30-го марта было в редакции партсобрание (на котором сняли выговора с меня и других). Произошло это так. Лазарев подал заявление в партбюро о снятии с него выговора. Гершберг предложил снять также и с меня и Мержанова. Согласились. Когда на собрании Золин доложил о решении бюро — Ильичев бросил реплику:
— Бронтман и Мержанов не подавали заявления. Может быть, они еще не прочувствовали?
Ему ответил Золин, что Бронтман все время на фронте.
— Да. А Мержанов?!
Одначе, собрание решило, что сие не обязательно. Тогда Ильичев предложил обсудить работу отдела, т. к. речь идет о руководителях. Выступали Ильичев, Кирюшкин, Мержанов, Парфенов, Лазарев и др. Говорили, что работа улучшилась, но по-старому — не умеют маневрировать и поэтому на нужных участках нет вовремя людей. Мержанов говорил о неправильном использовании людей: Бронтмана, Курганова, Павловского держат на тихих участках. Лазарев возражал, говорил, что должны учитывать не только сегодня, но и завтра. Решение о нас — единогласно.
Гвоздь разговоров — Александр Самойлович. Его обвинили в семи смертных грехах. Он привел в действие всю свою артиллерию, в том числе «БМ» РГК. События разгораются, пока была артподготовка. Любопытно!
Верховцев рассказал обстоятельства гибели Пети Олендера. Он приехал из Киева на пункт, где был — в с. Лясовку (то село, куда я с Левкой ездили в феврале). Оттуда остальные уже уехали. С Петькой был Хомзор, — фотограф «Кр. Звезды». Он послал Хомзора на машине в Андрушевку — узнать, не отбыл ли и узел связи, а сам остановился в своей хате. Через несколько минут вбежала туда с плачем хозяйка той хаты, где мы жили три дня (хата, где жил Яша Макаренко), и рассказала, что в село пришли три пьяных военных с автоматами, грабят, а один из них насилует ее дочь Нину (помню ее — 18–19 лет, в теле, работала на почте, кажется). «Ратуйте!». Петя сразу пошел. Вошел в хату (через 3 дома от него) — все так. Он выхватил пистолет («маузер», обмененный в Красиловке с Мих. Сиволобовым), но перекосило патрон. Бандит схватил автомат и выпустил очередь по ногам. И скрылся. Вскоре приехали шофер (Коля Тесско и Хомзар). У Петра — нервный шок. Немедленно повезли в Житомир 50–70 км. Все время был без сознания и там умер. Бандитов не нашли. Предполагают, что бендеровцы.
Обстоятельства ранения Николаева таковы. Ехали несколькими машинами. В одном селе попали в засаду. В домах не перекрестке стояли пулеметы. Ударили из них и затем напало человек двести. Убили нескольких спутников, но наши все же успели занять оборону, отстрелялись. Николаев был тяжело ранен. Вскоре туда подошли войска. Никого не нашли. В домах, где стояли пулеметы ни души. Взятые на допрос жители: мы ничего не знаем, не видели, слышали выстрелы, вот и все. Сволочи!
Пеккерман недавно летал в Ровенскую область. Рассказывает, что там шайки по 1000–1500 человек. Пришлось выделить войска на охрану коммуникаций. Борьба с ними ведется и мечом и разложением. Блядское население кое-где поддерживает бандитов. Сейчас там проводится призыв. В одно селе надо было призвать 250 человек. 30 пришло само, а 220 привезли с автоматчиками. Вот гады!
В Москве улицы освещены (даже Старая Башиловка). С 15 апреля открываются коммерческие магазины. Все сходят с ума от Вертинского и цветного фильма «Багдадский вор».
Работники 7-го отдела рассказывают, что немцы прорвали наше Ковельское кольцо. Идут жаркие бои.
Сегодня — чудный солнечный день. Все тает.
10 апреля.
Слякоть, грязь по пояс.
Вчера был у меня майор Меркушев — его полк вернулся из боя., он зовет в гости. Некогда.
Завтра уезжаем на новое место — на Белорусский фронт.
Написал сегодня «Исповедь майора Ганса Бидерманна». Посылаю телеграфом в Совинформбюро полковнику Ризину.
Немцы сообщают, что мы взяли Одессу. Ура!!
