Я помчался в Кремль. Пропуск был готов. Поднялся в здание Совнаркома Союза. Помощник Микояна Барабанов — очень живой, полный, невысокого роста, средних лет — сразу пошел доложить и сразу пригласил.

Вошел. Большой кабинет. Много света. Большой письменный стол, заложенный бумагами (видимо, знакомится со всякими делами после возвращения), много телефонов, рядом, вплотную, маленький столик, на нем разложены аккуратно газеты, и тоже дела. Над столом — портреты Ленина и Сталина. Кожаная мебель. Сам Микоян сидел во главе стола для заседаний и читал толстенную папку дел. Я был у него году в 1929-30, тогда он был худощавый, молодой, резкий в движениях. Сейчас эта резкость сохранилась, но он сильно пополнел и поплотнел, лицо несколько обрюзгло и выглядит поэтому сердитым. Широкие, но не длинные усы. Просторный синий костюм, галстук. Судя по всему, он был крайне занят. Сразу приступили к делу.

— Здравствуйте. Садитесь. Я был в Берлине и Дрездене. Докладывал т. Сталину. Он сказал, что хорошо бы дать интервью в «Правду», «Известия». Я думаю — достаточно дать в «Правду», а «Известия» потом перепечатают. Как вы думаете?

— Перепечатают.

— Вот вам сначала материалы. Пойдите, ознакомьтесь, а потом поговорим. Только верните мне, там на обороте я записал кое-что.

Я ушел. Это были две докладных записки Члена Военного Совета одной из армий 1-го Белорусского фронта Бокова о том, как встретили берлинцы объявление норм выдачи хлеба и меры нашего командования по налаживанию нормальной жизни в Берлине и сводка писем бойцов и офицеров о продовольственном положении Берлина.

Прочел. Пришел к Барабанову. Он опять доложил. Опять сразу принял.

— Садитесь. Прочли? Это надо использовать в интервью. Особенно — письма бойцов, последовательно расположить, с нагнетанием; а о том, что едят падаль — в конце. Я сам видел толпы голодных, и как свежевали лошадей.

Он начал диктовать интервью. Не сидел, а ходил. Говорил очень быстро, энергично, но слова его трудно было разобрать, мысли не заканчивал перескакивал на следующую, сказывалось живость и резкость характера. Диктуя, смотрел на записи на обороте дававшихся мне сводок, там синим карандашом широким, неразборчивым, быстрым почерком были набросаны тезисы беседы. Когда он говорил о высказывании Суворова об отношении к побежденному врагу, он спросил: «Найдете эту цитату? Если не найдете — она у меня есть». «Найдем».

Во время беседы позвонил во ВЧ Жуков из Берлина.

— Здравствуйте, т. Жуков, — сказал т. Микоян. — Я докладывал т. Сталину и он одобрил ваши мероприятия. Я доложил ему и о поставленных вами вопросах — он обещал их рассмотреть. Дальше. Я говорил о профсоюзах. т. Сталин сказал: «Надо восстанавливать в Германии профсоюзы». Я сказал, что в Берлине мало газет. Он сказал, что надо открыть газеты демократических партий, коммунистическую и другие. Я предложил открыть в Берлине две гостиницы НКВнешторга для приезжающих. т. Сталин сказал, что гостиницы нужны, но их должны открыть военные организации. Так что подберите один-два дома, оборудуйте, как следует и пусть действуют для наших приезжающих людей. Вот, что я хотел вам сообщить. Действуйте. Поздравляю с успехом.

Потом продолжал беседу. Закончив ее, сказал:

— Вы где будете работать? Поедете к себе?

— Мне все равно. Была бы машинистка.

— Ну, машинистку как-нибудь в Совнаркоме найдем. Сколько у вас займет?

— Часам к 3:30 -4:00 сделаю.

— Это правильно. Лучше поработать сегодня. Незачем терять время. Когда напишите — заходите.

— Размер?

— Я не обуславливаю. Пишите.

Я ушел в секретариат. Сел, привел в порядок записи, сообразовал их с материалами, продиктовал шесть страниц. Вернулся. Барабанов опять доложил. Опять сразу вступил. В кабинете сидел какой-то генерал и какой-то нарком.

— Вы оставьте, — сказал Микоян. — Я посмотрю через несколько минут вместе с вами.

