Я уехал, написал беседу, прочел ее Збарскому по телефону, согласовал. Пока лежит у редактора.

(Беседу со Збарским (в т. ч. и об эвакуации тела) разрешили опубликовать, кажись, в 1946 году в «Огоньке» — на первой странице. — ЛБ комментарий вписан в 1946 г.)

Сегодня генерал Галактионов вручил мне медаль «За победу над Германией». Кроме меня получили еще: Митницкий, Потапов, Лукин, Дунаевский, Юриков, завхоз Бычков.

Сегодня — хороший день, солнце, но холодно очень.

19 сентября

Сегодня ЦК вынес решение увеличить тираж «Правды» до 2 млн. Последнее время был 1.5 млн, до этого — 1200 тыс. Выходить предложено в 2:30 (подписать последнюю полосу). В последние дни выходили в 4–5, а сегодня закончили номер в 2:24. Сейчас сижу дома, пью чай и записываю перед сном.

Сегодня у меня какой-то день авиационных разговоров. Днем позвонил генералу Затевахину. Он сказал, что Аминтаев собирается в новый прыжок. К полету все готово. Хочет прыгать с высоты в 14 000 м. Самолет нашел. Остались контрольные полеты. Дело — на днях.

Позвонил Кокки. Вчера его наградили четвертым орденом Ленина, а вообще в этом году награждают его, кажется, в третий раз.

— Когда пойдешь в Ленинград?

— А что?

— Обгонят.

— Кто? — забеспокоился.

— Не в этом деле, а во внимании. Ты же хотел начать компанию, а начнут другие.

— Кто?

Я рассказал о полете Аминтаева.

— Погоди. Сейчас минуту подумаю 14000. Это значит, надо подняться на 14500. Я там был и должен сказать, что для этого надо иметь мое бычье здоровье. И быть абсолютно в форме. Сейчас бы и я не мог. Треп!

— Погоди, — ответил я. — Ну будет тринадцать — и то шум на весь мир. А если 14000- даже без прыжка — и то дай Бог!

— Я на высоту сейчас не пойду. Надо идти на 16–17 тысяч. Без скафандра нельзя. А скафандра нет.

— Да я не о том. Нужна скорость.

— Это погоди. Мне сейчас нужна погода, чтобы сходить на высоту, так для пробы машины. Потом переткнем моторы и буду ждать погоды на трассе. Дело недели. К тебе просьба: узнай подробнее об Аминтаеве, что за машина, завтра встретимся.

Заело его.

Вечером позвонил Валя Аккуратов. Когда-то мы вместе летали на полюс (он был штурманом у Мазурука), потом он зимовал с Мазуруком на Рудольфе, в поисках Леваневского ходил до полюса, много летал потом с Черевичным, в войну — с Орловым (в частности, сделал 47 рейсов в осажденный Ленинград, и вывез в числе прочих ЕФБ), потом ушел в АДД, летал там флаг-штурманом дивизии Лебедева на ТБ-7, бомбил Кенисберг и прочее, сделал 190 боевых вылетов, был ранен, и посейчас трещина через весь череп, запретили пить. После войны вернулся в полярную авиацию, слетал два или три раза с Черевичным на Чукотку.

— Ты знаешь, что 25-го уходим?

— Нет. Куда?

— До девяностого. А мне Мазурук сказал, что в экипаже будет корреспондент «Правды». Я решил, Что кроме тебя некому.

— Ты дома? Сейчас приеду.

Тут же вызвал машину и поехал. Полночь. Просторный старый дом в Шведском тупике. Второй этаж. Уютная квартира. Много книг, безделушек. Жена — известная балерина Наташа Конюс — уехала с бригадой артистов на Дальний Восток. На рояли — секстаны, на столе — астрономические таблицы «положение светил в октябре», графики, расчеты. Валентин за время войны почти не изменился. Такой же ладный, широкоплечий (бывший боксер-любитель), в коричневом костюме, два ряда ленточек на восемь клеток. Поздравили друг друга с наградами. Закурили, сели за кофе.

— Рассказывай.

— Ну вот. Вызвал меня Мазурук. Сказал. Составил я докладную записку. Маршрут: Москва — Архангельск — мыс Челюскина — полюс — о. Котельный. Оттуда либо в Тикси, либо в Кресты Колымские, либо еще куда-нибудь, в зависимости от погоды.

— Почему с Челюскина?

— Ближе всего к полюсу.

— Когда солнце уходит с полюса?