Вчера бомбили соседнее село. Я и не слышал.
«Исповедь майора Ганса Бидерманна»
Много за время войны я видел дневников немецких солдат и офицеров, но такого исключительного документа, как личные записи майора Ганса Бидерманна, я еще не встречал. Автор их — начальник разведотдела 56-го танкового корпуса — был, видимо, хорошо связан с кругами высшего германского офицерства, и это придает его заметкам особый интерес. Бидерманн, конечно, никогда не рассчитывал, что его дневник попадет в посторонние руки, и изъяснялся поэтому с похвальной откровенностью.
С цинизмом садиста описывает он потрясающие картины зверской расправы гитлеровских войск над беззащитным населением оккупированных советских районов. Эти кровавые тризны начались с первых же дней похода на восток. Так еще 3 июля 1941 года Бидерманн помечает: «с. Майков (район Ровно). Около 30 русских было уложено на землю в один ряд. Наш танк проехал по ним и раздавил их. Некоторые все же остались в живых. Их пристрелили». По пояс в крови шли немцы по советской земле. Майор считал это в порядке вещей. 27 октября 1943 года он хладнокровно поучал самого себя: «Не надо быть мягкотелым. Мы должны стать еще более жестокими и в еще большей степени действовать без оглядки».
Наиболее интересны в дневнике записи, относящиеся к прошлому году. Под ударами молота Красной Армии с Бидерманна слетела вся позолота, и от прежнего петушиного высокомерия не осталось и следа. Его заметки 1943 года реалистичны и, если можно так выразиться, меланхоличны. Сталинградский разгром застал его, судя по записям, в Берлине, в Военной Академии Генштаба. Настроение германских верхов в эти дни было сумрачное. 21 марта 1943 года Бидерманн записывает: «Я достал приглашение на правительственные торжества в Цейгхаузе. Выступал фюрер. Вид у Гитлера был плохой и измученный».
Мы помним, как в свое время немцы храбрились и, скрывая растерянность, спешно пытались доказать, что падение Муссолини является чуть ли не положительным фактором, а капитуляция Италии есть, мол, просто радостное избавление от ненадежного союзника. А вот, как это на самом деле было принято гитлеровским офицерством: «26 июля 1943 года. Все мы совершенно потрясены известием о том, что Муссолини свергнут. Трудно теперь продолжать быть оптимистом, потому, что положение выглядит очень серьезным. К тому же отдан приказ об эвакуации Берлина. Два дня подряд все вокруг напоминает сумасшедший дом. Носятся самые дикие слухи, нас тоже переводят… 22 сентября. 8 сентября капитулировала Италия. В следующие дни удар следует за ударом. Итальянская армия распущена, а флот предался англичанам».
Судорожные усилия германского правительства, пытающегося чрезвычайными мерами спасти положение, не внушают большого доверия и бодрости Бидерманну. В эти же дни сентября он записывает кратко, но выразительно: «Политический горизонт омрачается все больше и больше. Гиммлер становится министром внутренних дел».
Дела на фронте становятся угрожающими. От былой иронии майора не остается и следа. В конце сентября он мрачно помечает: «Положение на Востоке весьма серьезно. 23 августа сдали Харьков, 11 сентября — Мариуполь, несколько позднее — Смоленск». 14 ноября он записывает: «В военном отношении дела выглядят отнюдь не блестяще: Житомир потерян, а Полоцк должен быть сдан. К тому же с фельдмаршалом Клюге случилось серьезное несчастье, его преемник — Бирш».
Будучи в Германии, Бидерманн решил на один день съездить в Кассиль, чтобы посмотреть результаты бомбардировки этого города английской авиацией. Вот как оценивает автор свои впечатления: «Это было потрясающе. В течение 40 минут город был почти полностью разрушен. Я мог бы составить себе прежде весьма отдаленное представление о размерах подобного разрушения. В течение целых часов улицы остаются закрытыми для движения».
По окончании курса в Академии майор снова был направлен на Восточный фронт. Его путь лежал через Варшаву. С унынием констатирует автор, что в оккупированных немцами странах атмосфера стала горячей. «12 ноября 1943 г. Варшава. Положение в городе кажется тревожным и неопределенным. В порядке дел — стрельба, нападения, акты саботажа».
