– Разве я не говорил тебе, что никогда не оглядываюсь на прошлое? Другие были… другие. И только ее я буду любить до конца моих дней. Ты улыбаешься, Конде, но это правда. Вот увидишь.

– Увидим, – словно эхо откликнулся Конде.

Никогда раньше Генрих так не рвался в бой. Когда он готовился сесть в седло, Корисанда стояла рядом с ним. Увидев любовь и гордость в ее глазах, он почувствовал горячее желание оказаться достойным ее чувств. Войны католиков с гугенотами шли почти беспрерывно двадцать пять лет, и Генрих от них порядком устал. Теперь он решил, что наступил подходящий момент, чтобы попытаться положить конец гражданским войнам в стране, а если ему придется когда-нибудь взойти на трон, то во Франции воцарится мир.

Они поскакали вперед. С обеих сторон Генриха были его кузены: с одной – принц Конде, а с другой – граф де Суассон, влюбленный в сестру Генриха Екатерину и намеревающийся на ней жениться.

– Это, – сказал Генрих, – конфликт между домом Бурбонов, с одной стороны, и домами Валуа и Гизов – с другой. Поэтому я рад, что со мной мои кузены Бурбоны.

Генрих Наваррский и его армия стали готовиться к сражению у Кутра, где реки Иль и Дронна сливаются, образуя Жиронду.

Генрих обратился к своему войску с вдохновенной речью.

– Солдаты! – прокричал он. – Я знаю, что вы покроете себя славой и никогда не позволите одолеть себя смазливому учителю танцев и его любимчикам. Победа будет за нами. Я уверен в этом, потому что вы рветесь в бой. Но не будем забывать, что наша судьба в руках Господа. Помолимся, чтобы он помог нам.

После этого он запел псалом, к нему присоединились солдаты, их голоса звенели в октябрьском воздухе: «Этот день сотворил Господь, да принесет он нам радость и веселье!»

Генрих повел своих людей в бой, исполненный решимости одержать победу. Жуайез тоже не был трусом, но доблестью не мог сравниться с грубым беарнцем и его солдатами. Он был убит в разгар боя, и скоро стало ясно, что победу одерживает Генрих Наваррский.

Генрих пришел в восторг, потому что это была крупнейшая победа гугенотов с начала гражданской войны. Он знал, что его мать была бы рада, если бы могла увидеть его с неба. Она простила бы ему все его прегрешения за победу во имя их дела, как простила историю с Флореттой, когда хотела сделать из него солдата и мужчину.

На поле битвы полегло три тысячи их врагов и лишь двадцать пять гугенотов. Это должно было стать хорошим уроком для короля Франции, чтобы впредь не пытаться превращать своих любимчиков в генералов.

В бою воины Генриха добыли двадцать девять вражеских знамен и штандартов, и он захотел положить их к ногам Корисанды.

Когда принесли тело Жуайеза, король Наварры печально на него посмотрел. Такой симпатичный юноша – и так изменился после смерти!

– Устройте ему достойные похороны, – велел он. – Не будем глумиться над мертвыми.

Сторонники убеждали Генриха продолжить наступление и преследовать отступающего противника, но тот был удовлетворен уже достигнутым успехом, ему не терпелось обрадовать Корисанду вражескими знаменами и штандартами.

Весь его пыл растаял. Он всегда считал, что любовь лучше войны.

И Генрих приказал: «Назад в Наварру!»

Д'Обинье лишь покачал головой, узнав о капризе своего повелителя. Никто никогда не оставляет поле боя ради своей любовницы. Генриху следует понять, что это очень глупо. Де Гиз, совсем не похожий на Жуайеза, только выиграет благодаря тому, что наступление прекращено и противник не добит.

Но Генрих мечтал о встрече с Корисандой и вообще сомневался, что эта война так уж важна. Вспоминая те дни, когда его мать решительно встала во главе армии, он спрашивал себя: а что принесли им эти битвы и кровопролития? Когда придет время, король Наваррский будет действовать. Когда потребуется бороться за французскую корону, он не отступит. Но пока король Франции жив и отнюдь еще не старик.