— 22 сентября. Значит, будем там в полярную ночь, вернее — сумерки, а это очень затруднит ориентировку: звезд-то не будет. Очень трудно будет выходить на меридиан Котельного. Компаса-то почти бесполезны: склонение неизвестно. Расчет держу на две звезды, может, их увижу, и на ГПК.

— А радиомаяк?

— На Рудольфе нет, там зимовка законсервирована, а маяк Котельного будет слышен только за 400 км.

— Расчетное время?

— На Челюскине сидим неделю: выбираем погоду. Полет от Челюскина до полюса и обратно на Котельный — 14 часов (кажется, я не напутал — ЛБ). Взлет с большой перегрузкой — вся машина в баках. Всё — месяц.

— Резерв горючего?

— На три часа — 700 км.

— Машины?

— «Си-47». Моторы американские, надежные. Сейчас заканчиваем оборудование. Институт Истернберга дает завтра расчетные таблицы на светила. Берем аварийку, палатки, 200 кг. непзапаса, хватит на 3 месяца.

— А если на одном моторе?

— Аварийный слив опорожняет в три минуты баки. Тогда пойдет на одном.

— Экипаж?

— Летчик — Титлов. Сейчас он в Южной Германии, завтра прилетает. Говорят, отличный пилот. В прошлом году он за один месяц в Арктике налетал 300 часов. Ходил до 87°. Ни разу не интересовался погодой. Штурман — я. Бортмеханик — Дима Шекуров, помнишь — летал с нами, он же и второй пилот. Да и я вожу… Радист, гидролог — Сомов, будет следить за льдом. И ты.

— Почему я?

— Ясно. Кто же еще?! Я сказал Диме — он сразу говорит: «вот бы хорошо!». Тебя знаем, дело интересное, Арктику ты знаешь. Пойдем, а?

— Цель?

— О цели ты должен больше нашего знать. Помнишь, ты мне говорил по телефону об одной авантюре? (Я и впрямь после разговора с Папаниным, когда я его подначивал насчет новых экспедиций в Арктику, позвонил Аккуратову и сказал, что есть интересное дело).

Я рассказал ему о своем разговоре с Папаниным, Новиковым.

— Ну вот. Оно и есть. В развитие. Ты знаешь о полете на полюс англичан на «Ланкастере». Утереть им нос — пусть полетают не днем — это проще простого, а полярной ночью. Во-вторых — наблюдать лед. В-третьих — найти землю, то что ты хотел.

— Где?

— Вообще-то она вернее всего между ЗФИ и Северной землей, к норду от о. Ушакова, там, где ты говорил. Но в 1941 году мы с Черевичным летали километров за 200 к норду от мыса Молотова, видели там без конца громадные айсберги и характерную шапку тумана, которые бывают только над землей. Посмотрим сейчас. А обратно идем совершенно необследованным путем.

— А где еще есть земли?

— Я думаю, что к северу от наших посадок у полюса недоступности: глубины к северу падали, было много птиц, дрейф был забавным — не по ветру, а как будто его отклоняло препятствие. Может быть, есть и земля Андреева — к северу от Врангеля. А вот земли Санникова — бесспорно нет: мы там ходили десятки раз, все облазили. Или ее не было, или остров исчез, как исчезают и некоторые другие острова в этом регионе. А ты где еще ждешь?

Я ответил, что, видимо, есть земля Джиллиса. Рассказал, как искали мы ее в 1935 году. Кстати, Н.Н. Зубов и сейчас, нынче летом, клялся, что она есть.

— Может быть, — ответил Валя. — Я этот район не знаю. Да, кстати, ты знаешь, что мы тогда нашли второй северный магнитный полюс в районе недоступности? Сейчас ученые согласились.

— А может — он перемещается?

— Может быть. Англичане на «Ланкастере» установили его на севере Канады. Геофизически возможно и перемещение. Тогда грош цена нашим всем расчетам склонения.

Рассказал он мне об одном чрезвычайно любопытном явлении, которое они наблюдали во время зимовки на Рудольфе. Ехали они с купола. И вдруг увидели мираж: в бухте стоит трехмачтовый обледенелый корабль, старой конструкции, вмерзший в лед. Видели все: Мазурук, Аккуратов, весь экипаж. Обалдели. Потом немедленно повернул вездеход, поехали на купол, хотели сразу лететь туда туман. И так неделю. Через неделю вылетели на «У-2», облазили все — пусто.

— Это очень интересно, — сказал Валентин задумчиво. — Ты знаешь, что от Брусиловской «Св. Анны» с 1912 года и до сих пор ничего не выбросило на берег? Может быть, она вмерзла в паковый лед и носится?