Отшатнувшись, я ударяюсь о балку и возвращаюсь в кабину. В ней все кажется непропорциональным. Матрас слишком велик для кровати. Лампа слишком велика для стола. На стенах висят какие-то бумажки, но в темноте я не могу их как следует рассмотреть. Зажигаю лампу, и моим глазам требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к свету.

От неожиданности я сажусь на кровать. Вырезки из газет, фотографии, карты, диаграммы и рисунки покрывают стену. Я вижу Чарли: вот она идет домой, вот играет в футбол, поет в школьном хоре, что-то покупает в магазине с бабушкой, катается на карусели, кормит уток. На других фотографиях Джулиана во время занятий йогой, в супермаркете, за покраской садовой мебели, у входной двери… Приглядевшись, я узнаю рецепты, корешки билетов, футбольные программки, визитные карточки, копии счетов из банка и за телефон, план улицы, библиотечный билет, напоминание об оплате школы, квитанцию за неправильную парковку, регистрационные документы на машину…

Маленький столик у кровати завален прошитыми блокнотами. Я беру верхний и открываю. Страницы покрыты аккуратным, мелким почерком. Слева отмечены дата и время. Рядом – подробности моих передвижений, включая адреса, встречи и их продолжительность, виды транспорта, примечания. Настоящее руководство к моей жизни. «Как быть Джозефом О'Лафлином»!

На палубе у меня над головой раздается стук. Что-то тащат и проливают. Я выключаю свет и сижу в темноте, пытаясь дышать тихо. Кто-то проникает через люк в кают-компанию. Идет на камбуз и открывает шкаф. Я лежу на полу, втиснувшись между балкой и кроватью, чувствуя, как бьется на шее пульс.

Заводится мотор. Поршни поднимаются, опускаются, начинают двигаться ритмично. В иллюминатор я вижу ноги Бобби и чувствую, как раскачивается лодка, когда он ходит по борту, отвязывая швартовые.

Я смотрю на камбуз и кают-компанию. Если я поспешу, то, возможно, смогу попасть на берег до того, как он вернется в рубку. Пытаясь встать, я задеваю прямоугольную раму, прислоненную к стене. Когда она начинает падать, я успеваю схватить ее одной рукой. В свете, проходящем сквозь занавески, на мгновение показывается картина: пляж, купальные кабинки, лотки с мороженым и чертово колесо. А на горизонте – большой серый кит, нарисованный Чарли.

Я падаю на спину со стоном, не в силах заставить ноги слушаться. Они как будто принадлежат другому.

Лодка снова качается, шаги возвращаются. Мы отплыли от берега. Двигатель набирает обороты, и мы удаляемся от пристани. Вода скользит вдоль корпуса. Приподнявшись, я на несколько дюймов сдвигаю занавеску и подтягиваюсь к иллюминатору. Сквозь него я могу разглядеть только верхушки деревьев.

Раздается новый звук – заунывный, словно завывание ветра. Кажется, что из воздуха вдруг куда-то исчез весь кислород. Топливо течет по полу и впитывается в мои брюки. Лакированное дерево трещит, загораясь. Дым жалит мои глаза и заполняет горло. Я ползу на четвереньках вниз, туда, где собирается дым.

Проползя через U-образный камбуз, я добираюсь до кают-компании. Мотор рядом. Я слышу, как он стучит за переборкой. Головой я ударяюсь о лестницу и карабкаюсь по ней наверх. Люк заперт снаружи. Я упираюсь в него плечом. Безрезультатно. Рука чувствует жар через дверь. Мне нужен другой выход.

Воздух в легких напоминает расплавленное стекло. Я ничего не вижу, но могу двигаться на ощупь. На скамье в мастерской пальцы нащупывают молоток и плоское острое долото. Я пробираюсь вдоль лодки, подальше от источника пламени, налетая на стены и стуча по иллюминаторам молотком. Бесполезно: стекло укреплено.

Напротив переборки в кабине есть маленькая дверца. Я протискиваюсь в нее, извиваясь, как рыба на суше, пока не втаскиваю ноги. Промасленный брезент и веревки попадаются под руки. Должно быть, я на носу. Я поднимаю руку над головой и ощупываю люк. Проводя пальцами по краю, ищу засов, потом пытаюсь всунуть долото в щель и ударить молотком, но из этого тоже ничего не выходит.

