Вегнер сделал вывод о двух мыслительных процессах, противоположных друг другу. Один состоит в попытке думать о чем угодно, только не о белом медведе, а другой исподволь выводит на первый план ту самую вещь, которую мы пытаемся забыть.
Кэтрин Макбрайд – это мой белый медведь. Я не могу выкинуть ее из головы.
Надо было пойти во время ланча домой и отменить вечерние приемы. Вместо этого я ждал Бобби Морана, который опять опаздывал. Мина встречает его очень холодно. В шесть она хочет уйти домой.
– Не хотел бы я быть женат на вашей секретарше, – говорит Бобби и сразу же спохватывается: – Она ведь не ваша жена?
– Нет.
Я указываю ему на стул. Его ягодицы заполняют все сиденье. Он дергает себя за рукава пальто и выглядит рассеянным и обеспокоенным.
– Как поживаете?
– Нет, спасибо, я только что выпил.
Я молчу, проверяя, поймет ли он, что ответил невпопад. Он не реагирует.
– Вы знаете, о чем я вас сейчас спросил, Бобби?
– Хочу ли я чаю или кофе.
– Нет.
На миг его лицо омрачается сомнением.
– Но потом вы собирались предложить мне чаю или кофе.
– Значит, вы читаете мои мысли?
Он нервно улыбается и качает головой.
– Вы верите в Бога? – спрашивает он.
– А вы?
– Раньше верил.
– А что случилось потом?
– Я не смог Его найти. А ведь считается, что Он повсюду. То есть я хочу сказать, не может же Он играть в прятки. – Он бросает взгляд на свое отражение в темном стекле.
– А какой бы Бог вам понравился, Бобби: карающий или милосердный?
– Карающий.
– Почему?
– Люди должны платить за свои грехи. Не следует прощать их только потому, что они сожалеют или раскаиваются на смертном одре. Когда мы поступаем плохо, нас надо наказывать.
Последняя фраза звенит в воздухе, как медная монетка, брошенная на стол.
– О чем вы сожалеете, Бобби?
– Ни о чем.
Он отвечает слишком быстро. Все в его поведении красноречиво свидетельствует об обратном.
– Что вы чувствуете, когда выходите из себя?
– Как будто мой мозг кипит.
– Когда вы чувствовали это в последний раз?
– Несколько недель назад.
– Что случилось?
– Ничего.
– Кто вас рассердил?
– Никто.
Бесполезно задавать ему прямые вопросы, потому что он просто игнорирует их. Вместо этого я возвращаю его ко времени события, чтобы столкнуть с мертвой точки, как сталкивают валун вниз с холма. Я знаю дату – 11 ноября: именно в тот день он не пришел на прием. Я спрашиваю его, во сколько он проснулся. Что ел на завтрак. Когда вышел из дома. Медленно я подвожу его к моменту, когда он потерял контроль над собой. Он поехал на метро в Вест-Энд и зашел в ювелирный магазин в Хэттон-гарден. Весной они с Арки собираются пожениться. Бобби договорился забрать обручальные кольца. Он поссорился с ювелиром и вышел из магазина в ярости. Шел дождь. Он опаздывал. Он стоял на Холборн-серкус, пытаясь поймать кеб.
Дойдя до этого момента, Бобби снова отступает и меняет тему.
– Как вы думаете, кто победит в схватке между тигром и львом? – спрашивает он ни с того ни с сего.
– Зачем вам это?
– Я хочу знать ваше мнение.
– Тигры и львы не дерутся друг с другом. Они живут в разных частях света.
– Да, но если бы они подрались, кто победил бы?
– Это праздный вопрос. Бессмысленный.
– А разве не этим занимаются психологи: задают бессмысленные вопросы? – Всего за миг его поведение полностью изменилось. Внезапно став самоуверенным и агрессивным, он тычет в меня пальцем. – Вы спрашиваете людей, что бы они сделали в гипотетических ситуациях. Почему бы вам не проделать это со мной? Вперед! «Что бы я сделал, если бы первым обнаружил пожар в кинотеатре?» Разве не такие вопросы вы задаете? Потушил бы я огонь? Или пошел бы к менеджеру? Или эвакуировал бы всех из здания? Я знаю, что делают такие, как вы. Вы берете безобидный ответ и пытаетесь выставить разумного человека ненормальным.
– Вы так думаете?
