– Бедная тетушка Энид, – сказала Кайли, когда все устроились в машине.
– Я думаю, она все понимает. – Мэй с сомнением оглянулась через плечо, словно могла разглядеть свою те тушку, стоящую у ворот.
– У нее никогда не было своих детей? – поинтересовался Мартин.
– Нет, – ответила Мэй. – В некотором роде я ее дочь. Она так никогда и не вышла замуж и никогда не покидала Блэк-Холл. Мы очень близки.
– Ты уверена, что тебе не хочется, чтобы она приехала?
Мэй кивнула:
– Ну мы ведь решили, что все будет скромно. Я поду мала, нас будет трое – ты, я и Кайли.
– И правда очень скромно, – заметила Кайли.
– Моя мама говорила, что настоящая любовь слишком проста для шумной и большой свадьбы. Когда ты кого-то по-настоящему любишь, тебе приходится поступать стремительно и делать все безыскусно.
– Как безупречный удар по воротам, – рассмеялся Мартин. – Стремительный и простой. Мне это нравится.
Они все засмеялись, но Мэй всю дорогу не могла заставить себя перестать оглядываться назад, словно она все искала глазами маленькую, сгорбленную седовласую женщину, которая пытается разглядеть удаляющуюся машину и как безумная все машет и машет ей вслед.
Скоро прекрасный холмистый Беркшир уже окружал их, округлые холмы, покрытые зеленью долины, простирающиеся на север и на юг, озера и водохранилища, отражающие синее небо.
Они остановились в Стоунвиле, чтобы Кайли смогла перекусить последним школьным завтраком первого класса в гостинице «Ред-Хок», и Мартин купил ей тряпичную куклу в сувенирной лавочке по соседству. Он купил Мэй мягкий черный шерстяной платок, объяснив ей, что ночи в Канаде холодные и ей понадобится нечто подобное, чтобы согревать ее, когда его не окажется рядом.
Снова забравшись в джип, они повернули на север. Ехали они долго, и Кайли увидела первые указатели на Канаду уже с появлением первых звезд на небе. Небо было темно-синим, таким же мягким, как накидка из темного кашемира. Оно укутывало невысокие холмы, закрывало поля, фермы и лес. Приближаясь к таможенному посту, Мартин замедлил скорость. Он достал свое удостоверение личности и попросил Мэй передать ему их с Кайли паспорта.
– Мартин Картье! – воскликнул таможенник, изучая автомобиль.
Его лицо загорелось, как у мальчишки, а на его возглас поспешили коллеги. Они просовывали какие-то бумаги в окно машины, прося Мартина поставить свой автограф для их сыновей, братьев, сестер, племянников. Мартин проделывал это с совершенным спокойствием. Все вокруг говорили по-французски, и он отвечал им тоже по-французски.
Мэй почувствовала гордость за Мартина. Он раздавал эти знаки своей популярности просто и спокойно, со сдержанной уверенностью в себе и с огромной доброжелательностью. Это было ее первое столкновение с известностью Мартина с того вечера в «Олли-Фиш-хауз». Она заметила, что мужчины заглядывают внутрь автомобиля, пытаясь разглядеть и ее, и она приветствовала их своей самой широкой и очаровательной улыбкой.
– Зачем им это? – спросила Кайли из своего детского кресла, когда они снова тронулись.
– Хоккей очень популярен в Канаде, – объяснил Мартин. – Некоторые из тех парней следят за моей игрой всю мою жизнь.
– Почему ты им что-то писал?
– Это называется «давать автографы», – объяснила ей Мэй, повернувшись.
Она заметила, что Кайли почти засыпает, сжимая свою новую куклу.
– Они просили об этом Мартина, потому что они очень любят его.
– Микки и Эдди не верят, что Мартин мой друг, – пожаловалась Кайли. – Уж слишком он знаменит.
– Но я-то твой друг. – Мартин наблюдал за Кайли в зеркало заднего вида. – Отсылай этих мальчишек ко мне. И я покажу тебе прием, как их припечатать к бортику.
– Правда покажешь? – спросила Кайли, в глазах ее замелькали радостные чертики.
– Абсольман (всенепременно), – пообещал Мартин.
Он воспользовался родным языком, он ехал в сторону дома своего детства, и от Мэй не скрылось, что на лице его появляется умиротворенное, почти блаженное выражение. Он взял ее за руку, и Мэй почувствовала, как умиротворение разливается по всему ее телу. Мартин ехал домой, и он вез с собой ее и Кайли.
