– Как я рада! – воскликнула маркиза. – Как хорошо, что ваше величество свободны от положения, в котором вы оказались по вине вашего брата.

– Приятно слышать, – ответила Марго. – А теперь мне хотелось бы, чтобы вы вернули мне все мои кольца, браслет и ожерелье.

– Вернуть назад…

– Конечно, вернуть. Я дала их вам только на время. И снимите это платье. В путешествии оно будет неудобным.

– Я ничего не понимаю, ваше величество.

– Тогда объясню получше. Вы, мадам маркиза, больше не моя тюремщица. Мне нет необходимости делать вам разные забавные комплименты. И я не нуждаюсь в вашем присутствии здесь. Вы немедленно уедете и не возьмете с собой ничего из того, что получили от меня. – Она хлопнула в ладоши, и тут же появились несколько ее слуг. Марго обратилась к ним: – Помогите ей снять это платье и принесите все, что принадлежит мне, включая драгоценности, которые маркиза носила в последнее время. Понятно?

– Да, ваше величество.

– А теперь прощайте, мадам маркиза. Марго приняла царственный вид, повернулась и вышла.

Вскоре после отъезда маркизы в крепость вернулся ее муж. Он отвез послание королевы Гизу, который задержал его у себя несколько дольше, чем можно было предположить. Но Канильяк полагал, что тем самым великий герцог хотел продемонстрировать ему свои дружеские чувства, и теперь возвращался, чтобы получить награду. Он был уверен, что она его ждет. Королева ему на это намекала. Нужно будет как-то избавиться от общества маркизы, но сделать это не составит особого труда.

С удивлением Канильяк увидел стражников у ворот крепости.

– В чем дело? – грозным голосом спросил он.

– Сожалею, месье маркиз, но королева приказала никого не впускать.

– Королева приказала… но ты-то знаешь, кто я. Иди и скажи королеве, что я здесь.

– Мне приказано не покидать моего поста, но я вызову пажа.

– Тогда вызывай его поскорее!

Канильяк с нетерпением ждал пажа, но когда тот пришел, не поверил своим ушам.

– Королева не может принять маркиза, – сообщил паж.

Канильяк встряхнул его и потребовал сказать, что все это значит.

Вскоре ему стало известно, что в Юссоне теперь правит Марго, что крепость стала оплотом Лиги, а королева больше не нуждается в услугах маркиза де Канильяка, более того, она отобрала у его жены все подарки и отослала ее прочь.

Марго, ставшая правительницей этого маленького государства, звала себя королевой Юссона. Никто в ее дела не вмешивался, и она не опасалась, что брат или муж, занятые войной, ее потревожат.

Теперь она могла жить так, как ей нравится, и первой ее задачей стало найти подходящего любовника.

После смерти горячо любимого ею д'Обиака прошло уже немало времени, и лучше о нем забыть. А сделать это можно лишь одним способом – влюбившись в кого-то еще.

Достичь этого было несложно. Марго по-прежнему была любвеобильна, а в крепости Юссон находилось много симпатичных мужчин.

Король Франции понимал, что для него приближаются решительные дни. На его жизнь оказывали сильнейшее влияние два человека: его мать и Генрих де Гиз.

Генрих III пришел к убеждению, что ему не будет покоя, пока жив Гиз. Генрих Наваррский, с которым шла война, его не беспокоил. В глубине души он даже испытывал к нему симпатию. Наваррский, конечно, грубоват, но это объясняется его воспитанием; а теперь он показал себя как доблестный воин, хотя дело его было безнадежным. Генрих III понимал, что наследника-сына у него не будет, и был готов признать Наваррского своим преемником на троне.

А Гиз? Этот отличался от Наваррского! За что он сражался? За Лигу? За католическую веру? Нет, за Генриха де Гиза. Что бы он ни говорил и что бы ни думали другие люди, Генрих III считал, что Гиз хочет стать Генрихом IV. А поэтому однажды Гиз подошлет к нему наемного убийцу… Если только раньше его самого не прикончат.