А сейчас не вредно и отдохнуть несколько дней. Надо восстановить силы, мужчинам – побыть в обществе женщин. После небольшого расслабления они только лучше будут сражаться.

Правда, Генриху пришлось уговаривать Конде. Суассон радовался передышке, потому что хотел побыть в обществе принцессы Екатерины так же, как Генрих – с Корисандой.

А бедняге Конде просто некуда было податься. Шарлотта де Тремуй – настоящая потаскуха. Поговаривали, что она связалась с одним из своих придворных, смазливым молодым гасконцем, и даже забеременела от него.

Генриху хотелось приободрить кузена, и он предложил ему поиграть в жё-де-пом, а после этого они вместе поужинали. И это был последний раз, когда Генрих видел Конде живым.

На следующее утро один из слуг Конде прибежал в покои короля в большом смятении. Конде просил кузена немедленно прийти, жалуясь, что у него сильнейшие боли, но когда Генрих добежал до его покоев, Конде уже умер.

На какое-то время Генрих лишился дара речи. Невероятно! Конде был еще совсем молодым и накануне ни на что не жаловался. Правда, слегка грустил из-за неприятностей с женой, но никаких причин для такой быстрой кончины не было.

– Сир, – промолвил один из слуг Конде, – еще рано утром он чувствовал себя прекрасно. Побеседовал с одним из своих друзей. Потом поиграл в шахматы и вдруг стал жаловаться на боли. Он сел… а я пошел к вам…

Генрих взял Конде за руку, пульса не было. И вдруг его охватил сильнейший гнев – он очень тепло относился к своему кузену. Какое право имеет один человек так запросто отнимать жизнь у другого? Генрих был уверен: тут не обошлось без чьего-то участия, и, хотя его подозрения пали на жену Конде, он вспомнил, как Корисанда тоже боялась, что его отравят.

Не было ли среди слуг Конде шпиона католиков? Не хотели ли они таким образом убрать одного из вождей гугенотов?

Шок от смерти Конде заставил Генриха предпринять решительные действия. Шарлотту де Тремуй заключили в тюрьму, обвинив в отравлении мужа. А то, что его именно отравили, доказали, и на жену Конде подозрение пало в первую очередь. Но кто мог быть в этом уверен?

Генрих вернулся к армии и из лагеря написал Корисанде о своих опасениях: «Теперь и я могу стать мишенью. Они отравили его, негодяи. Предвижу, что и меня могут ждать большие неприятности, потому что я потерял одного из своих лучших полководцев. Он был моим кузеном и моим другом, его дело было моим. Присоединись к моей скорби, Корисанда, потому что его смерть – наша общая трагедия».

Прочитав это письмо, Корисанда поняла, что ее Генрих сильно изменился. Беспечный человек, который оставлял поле боя, чтобы встретиться с ней, стал другим – солдатом, не закрывающим глаза на угрожающие ему опасности и стремящимся к победе. «Помолись Господу нашему, чтобы он уберег меня, – писал он. – До самой могилы, которая, как мне кажется, стала ближе, чем мне думалось, я буду оставаться твоим верным рабом».

Корисанда помолилась за него; продала все свои драгоценности, а деньги передала в помощь воюющим. Потом написала Генриху, что все ее помыслы и молитвы устремлены к нему.

Но она мечтала о том дне, когда бои закончатся и он сможет сделать ее королевой.

В это время у Марго в Ажане дела шли неважно. Теперь ее первейшим желанием было присоединиться к человеку, которого она всегда любила, к Генриху де Гизу, и сделать Ажан оплотом Лиги. Понимая, что сопротивление этому может исходить от ее мужа, короля Наварры, и от ее брата, короля Франции, она решила возвести крепость. Марго обсудила этот вопрос со своим любовником, Линьераком, давним сторонником Католической Лиги, и они оба пришли к выводу, что это должна быть цитадель, доминирующая над местностью со стороны Нерака и реки Гаронны, которая послужит хорошей защитой на случай восстания жителей Ажана.

Денег у Марго было мало, положение казалось ей безнадежным, поэтому она решила строить крепость, используя подневольный труд.