: Атенури и Хидистаури.

Никогда не приходилось пробовать.

13 октября.

С геликоптером все прошло бесследно. Также бесследно закончилось и дело с полетом Титлова на полюс. Насколько можно судить — дело в машине. Нельзя ни писать о «Си-47», ни умолчать об этом. А шуму бы было заграницей!!

Уже три дня заседаем с собкорами. Выступали все завотделами с докладами. Завтра — будем слушать контрпретензии.

В понедельник — 15 октября — банкет по поводу награждения «Правды». В гостинице «Москва». Сиротин уже два дня сидит и мозгует — кого приглашать (и одного или с женой), кого нет, нумеровать ли места и пр.

Сегодня вечером выпал толстый снег. Холодина! Утром было минус 10, сейчас (5 ч. утра) — столько же. Сегодня я дежурил, была горячка, не успел пообедать. Сейчас грею суп, второе. И, конечно, «Синий платочек» — чарку.

ЦК и Сталин изо всех сил жмут на улучшение бытового положения. По прямому предложению Сталина это — основная деятельность профсоюзов. Он предложил созвать пленум ВЦСПС и сам описал третий вопрос: культурная работа.

26 октября.

Мне сорок лет.

Утром встал, отхлебнул глоток коньяку. Пошел на работу. Ушел из редакции в 11:55. Пришел вечера, выпил коньячку.

Денег нет, никого не звали. Решили устроить в понедельник, 29-го, прием для родственников.

28 октября.

В редакции некоторые перемены. Сиротин, наконец-то, утвержден секретарем редакции. Лешка Сиволобов назначен членом редколлегии и зав. партотделом. Вчера в ВОКСе встретил Ал. Суркова. Он сказал, что назначен редактором «Огонька» (про «Огонек» говорят, что Сталин предложил сделать его отличным журналом, «лучше Лайфа», многокрасочным и 46-тистраничным).

— А кто будет редактором Литературной газеты вместо тебя?

— Вернее всего — Кожевников.

— А у нас — литотделом?

— Вернее всего — Полевой.

16 ноября.

Опять руки не доходили. Вот провели октябрьские дни. Все ждали и гадали — будет ли Сталин к празднику, будет ли делать доклад.

Иностранная печать просто из себя выходила в догадках. Дня за два мы узнали, что доклад будет делать Молотов.

Торжественное заседание было в Большой Кремлевском Дворце. Я не был, но ребята рассказывают два интересных момента. Ложа иностранных журналистов полна. Выходит правительство. И сразу ложа пустеет: все ринулись сообщать, что Сталина нет. Второй раз ложа опустела, когда Молотов сказал, что у нас «будет и атомная энергия и многое другое».

Потом несколько дней иностранная пресса плясала вокруг отсутствия Сталина. Писали, что он инкогнито в Вашингтоне, что в Лондоне, что отсутствие в кремле показывает изменение нашей политики и т. д. Вот турки!

В начале ноября был у нас доклад Майского о международном положении. Очень откровенный. Говорил, что сейчас такой же период во взаимоотношениях великих держав, как в начале войны: сильные разногласия, взаимное ознакомление, притирка частей, но потом необходимость берет верх. Это может произойти через несколько месяцев, через год, но будет. Мы подождем. Трумэн, Этли — по его словам — мелкие люди, не идущие ни в какое сравнение с Рузвельтом и Черчиллем. Бевин же — просто антисоветская фигура.

Месяца два назад наш завхоз прислал ко мне врача центральной поликлиники НКПС доктора Ивана Федоровича Спарыкина. Средних лет, седой, очень плотный и очень живой, облик — районного врача. Он в течение семи лет работает над проблемой рака, изобрел жидкость, которая действует на пораженную ткань, но безвредна для здоровой. Вылечил (без ножа!) несколько поверхностных язв. Если дело получится — гигантская проблема решится. Скромен: просит дать ему отделение на 10 коек и виварий на 100 мышей.