Любимчики старались развлечь короля, но это было невозможно – он впал в глубокую меланхолию. Один из них – красавчик по фамилии Периак – принес для развлечения обезьянку, но король остался равнодушен, хотя раньше любил такие забавы.

Другой любимчик, Монсерен, шикнул:

– Хватит, Периак. Убери ее отсюда. Наш повелитель погружен в печаль, ему не до твоих кривляний. Да и чему тут удивляться, если Гиз во всеуслышание заявляет, что он король Парижа. А недавно я слышал…

Он замолчал на полуслове, но король потребовал:

– Прошу тебя, мой дорогой, продолжай. Что ты недавно услышал?

– Мой дорогой король, вас это расстроит. Давайте я вам лучше сыграю, а Периак споет.

– Нет, дорогой. Расскажи, что ты услышал. Монсерен пожал плечами:

– Что Гизы пили за здоровье нового короля Франции и говорили, что им станет их родственник, Генрих де Гиз, которого уже называют королем Парижа.

Генрих III сжал кулак и, ударив им себя в колено, воскликнул:

– Изменник!

На некоторое время наступила тишина; потом он поднялся, и сидевшая у него на коленях небольшая собачонка упала на пол.

– Ради всех святых, – пробормотал король, – пока жив этот человек, моя жизнь будет несносной.

Его приближенные тоже поднялись и окружили его; он несколько секунд молча смотрел на них, потом сказал:

– Один из нас должен умереть. Или я, или Гиз.

Любимчики опустили глаза. В голосе короля звучал приказ, которым они не могли пренебречь. Потому что, если его не станет, не лишатся ли и они в одночасье всех почестей и власти?

Париж был за Гиза. В тридцать пять он оставался все таким же красавцем. У него были светлые волосы и борода, щеку рассекал шрам, но Гиз держался более гордо, чем кто-либо во Франции, а так как был выше кого бы то ни было, то парижанам казался посланником Бога, призванным освободить их от короля, с его обезьянками, попугаями, извращениями, экстравагантностью, и от королевы-матери, которую они звали Иезавелью и никогда не любили.

Гиз тайно въехал в город закутанным в плащ, с широкополой шляпой на голове, которая закрывала его лицо, но люди на улицах тут же узнали его высокую фигуру, и скоро воздух сотрясли крики: «Виват Гиз! Виват король Парижа!»

В городе все хорошо знали, что Гиз и король – заклятые враги, а Париж знал, на чьей он стороне.

По повелению Гиза на улицах рядом с домом, где он остановился, стали возводиться баррикады. Король и его войска оказались в кольце, а город – в руках Гиза.

Король был в ужасе и со страхом ждал, что будет дальше, – противостояние между ним и Гизом должно было в ближайшее время так или иначе завершиться.

Генрих III сидел и дрожал у себя в Лувре, ожидая следующего удара, а Гиз по-хозяйски ходил по улицам Парижа, и толпы людей приветствовали его. Кто-то крикнул: «В Реймс!» – и все подхватили этот клич.

Но Гиз еще не был готов к решительным действиям. Возможно, его смущали эти крики при живом законном короле.

Казалось, что это именно так, потому что он велел убрать баррикады, объяснив их появление лишь оборонительной мерой. Это еще сильнее привлекло к нему парижан, потому что они боялись повторения Варфоломеевской ночи, а теперь увидели, что Гиз их спас. Одного его слова было достаточно, чтобы воцарился мир. Люди приветствовали Гиза криками, прикасались к его одежде, падали перед ним ниц и молились ему.

Гиз пребывал в нерешительности. Пока король жив, его очень удобно обвинять во всех несчастьях, но как только умрет – и смерть будет на совести Гиза, – не изменят ли французы отношение к своему недавнему кумиру? Гиз не знал, что ему делать. Он зашел уже слишком далеко, Париж был готов восстать против короля, но Гиз колебался и не делал решительного шага.

Екатерине, королеве-матери, казалось, что она понимает Гиза. Он медлит, говорила она себе, потому что боится. Ей надоело смотреть, как ее горячо любимый сын прячется в Лувре под усиленной охраной, и она велела отослать вызванных солдат, оставив лишь обычную стражу.