Лодка начала крениться. Вода залила корму. Я ложусь на спину и упираюсь обеими ногами в люк. Потом бью: раз, второй, третий. Я кричу и ругаюсь. Дерево трещит и наконец поддается. Квадрат яркого света слепит мне глаза. Я отворачиваюсь в тот миг, когда бензин в кабине воспламеняется и оранжевый шар пламени извергается в моем направлении. Я подтягиваюсь наверх, к свету. На долю секунды меня охватывает свежий воздух, и тут же я погружаюсь в воду. Я тону медленно, неумолимо, беззвучно крича, пока не оказываюсь на илистом дне. Я не думаю о том, что тону. Я просто немного задержусь здесь, где так прохладно, темно и зелено.

Когда легкие начинают болеть, я поднимаюсь наверх, мечтая о глотке свежего воздуха. Голова рассекает поверхность воды, и я ложусь на спину, делая жадный вдох. Палуба лодки уже скрылась под водой. Канистры в мастерской взрываются, как гранаты. Мотор заглох, но лодка продолжает медленно двигаться.

Я направляюсь к берегу, грязь хлюпает у меня в ботинках. Цепляюсь за камыши и выбираюсь наверх, извиваясь всем телом. Не обращаю внимания на протянутую руку. Я просто хочу прилечь и отдохнуть. Сижу на пустынном берегу. Гигантские подъемные краны вырисовываются на фоне серых облаков.

Я узнаю ботинки Бобби. Он просовывает руки мне под мышки и обхватывает за грудь. Я отрываюсь от земли. Пока он несет меня, его подбородок упирается мне в голову. Я чувствую запах бензина, исходящий от его одежды – а может, и от моей. Я не кричу. Реальность кажется слишком далекой.

Шарф кольцом обхватывает мою шею и туго затягивается. Второй конец привязан к чему-то над моей головой, из-за этого я вынужден стоять на цыпочках. Мои ноги болтаются, как у марионетки, еле доставая до земли. Мне нужна опора, чтобы не задохнуться. Я просовываю пальцы под шарф и оттягиваю его от горла.

Мы находимся во дворе заброшенной фабрики. У стены навалены деревянные настилы. Во время грозы снесло железную крышу. По стенам течет вода, сплетая гобелен из черно-зеленой плесени. Бобби отходит от меня. Его лицо мокро от пота.

– Я знаю, почему вы это делаете, – говорю я.

Он не отвечает. Снимает куртку и закатывает рукава рубашки, словно ему предстоит поработать. Потом садится на ящик, достает белый платок и протирает очки. Его спокойствие удивительно.

– Убив меня, вы не скроетесь.

– Почему вы думаете, что я собираюсь вас убить? – Он надевает очки и смотрит на меня. – Вы в розыске. Я могу получить вознаграждение. – Голос выдает его. Он не уверен. Вдалеке я слышу сирены. Подъезжает пожарная машина.

Бобби прочитал утренние газеты. Он знает, почему я признался. Полиции придется вернуться к каждому убийству и изучить детали. Перепроверить даты и места, сопоставляя с моими передвижениями. И что обнаружится? Что я не мог убить их всех. Тогда в полиции заинтересуются, почему я признался. И возможно – только возможно, – что проверят и Бобби. Сколько алиби ему удалось придумать? Насколько хорошо он замел следы?

Я должен вывести его из равновесия.

– Вчера я был у вашей матери. Она справлялась о вас.

Бобби слегка напрягается, его дыхание учащается.

– Думаю, что раньше я никогда не встречал Бриджет, но, верно, она когда-то была красавицей. Алкоголь и сигареты не щадят кожу. Вашего отца я тоже, думаю, не встречал, но полагаю, он бы мне понравился.

– Ты о нем ничего не знаешь, – выплевывает он слова.

– Неправда. Думаю, у нас с Ленни есть что-то общее… как и с вами. Мне надо разбирать вещи, чтобы понять, как они работают. Вот почему я пошел за вами. Думал, что вы поможете мне кое-что осмыслить.

Он не отвечает.

– Теперь я знаю почти всю историю – знаю об Эрскине и Лукасе Даттоне, о Юстасе Макбрайде и Мел Коссимо. Но чего я не могу понять, так это почему вы наказали всех, кроме человека, которого ненавидите больше всего.

Бобби вскакивает на ноги, раздувшись, как какая-то ядовитая рыба. Он вплотную придвигает свое лицо к моему. Я вижу сосуд, маленький голубоватый узелок, пульсирующий у него над левым веком.