Дома у Кейвена была книга Эрнеста Хемингуэя «Старик и море»; он считал ее самой трогательной книгой на свете. Иногда, сидя здесь, он воображал себя Сантьяго, решительным, отважным и упрямым стариком, который отчаянно сражается с акулами ради спасения своего прекрасного марлина и сохранения хотя бы частичной победы. Может быть, в жизни всегда именно так и бывает: победа никогда не бывает полной, можно наслаждаться лишь какой-то ее долей.

Кейвену было жаль, что Хемингуэй, при всей своей мудрости, сам покончил с собой: раз уж человек такого острого ума не справился с трудностями, что говорить о других?

Сегодня ему необходимо было побывать здесь, в устье Темзы, в своей крепкой маленькой обшитой внакрой лодочке, оставив между собой и привычным миром как можно более широкое водное пространство. Сэнди он сказал:

– Мне надо сплавать в «комнату для размышлений».

Она его поняла.

Сейчас, чувствуя на губах вкус соли, обоняя успокаивающие запахи бензиновых выхлопов, водорослей, брезента и канатов, слушая монотонное гудение навесного мотора «Ямаха», смешанное с плеском воды, он понемногу оттаивал. Ненависть к Россу Рансому отступала.

Кейвен сидел спиной к корме; в лицо ему дул легкий ветерок. Руками он крепко держался за румпель подвесного мотора, переводя взгляд от компаса на нактоузе к спокойному морю перед носом и на синий переносной холодильник с жестянками пива «Гаффри» и бутербродами, стоящий у него между ногами, а потом снова поднимал голову и озирал удочку, ящик с наживкой, рыболовный сачок и багор.

В холодильнике имелось и кое-что еще: мастер-кассета с записью того, как человек в тренировочном костюме стреляет в брата доктора Оливера Кэбота. Единственную копию кассеты он оставил в кабинете Росса Рансома. Кейвен был совершенно уверен в одном: даже если хирург до сих пор не уничтожил кассету, она хранится в таком месте, где ее никто не найдет.

Над носом лодки рассыпалась водяная пыль, словно крошки льда. Хью Кейвен залюбовался зрелищем. Водяная пыль была такой холодной, свежей – она завораживала. Потом он повернул голову и взглянул на корму: в кильватере за ним оставался след, похожий на коричневый валун. Иногда бывало: сзади неожиданно возникали громадные нефтеналивные танкеры или сухогрузы, и душа от страха уходила в пятки. Но сейчас за кормой никого не было, кроме нескольких чаек, которые вились над водой, да полузатонувшего рангоута почти на горизонте.

Кейвен снова посмотрел вперед, сосредоточившись на буйке примерно в одной морской миле впереди, и на большом корабле милях в пяти отсюда, который шел вверх по течению. Вдалеке, справа по борту, неторопливо разворачивался, описывая широкую дугу, полицейский катер. Больше не о чем беспокоиться. По крайней мере, здесь.

Глубина тоже значения не имеет; однако Кейвен все же взглянул на эхолот «Орел», прикрепленный к нактоузу под компасом. Тридцать пять морских саженей. По маленькому зеленому монитору все время бежало изображение морского дна, и каждые несколько секунд на экране возникала виртуальная рыбешка, одного из трех различных размеров. Она проплывала слева направо. Он купил эхолот себе в подарок на день рождения, чтобы знать, где проходят косяки рыбы, но до сих пор изображение на экране было для него откровением.

Подумать только, еще на прошлой неделе он радовался взбалмошному клиенту. Тогда ему казалось: закончив дело, он, наверное, сумеет модернизировать свою лодку. А сейчас ему предстоят тяжелые времена: из подонка хирурга нелегко будет вытряхнуть лишний грош сверх полученного задатка. Но о вытряхивании денег ему сейчас думать как раз и не хотелось.

Погиб его агент, Барри Гатт. У него осталась вдова, Стеф, и тройняшки – результат лечения от бесплодия. После родов ее эндокринная система совсем разладилась, и у нее развилась депрессия. Стеф хватало на то, чтобы ухаживать за тройняшками и кое-как управляться по дому, но и только. Ей обязательно нужны деньги.

А Барри нужна справедливость.

Но…

Большое но. Установка видеокамер в квартире доктора Кэбота – уголовно наказуемое деяние.

