– Я так сильно люблю его, – проговорила Мэй.

– Знаю.

Мэй наклонила голову и вытерла глаза.

– Я понимаю, – сказала Тэдди. – Он стоит перед чем-то очень и очень тяжелым.

– Значит, вы уже знаете…

– Я подозреваю, но я не уверена в степени поражения. Мы будем знать все, когда закончим обследование.

– Я так беспокоюсь за Мартина, – вымолвила Мэй. – Пожалуйста, помогите ему, Тэдди. Пожалуйста…

– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещала она.

Потом обняла Мэй и оставила ее одну в рабочем кабинете. Из окна простирался вид на аэропорт Логан, где-то там, за черной водой, видно было, как самолеты снижались и набирали высоту. Стены кабинета были увешаны красивыми фотографиями маяков со всего мира, сделанными Уильямом.

Но Мэй не стала разглядывать их. Она занялась свадебным альбомом. В нем было много фотографий, запечатлевших Тэдди и Уильяма, Эмилию и Лоренцо Дюнн, тетушку Энид и саму Мэй, но больше всего Самюэля и Абигейл Тейлор. Мэй не могла оторвать глаз от фотографий своего отца.

На них он был совсем таким, каким его запомнила Мэй. Высокий, сильный мужчина, с вьющимися каштановыми волосами и карими глазами. На нем был серый костюм с синим галстуком. Мэй прищурилась, и ей показалось, что она сумела разглядеть изображение крошечных чаек на галстуке. Когда-то она подарила ему этот галстук с чайками на День отца. Улыбаясь в объектив, он одной рукой обнимал Мэй за плечи.

Глаза Мэй заволокло слезами. На той фотографии ей было шесть или семь, столько же, сколько сейчас Кайли. На каждом снимке она стояла не дальше двух шагов от своего отца. Она обожала его, и он отвечал ей взаимностью.

Любовь имела такое большое значение. Семья и давнишние друзья помогали даже тогда, когда их не было рядом. Теперь Мэй закрыла глаза, закрывшись даже от фотокарточек. Она вызывала в памяти лица своих родителей. Вот отец, он улыбается ей. После посещения Сержа Мэй вернула себе и своего отца.

Она благодарила Бога за Мартина, за то, что Мартин захотел стать отцом для Кайли. Слезы катились по ее щекам. Мэй хотела, чтобы Мартин снова вернул себе своего отца. Она пожелала, чтобы, независимо от результатов обследования, к Мартину вернулась бы любовь и сила его отца, чтобы он мог опереться на него.

Мартин никогда не любил посещать докторов. Когда он был ребенком, матери приходилось подкупать его, что бы отвести к педиатру. Когда он стал взрослым, общение с врачами ограничивалось прохождением командного медосмотра и контролем врачей за его выздоровлением после травм, полученных во время игр или тренировок.

Поэтому, сидя в высокотехнически оснащенной лаборатории этой докторши, он немного трусил. Ему было жаль, что Мэй не позволили побыть рядом. Приборы для обследования напоминали инструменты для пыток.

– Как вы себя чувствуете, Мартин? – поинтересовалась Тэдди.

– Я – великолепно, доктор, – солгал он.

– Что ж, это хорошо. Я наметила провести некоторые обследования сегодня, немного более сложные, чем мы делали вчера, и мне хотелось бы, чтобы вы попытались рас слабиться.

– Я уже расслабился, – опять солгал он, хотя мышцы его шеи и весь плечевой комплекс были напряжены и за тянуты узлом, как мокрые шнурки.

– Хорошо, дорогой. – Несмотря на материнскую манеру говорить, движения докторши были выверенными и деловыми.

Она настроила и проверила инструменты, сделала какие-то пометки.

– Я собираюсь сделать флуоресцентную ангиограмму, – пояснила она. – Это покажет нам любые изменения в вашей сетчатке, но для получения наилучшей картины я должна ввести вам красящее вещество. Вы не аллергик, не так ли?

– Да, я не аллергик, – подтвердил Мартин.

После одной серьезной потасовки сразу с несколькими «Нью-Джерси Дэвилс» пять лет назад для проверки спинного мозга позвоночника его подвергали миелограмме, и он уже тогда испытал на себе контакт с красящим веществом. От одного воспоминания об этом ему стало плохо, и Тэдди это заметила.

– Это не шуточное дело, – предупредила она. – У некоторых вызывает тошноту.