– Я это знаю.
Он говорит об оценке умственного развития. Очевидно, Бобби раньше уже обследовали, но в его истории болезни об этом не упоминается. Каждый раз, когда я пытаюсь надавить на него, он отвечает мне враждебностью. Настало время это изменить.
– Позвольте мне сказать то, что я знаю, Бобби. В тот день что-то случилось. Вы были на взводе. У вас был тяжелый день. Проблема в ювелире? Что он сделал?
Мой голос резок и беспощаден. Бобби вздрагивает и раздувается от ярости.
– Он лживый негодяй! Он неправильно выгравировал надпись на кольцах. Он неправильно написал имя Арки, а мне сказал, что это я ошибся. Заявил, что я дал ему неверный образец. Мерзавец хотел взять с меня дополнительную плату.
– Что вы сделали?
– Разбил его стеклянный прилавок.
– Как?
– Кулаком.
Он поднимает руку и демонстрирует мне желтые и сиреневые синяки на тыльной стороне ладони.
– А что случилось потом?
Он пожимает плечами и мотает головой. Не может быть, чтобы на этом все закончилось. Должно быть что-то еще. Во время последнего сеанса он говорил, что должен был наказать «ее» – женщину. Видимо, это случилось после того, как он вышел из магазина. Он стоял на улице, разъяренный, его мозг кипел.
– Где вы впервые ее заметили?
Он быстро моргает.
– Она выходила из музыкального магазина.
– А вы что делали?
– Ждал такси. Шел дождь. Она заняла мой кеб.
– Как она выглядела?
– Я не помню.
– Вы говорите, что она заняла ваш кеб. Вы ей что-нибудь сказали?
– Не думаю.
– А что вы сделали?
Он вздрагивает.
– С ней кто-нибудь был?
Он смотрит на меня в замешательстве:
– Что вы имеете в виду?
– С кем она была?
– С мальчиком.
– Какого возраста?
– Может, пяти или шести лет.
– Где был мальчик?
– Она тащила его за руку. Он кричал. Правда, по-настоящему кричал. Она пыталась не обращать на него внимания. Он как мертвый повис у нее на руке, и ей приходилось тащить его. А ребенок все кричал и кричал. И я задумался, почему она не говорит с ним. Как она может позволять ему кричать? Ему больно и страшно. Ни один человек вокруг ничего не делал. Меня это разозлило. Как они могли просто стоять и смотреть?
– На кого вы разозлились?
– На всех них. Меня разозлило их безразличие. Меня разозлила безответственность этой женщины. Я злился на себя, из-за того что ненавидел этого мальчика. Я хотел, чтобы он замолчал…
– И что же вы сделали?
Его голос понижается до шепота:
– Я хотел, чтобы она заставила его замолчать. Я хотел, чтобы она его выслушала. – Он резко обрывает фразу.
– Вы сказали ей что-нибудь?
– Нет.
– Тогда что?
– Дверь кеба была открыта. Женщина затолкнула ребенка внутрь. Тот отбивался ногами. Она влезла за ним и повернулась, чтобы закрыть дверь. Ее лицо как маска… пустое, понимаете? Она размахивается и – бац! – бьет его локтем прямо по лицу. Он отлетает назад…
Бобби переводит дыхание и вроде бы собирается продолжать, но останавливается. Повисает тишина. Я позволяю ей заполнить его сознание – до самых уголков.
– Я вытащил ее из кеба за волосы. Я ударил ее лицом о боковое стекло. Она упала и хотела откатиться, но я стал пинать ее.
– Вы думали, что наказываете ее?
– Да.
– Она этого заслуживала?
– Да!
Он смотрит прямо на меня, его лицо бледно как мел. В этот момент я представляю себе ребенка в одиноком уголке игровой площадки, полного, высокого, неуклюжего, носящего прозвища вроде Жирдяй или Мешок с Салом; ребенка, для которого мир представляется огромным пустым пространством. Ребенка, который мечтает стать невидимкой, но обречен выделяться из толпы сверстников.
– Сегодня я нашел мертвую птицу, – рассеянно произносит Бобби. – У нее была сломана шея. Может, она налетела на машину.
– Возможно.
– Я убрал ее с дороги. Тельце было еще теплым. Вы когда-нибудь думаете о смерти?
– Я считаю, что все о ней иногда задумываются.