Они прибыли на место уже к середине ночи, и Мэй получила массу впечатлений от езды по ухабистой дороге, от соснового духа и Млечного пути, пролегавшего над вершина ми гор.
Мартин отнес Кайли в комнату для гостей, где они с Мэй будут спать до свадьбы. И он и Мэй страстно желали друг друга, но Мэй тронула, хотя и немного удивила его старомодная решимость ночевать порознь до того, как они поженятся. Она определенно попыталась бы отказаться от этого, если бы не была утомлена длинной дорогой.
Кайли проснулась с первыми же лучами, на рассвете.
– Боже мой, – крикнула она уже снизу.
Мэй слезла с кровати, пытаясь сориентироваться. Они спали в одной из двух маленьких спален на втором этаже простого сельского дома. Отодвинув занавески, Мэй увидела только дремучий лес. Но когда она натянула на себя одежду и сошла вниз, перед ней были панорамные окна, открывающиеся на красивейший вид.
Кайли стояла на маленьком переднем крыльце подле Мартина. Вместе они не спускали глаз с вытянутого в длину озера в расщелине между горами. Восходящее солнце окрашивало каждый выступ скалы в золото, а само озеро было темно-темно-синим. Лебеди скользили по его поверхности. Там, где двадцать оленей с белыми хвостами собрались на водопой, сосны росли вплоть до самого края воды. Два старых-престарых сарая приютились под сенью шестидесятифутового утеса.
– Добрый день, – сказал Мартин и обнял Мэй.
– Как красиво! – Мэй была потрясена.
– Это – мое озеро. Тут я учился кататься на коньках.
– Когда тебе было столько, сколько мне? – уточнила Кайли.
– Нет, я был помладше тогда. В тот год я только научился ходить.
– И я хочу научиться кататься на коньках, – заявила Кайли.
– Научишься, – пообещал Мартин.
– Олени – и так близко! – удивилась Мэй. – И ни каких других домов вокруг!
– Да, здесь безлюдно и тихо, – согласился Мартин.
– Вы должны пожениться вон там. – Кайли показала на старый деревянный бельведер, почти скрытый от глаз соснами, простой и изящный. – Или вон там. – Она пока зала на небольшую пристань, у которой болталась на воде привязанная веревкой небольшая гребная лодка. – Или в самом доме, – крикнула она, уже отбегая обратно в дом.
– Или здесь, на веранде. – Мартин нежно поцеловал Мэй в губы.
– Или где-нибудь еще, – сказала Мэй, ласково дотрагиваясь до его лица.
– Тебе здесь нравится? – спросил Мартин.
– Очень.
Мэй никогда не была так спокойна и красива, как здесь, восторг Кайли сделал ее настолько счастливой, что она едва могла говорить.
– Это – мой дом. Это всегда был мой дом.
– Ты жил здесь с первой своей женой? – Слова выскочили раньше, чем она осознала, как это получилось.
– Нет, – удивился Мартин. – Тогда я играл за «Блэк-хокс» и мы жили в Чикаго.
– Но… – начала было Мэй.
У нее накопилось миллион вопросов о прошлом Мартина. Но когда речь шла о вторых браках, ее мать всегда рекомендовала невестам оставлять прошлое в прошлом, не задавать вопросов, на которые им не нужно было знать ответов, никогда не звать старую любовь в новую семью.
– Не надо, Мэй. Давай не будем ни о ком другом говорить сегодня. Только о нас.
– Ты абсолютно прав.
Она видела, как боль глубокой бороздой пролегла между бровями Мартина, и виновато подумала о Натали, его дочери, которой, должно быть, нравилось бывать здесь. Так же, как Кайли, или даже больше.
Они вернулись в дом и приготовили кофе на старой чугунной печи. Мэй осмотрелась вокруг. Большой каменный очаг, деревянные стены, ошеломляющие черно-белые фотографии, сделанные его матерью. Он рассказал ей, как отец его отца построил этот дом, поднимал здесь свою семью и взял к себе жить Мартина и его мать, после того как Серж оставил их и уехал играть за «Мэйпл-Ливз».
Хоккейные памятные вещи были повсюду: первая клюшка Мартина, его маска для лица, шайбы, подписанные его кумирами, фотографии, запечатлевшие его в игре и во время награждения, начиная с трехлетнего возраста. На диванной спинке в ряд выстроились маленькие подушки, вышитые матерью Мартина гарусом по канве и крестиком с изображением хоккейной клюшки, озера, маленького кролика и бельведера. Мэй блуждала по дому, как по музею, где выставлены вещи, которые могли рас сказать ей, о человеке, которого она полюбила.