– Я помню.

– Но это даст мне самое правдивое понимание того, что происходит с вами…

– Делайте. – Мартин прервал ее. – Делайте все, что требуется, все, что считаете нужным. Я сделаю все, чтобы преодолеть это состояние. Завершайте обследование, ставьте диагноз, назначайте лекарства. Я приму все, все, что потребуется, только мне надо быть готовым к тренировкам уже в следующем месяце. Упражнения, хирургическое вмешательство, все что угодно.

– Мартин… – начала было Теодора.

– Я должен быстрее поправиться. – Он не дал ей договорить.

Мартин не любил ни уговаривать, ни просить, ни умолять, но он хотел, чтобы она ясно понимала ситуацию и свою задачу. Она была хоккейной болельщицей; она, вероятно, лечила и других игроков в разные времена.

– Для меня этот год может оказаться последним годом.

– Последним?

– Для хоккея. – Теперь, когда он начал говорить, он чувствовал, как поток слов льется из него все быстрее и быстрее. – Я уже старею. Мои связки дают о себе знать, но так всегда случается, когда играешь столько, сколько довелось играть мне. Я не говорил Мэй, но я планировал уйти из спорта уже в этом году.

– Вы имеете в виду после окончания следующего сезона? – спросила Тэдди, нахмурившись.

Мартин отрицательно покачал головой:

– Я имею в виду сезон прошедший.

– Но вы этого не сделали…

– Я не мог. Сначала я должен выиграть Кубок Стэнли, – объяснил он.

– Вы – великий игрок, Мартин. С Кубком или без…

Он еще решительнее мотнул головой. Возможно, он не сумел ей объяснить, возможно, она не смогла понять его, как ни старалась.

– Для меня это – все. Поймите, я шел к этому всю свою жизнь. Мой отец завоевывал Кубок трижды. Да-да, целых три раза. Эти последние два года, с тех пор как у меня есть Мэй, я подошел к этому очень близко. Совсем рядом, шаг до победы…

– Я смотрела вас по телевизору, – сказала она.

– Если бы я выиграл седьмую игру, я уже ушел бы из профессионалов, – сказал он, и его сердце заколотилось сильнее. – Таков был мой план, но этого не случилось. Еще один год, доктор. Это все, что мне нужно. Я знаю, что я сумею победить на сей раз. Я уверен, я смогу сделать все, что требуется, если мне удастся продержаться еще только один год.

Тэдди стояла прямо перед ним, опустив руки. Перед глазами у Мартина все настолько расплывалось, что он едва мог ее видеть.

– Все становится только хуже и хуже. – Слова сами рвались наружу. – Я пробуждаюсь утром и едва могу видеть.

– Я знаю, – сказала Теодора.

– Остановите это. Дайте мне еще один шанс, чтобы выиграть…

– Мартин, – ласково проговорила она. – Мы еще не знаем того, что обнаружим здесь сегодня вечером. Я обещаю сделать все от меня зависящее. Замечательно осознавать, каким старательным пациентом вы желаете и готовы стать для меня. Вы понятия не имеете, насколько это важно для врача.

– Я сделаю все, – пообещал он.

Когда она не ответила, Мартин замолчал. Он чувствовал, что его лицо покраснело, а голосовые связки болели так, словно он долго кричал. Он закрыл глаза и взял себя в руки. Так он всегда делал во время самых жестких игр. Докторша готова сделать все возможное. Он почувствовал ее руку на своем плече и поднял на нее застывшее, без улыбки лицо. Он смотрел на нее не мигая.

– Я готов, – сказал он.

Обследование началось.

Через кератоскоп концентрические кольца света проектировались на роговые оболочки его глаз. Потом Тэдди сделала роговичную топографию, объясняя, что она использовала новейшее оборудование, чтобы сделать карту любых тончайших расположенных изнутри структурных дефектов. Чтобы измерить толщину роговой оболочки и любую возможную опухоль, она использовала пачиметр.

Мартин заставлял себя сидеть спокойно, не двигаясь. Он сосредоточился на обследовании, как если бы готовил себя к броску по воротам. Он сказал себе, что это была важнейшая игра в его жизни, что, если он пройдет через все сегодня, он сделает это ради того, чтобы выйти в финал Кубка следующей весной и получить еще один шанс. Он чувствовал боль в груди и нестерпимое жжение в глазах.