— Я говорил с Поспеловым. Дадим в номер.

— Нет, сегодня не надо. Дадим завтра. Вы позвоните, чтобы не ждали.

Через несколько минут он опять меня позвал, и мы вместе стали читать. Он вносил небольшие поправки. Там, где речь шла о том, что крестьяне не имели права продавать излишки — он попросил дописать — «это не создавало стимула к развитию производства». Он попросил добавить, что они не могли продавать на рынке «малейшую долю» хлеба, жиров, мяса. «У нас тоже могут продавать не всё», и добавил «и картофеля». Указал, что личное потребление крестьян было строго ограничено правительственными нормами. Вставил, что гитлеровцы закрыли все рынки и базары. Добавил, что наши инженеры руководят работой немцев, «а не сами восстанавливают».

Вычеркнул о том, что сам видел голодных и евших падаль. Вычеркивал лишнее, переходные фразы, вообще делал мысль более ясной и фразы и периоды короче и доходчивее. Небольшое недоразумение получилось с Суворовым. Мне наша библиотека дала цитату: «Солдат — не разбойник, мирных не обижать».

— Я не эту цитату имел в виду, — сказал Микоян. — А то место, где он говорит, что пока враг не сдается — его надо бить безжалостно, но когда сложит оружие — тогда надо относиться великодушно.

Я исправил.

— Надо ли писать, что вы были по поручению правительства?

— Я ездил по поручению т. Сталина. Но этого писать не надо. Всем ясно, что без поручения правительства такие поездки не предпринимаются.

Попросил внести все эти изменения.

— Завтра утром еще раз почитаем.

— Но в основном годится?

— Да.

Я внес исправления и уехал. Было около 6 ч. утра. Приехал, рассказал Поспелову и ушел спать.

Проснулся в 3 ч. на следующий день. Звонок. Перепухов.

— Звонил Барабанов. Микоян ждет тебя.

Не успел позавтракать, туда.

— Он ждет вас, — сказал Барабанов. — Он сейчас на заседании бюро Совнаркома. Вот просмотрите этот окончательный текст после его поправок, он хочет знать ваше мнение.

Я прочел. Микоян уточнил некоторые места, поправки были незначительными. По просьбе Барабанова я написал Микояну небольшую записку, что материал видел, все в порядке.

Он ушел с запиской наверх. Возвращается через несколько минут.

— Он хочет вас видеть.

Мы поднялись на третий этаж, где шло заседание Совнаркома. В приемной сидели наркомы, замы, начальники главков, рубали бутерброды с чаем и оживленно разговаривали. Все места вокруг круглого стола и стоявших у стены столиков были заняты.

Пришедший со мной помощник Микояна Королев (высокий, приятный блондин, с умным лицом) написал записку: «А.И.! т. Бронтман здесь».

Микоян сразу вышел, буквально через минуту. Он поздоровался, пригласил меня выйти в коридор.

— Там высказывания немцев в двух местах — после сообщения о введении норм на питание и после того, где говорится о восстановительных работах. Не лучше ли их объединить в одном месте, т. к. говорят они одно и то же? Как вам кажется?

— Это можно сделать. А число высказываний не надо сокращать?

— Я думаю, не стоит. Они содержательны. Сделайте это и пошлем на просмотр т. Сталину. Я с ним уже говорил. У вас других вопросов нет?

— Нет.

— Хорошо. До свидания.

Пожали руки. Я ушел, переделал. Барабанов принес записку, написанную Микояном: «Товарищу Сталину И.В. Посылаю проект интервью о положении в Берлине» (и подпись)

Кстати, сначала заголовок у меня был «Красная Армия обеспечила население Берлина продовольствием», — Микоян переделал на «Положение в Берлине», а в газете появилось «Продовольственное положение в Берлине и Дрездене» — этот заголовок пришел к нам от Поскребышева.

Во время перепечатывания Барабанов несколько раз спрашивал меня: «Скоро ли?» Видимо, торопил Поскребышев. Сделали, наконец, и около 6:30 послали.

Да, между прочим, ночью, расставаясь с Микояном, я напомнил ему:

— А помните, А.И., я делал у вас доклад?

— Когда?

— В 1928 или 1929 году мы занимались высвобождением пищевых жиров из мыловаренной промышленности. Вы нас тогда сильно поддержали, и я делал доклад на коллегии Наркомторга.