Он мог бы заработать кругленькую сумму, продав видеозапись какой-нибудь телекомпании или в бульварную газетенку. Картинки что надо! Вырученные деньги можно передать Стеф Гатт, и, хотя Барри не вернешь, деньги хотя бы немного скрасят ей жизнь. Но только обнародовать такую запись – все равно что разворошить пчелиный улей. Полиция моментально выйдет на покупателя и потребует выдать продавца.

Он, Хью Кейвен, сейчас между молотом и наковальней, и чем больше он думает, тем менее ясным становится решение.

Впереди вода почернела; по щеке мазнули капли дождя. Он поднял голову к асфальтово-черному небу. Когда-нибудь он купит себе лодку с рулевой рубкой. Хью Кейвен застегнул «молнию» на спасательном жилете «Генри Ллойд» с теплой подстежкой, натянул на уши зеленую рыбацкую фуражку, опустив козырек, и стал смотреть вперед, помня о буйке. Он заранее изменил курс на несколько градусов, чтобы отойти от буйка подальше. Впереди замаячила громада сухогруза, но он не представлял собой опасности: пройдет где-то в километре справа по борту. Кейвен сверился с новым курсом – 92 градуса – по компасу. Есть. Звякнул спущенный якорь.

Он должен отдать запись в полицию. Сокрытие улик – преступление более тяжкое, чем проникновение в чужой дом и незаконное видеонаблюдение. При данных обстоятельствах он, вполне вероятно, отделается одним только выговором. Но он сидел. С него не снята судимость.

Да, копам его визит будет на руку.

Что, если они попробуют осложнить ему жизнь? Несколько раз он, работая, перебегал им дорогу; при желании они могут здорово попортить ему кровь. Будут настаивать на том, чтобы он выдал им имя Росса Рансома. Кто-нибудь наверняка позаботится о том, чтобы история просочилась в газеты. И тогда можно навсегда распрощаться с остатком гонорара.

А если не ходить в полицию?

Возможно, эксперты, которые осматривают место преступления, и обнаружат камеры, хотя и вряд ли: они будут искать следы на полу и стенах, на мебели. Посмотрят ли они наверх? Будет ли у них повод? А если даже и поднимут головы, обнаружат ли крошечные глазки камер?

Сегодня утром он получил по голосовой почте сообщение от некоего детектива Ансона, который продиктовал номер телефона полицейского управления и пару других телефонов. Он до сих пор не ответил на звонок. Нельзя звонить, пока он не решил, что говорить. Вот еще один хороший повод для того, чтобы уплыть подальше от берега.

Он поступил глупо, заявившись к Россу Рансому в кабинет и показав ему запись. На что он, черт побери, надеялся? Вытянуть из клиента признание? Вполне возможно, хирург виновен. Кейвену нравилась мысль о том, что его клиент мог заказать доктора Кэбота. Психика у него расшатана: получил записи, уличающие жену в неверности, и нанял киллера. А что? Вполне в его духе.

Сейчас, вдали от суши, за буйком, он в безопасности. Ветер утих; дождь только моросит. На часах ровно три. Через час начнется промежуток между приливом и отливом. Кейвен выключил мотор, закрыл крышку бензобака, вскрыл банку с пивом и отхлебнул кремовую пену, которая с шипением поднялась наверх.

Потом он закурил сигарету, впустил в легкие волну сладкого дыма. Лодка мягко покачивалась на волнах; вода тихо плескала по корпусу. Над головой крикнула чайка. Хью Кейвен наблюдал, как поверхность воды вокруг него рябит от капель дождя.

Внутренний голос советовал: «Держись от него подальше, Хью. Ты можешь расплатиться со Стеф и по-другому, не ища приключений на свою задницу. Росс Рансом – хитрая сволочь. И пропадешь ты, а не он».

Докурив сигарету, он принял решение. Открыл переносной холодильник, достал кассету.

Его охватили сомнения. Он снова вспомнил слова той песни Дилана, слова про дороги. Сколько их, дорог? Сколько дорог ему придется пройти? «Господи ты боже мой, – подумал Кейвен, – я не знаю ответа».

На кухонном столе лежал номер «Дейли мейл». На первой полосе – крупный заголовок: