«Значит, все открылось! – подумал Генрих. – И они надеются разлучить меня с Сюзанной всеми этими разговорами об адских муках?»

Он сложил руки на груди и пристально посмотрел на священника; а в Ла-Рошели стало известно, что в помещении для молитв его порицали за связь с супругой профессора.

Живот у Сюзанны становился все больше, и только один профессор думал, что жена вынашивает его ребенка.

Военные действия, из-за которых Генрих находился при армии, прекратили его дальнейшие встречи с Сюзанной, их связь перестала быть притчей во языцех.

Андело, брат Колиньи, повсюду был рядом с ним, его верный друг и соратник как в религиозных, так и в военных делах погиб. Адмирал был убит горем, а в Париже ему объявили смертный приговор, его чучело повесили на Гревской площади. Было обещано пятьдесят тысяч золотых экю человеку, который приведет его на суд. Более всего старика опечалило то, что эту награду назначил король. Карл IX всегда относился к нему с большим уважением, и Колиньи даже полагал, что мог бы оказывать на него хорошее влияние. То, что короля настроили пойти против него, удваивало горечь, испытываемую адмиралом.

Ему, как никогда, хотелось закончить войну. Он был слишком стар для битв. Кроме того, боготворившая его Жаклин д'Антремон намеревалась выйти за него замуж. Но о спокойной семейной жизни Колиньи мог только мечтать, ибо преданно служил делу гугенотов, хотя уже каждому солдату было ясно, что гражданская война ведет лишь к новым и новым бедствиям.

Сражения возобновились, и Генрих был вынужден сказать «до свидания» своей беременной любовнице. Под Ла-Рошелью произошла битва, в которой победили гугеноты. Причиной тому в большей степени послужила поспешность Генриха де Гиза, молодого вождя католиков, нежели военное искусство их противников. Но после такой неудачи католики решили активизировать боевые действия.

Их армия во главе с герцогом Анжуйским двигалась к Монконтуру, и это тревожило Колиньи. Чутье подсказывало ему, что там произойдет решающее сражение, и он беспокоился о двух молодых людях, которые формально являлись вождями их армии, а по сути находились под его опекой – Генрихе Конде и Генрихе Наваррском. Их страстно желала поймать в свои сети Екатерина Медичи, рассчитывая заставить этих молодых людей, если они окажутся в плену, отречься от гугенотской веры, как прежде это случилось с их отцами.

В итоге адмирал решил отослать обоих подальше от места боевых действий, и по его приказу несколько удивленные молодые люди вернулись в Ла-Рошель.

Когда они уехали, Колиньи сначала почувствовал облегчение, однако теперь все зависело лишь от него одного. Адмирал старался освободиться от ощущения бессмысленности происходящего, от неуместных перед боем сомнений. Но его уже давно не покидало чувство, что он слишком стар для войны, необходимость ее продолжения вызывала у него сожаление. По иронии судьбы большинство солдат его армии были, как и у герцога Анжуйского, наемниками, причем за католиков сражались швейцарские кальвинисты, а на стороне гугенотов – католики из Германии. В таких обстоятельствах было трудно предположить, что эти люди бьются во имя веры, они шли в бой лишь потому, что зарабатывали таким образом себе на пропитание.

Однако при Монконтуре Колиньи, как никогда, продемонстрировал полководческое искусство и доблесть. Даже будучи раненным, с кружащейся от потери крови головой, он подбадривал солдат и сделал все возможное, чтобы избежать напрасных жертв.

И все же на этот раз удача не сопутствовала гугенотам.

Франция ослабла от войны. Царила неразбериха, и нельзя было понять, где друг и где враг. Даже в королевском совете влиянием пользовались люди, склонные к протестантизму. Повесить чучело Колиньи на Гревской площади было несложно, гораздо труднее – на самом деле казнить этого величайшего и многими уважаемого во Франции человека.

Екатерине Медичи война тоже была не по душе. Она избегала открытых столкновений, намного лучше ей удавалось втайне плести интриги. Когда ей кто-то мешал, Екатерина придумывала способ убрать его с дороги без кровопролитного сражения. Что касается юного короля Карла IX, то он от природы был очень впечатлителен, и адмирал вызывал у него неподдельное восхищение.

– Давайте встретимся и обсудим условия перемирия, – предложила королева-мать, обладавшая в стране наибольшей властью, поскольку руководила сыном. – Из-за гражданской войны Франция приходит в упадок. Надо с этим кончать. Пусть католики и гугеноты живут бок о бок в согласии.

В Ла-Рошели звонили колокола, ее жители обнимались на улицах. Конец войне. Больше не надо оплачивать податями никому не нужные бои и схватки. На какое-то время наступил мир.

В Ла-Рошель приехала встревоженная Жанна. Ничего не значащие перемирия случались и прежде – это было третье за последние семь лет. От подписанного теперь в Сен-Жермен-ан-Ле договора не приходилось ждать большего, чем от предшествовавших ему в Амбуазе и Лонжюмо.

Колиньи старел и терял силы. Жанне оставалось возлагать все надежды только на сына, но тот вел себя легкомысленно. В круговороте всего происходящего Генрих занимался не разрешением опасных ситуаций, а любовными интрижками, подчас выбирая для этого самое неподходящее время и место. Чего стоил один скандал в университете!

Мир, по мнению Жанны, был более тревожным, чем война. Коварство королевы-матери для нее не являлось секретом. Дружить с этой женщиной гораздо опаснее, чем находиться во враждебных станах.

Пропитанные елеем приглашения из французского двора следовали одно за другим. Екатерина Медичи писала, что была бы рада видеть в Париже Жанну с сыном и дочерью.

Генрих в Париже?! Там он очень легко станет добычей для одной из придворных шлюх Екатерины. Нет, он не должен ехать в Париж.

О да, этот мир совсем не спокойный.

В Ла-Рошели проходили свадебные церемонии. Несколько недель назад сюда прибыла вместе с пятью спутницами Жаклин де Монбель, дочь графа д'Антремона. Их приезд был окутан тайной, потому что суверен Жаклин, герцог Савойский Эммануэль Филибер, строго-настрого запретил ей вступать в брак за пределами своих владений. Но Жаклин твердо намеревалась выйти за Гаспара де Колиньи. Она давно его боготворила, и другой жених ей был не нужен.

Поэтому, несмотря на весьма нежаркую февральскую погоду, она бежала из Савойи. Оставила свой замок, на лодке по реке добралась до Лиона, а оставшуюся часть пути проделала верхом на лошади.

Теперь она была словно вдовой, у которой за душой ни пенни, так как Эммануэль Филибер, решив ее покарать, вскоре после бегства конфисковал ее имения.

Однако Колиньи, уставший от войны и мечтающий о семейном очаге, был весьма тронут преданностью Жаклин; утраченные имения его нисколько не волновали.

Он собирался на ней жениться, а потом отправиться ко французскому двору, где его должен был ждать теплый прием. Там адмирал намеревался продолжить борьбу за свое дело в более цивилизованной форме, нежели на полях сражений. В Париже ему будет внимать король; он постарается освободить молодого самодержца из-под влияния матери, привить ему любовь к добродетели. Колиньи полагал, что Карл по природе хороший человек, нужно только помочь раскрыться этим его качествам.

И вот в марте 1571 года, вскоре после подписания в Сен-Жермен-ан-Ле мирного договора, Колиньи женился.

Генрих Наваррский и его кузен Конде веселились на свадьбе. Довольное лицо невесты произвело на Генриха сильное впечатление. Жаклин вся светилась от счастья, танцуя в подвенечном платье. Пуговицы-бриллианты на ее груди сверкали в пламени свечей; корсаж был сшит из светло-серебристой парчи и вышит золотом, юбка на испанский манер из темно-золотой парчи была украшена вышивкой из золотых и серебряных нитей. В этом наряде новобрачная выглядела великолепно.

«Какая разная бывает любовь, – размышлял Генрих, наблюдая за этим романом, столь отличным от его собственного опыта. – Ведь пылкая страсть, необходимая для чувственных натур, здесь отсутствует». Ему были интересны все аспекты любви, и привязанность этой женщины к адмиралу казалась ему очаровательной. Он представил себя на закате жизни, когда пылкая женская страсть ему уже будет не нужна и он будет согреваться теплом женщины, подобной Жаклин.