145

Больного кладутъ въ могилу и, изображая похороны, посыпаютъ его землей и оставляютъ тамъ, пока не заснетъ). Что это значитъ? Слова, произносящіяся при бросаніи земли, даютъ разгадку. Говорятъ: Tu est venu de terre, tu retourneras à la terre et au jour du jugement tu ressusciteras! Теперь дѣйствіе все понятно. Понятно, почему больной долженъ и заснуть. Пробужденіе его будетъ изображать воскресеніе. Изображается обновленіе человѣка воскресеніемъ. Симпатическое значеніе такого обряда понятно само собой. Съ этимъ надо сопоставить очищеніе человѣка изображеніемъ второго его рожденія — обычай, широко распространенный у различныхъ народовъ). — Обрядъ лѣченія отъ лигатуры, сопровождающійся кропленіемъ больного мочей, связанъ съ заговоромъ: Im Harm und Bluot bin ich geboren. All Zauberei und Hexerei sind an mir verloren). Опять одно дѣйствіе безъ словъ было бы не понятно. Слово поясняетъ обрядъ, символизирующій возрожденіе. — Отъ глаза бросаютъ соль, приговаривая: Le gros sel dans ľoeil de ľenvieux)! Опять фраза служитъ поясненіемъ. Соль у всѣхъ почти народовъ разсматривается, какъ предохранительное средство отъ дурного глаза). У насъ новобрачныхъ обсыпаютъ солью, чтобы предохранить отъ порчи. — Средство противъ глаза: проколоть иглой кусокъ бумаги, говоря: Voici ľoeil ďun tel, ľenvieux! и сжечь бумагу). Въ чемъ тутъ дѣло, мы поймемъ, если сравнимъ этотъ способъ чаръ съ упомянутымъ выше ослѣпленіемъ жабы. Тамъ ослѣпленіе жабы изображало ослѣпленіе ненавистнаго человѣка, а здѣсь — болѣе отдаленный способъ изображенія того же результата. Словесная формула опять только привѣсокъ. — Чтобы возвратить украденную вещь, добываютъ Св. Дары, кладутъ ихъ на что-нибудь, имѣющее отношеніе къ украденному, и прокалываютъ иглой. При первомъ уколѣ говорятъ:

146

Dieb, ich steche dein Gehirn; du sollst deinen Verstand verlier’n)! Отъ „ляку“ жгутъ кужаль и приговариваютъ: „Куды дымъ, туды и лякъ“). Ребенка (отъ „сцѣни“) обсыпаютъ ячменемъ и сзываютъ куръ, прося ихъ, чтобы онѣ склевали „сцѣнь“).

Во всѣхъ приведенныхъ случаяхъ дѣйствіе явнымъ образомъ перевѣшиваетъ слово. Пояснительныя же формулы по своему виду неопредѣленны и измѣнчивы. Онѣ то просто поясняютъ дѣйствіе, какъ при завязываніи лихорадки или ослѣпленіи, то къ нимъ присоединяется элементъ пожеланія, какъ въ словахъ матери, лижущей ребенка, то, наконецъ, объясненіе и пожеланіе сливаются и выражаются одними и тѣми же словами, какъ, напр., въ слѣдующемъ случаѣ. Отъ зубной боли — „трёми камушочками у хаци зачаркнѐшь щаку́: „кабъ яны замлѣли, закамянѣли, и ниразу кабъ не болѣли“). Прикосновеніемъ камня здѣсь передается его качество. Самостоятельность такихъ чаръ безъ словъ мы видѣли. Формула же въ одно и то же время поясняетъ, что это продѣлывается для того, чтобы зубы закаменѣли, и высказываетъ пожеланіе въ томъ же смыслѣ. А уже подобному пожеланію ничего не стоитъ обратиться въ параллелистическую формулу. Тогда, наприм., прикладывая камень къ головѣ, будутъ говорить: qu’elle soit dure comme la pierre)! Такимъ образомъ устанавливается прямой переходъ отъ объясненія дѣйствія къ параллелистическимъ заговорамъ, сопровождающимся соотвѣтствующимъ дѣйствіемъ.

Послѣ сдѣланнаго обзора мы уже въ правѣ, кажется, опредѣленно отвѣтить на вопросъ, на чьей сторонѣ перевѣсъ въ этихъ заговорахъ: на сторонѣ слова или дѣйствія? Отвѣтъ будетъ въ пользу дѣйствія. Слово же придется разсматривать, какъ объясненіе дѣйствія, вылившееся въ форму сравненія-пожеланія. Передъ нами раскрывается слѣдующій процессъ развитія чаръ. Сначала — чары симпатическимъ

147

дѣйствіемъ, либо изобразительнымъ, либо передающимъ извѣстное качество. Напр., ослѣпленіе жабы вызываетъ слѣпоту человѣка, прикосновеніе мертвой кости — замираніе зубной боли. Вторая ступень уже сопровождается словомъ. Слово поясняетъ дѣйствіе, которое почему-либо стало нуждаться въ поясненіи. Напр., грызутъ пупъ и поясняютъ, что не пупъ, а грыжу на самомъ-то дѣлѣ загрызаютъ. Прокалываютъ бумагу и поясняютъ, что прокалываютъ глазъ. Поясненіе, какъ мы видѣли, можетъ принять и форму пожеланія. На третьей ступени уже является параллелизмъ въ формулѣ и рядомъ соотвѣтствующее дѣйствіе. Но сравненіе не единственная форма, въ какую на этой ступени обращаются заговоры. Она только самая благодарная для дальнѣйшаго развитія. Поэтому-то множество эпическихъ заговоровъ и сводится къ простому сравненію, какъ своему источнику. Но рядомъ существуютъ и такіе, которые не предполагаютъ формулы сравненія. Въ дальнѣйшемъ развитіи дѣйствіе уже пойдетъ на убыль, а слово начнетъ разростаться все больше. Часть формулы съ „какъ“ будетъ увеличиваться за счетъ отмирающаго дѣйствія. Но процессъ этотъ будетъ возможенъ только съ того момента, какъ слово пріобрѣтетъ въ глазахъ человѣка самостоятельную магическую силу, одинаковую съ силой обряда. Эту силу слово пріобрѣтаетъ какъ разъ въ стадіи параллелизма — „какъ — такъ“. Дѣло происходитъ слѣдующимъ образомъ. Параллелистическія формулы образовались подъ вліяніемъ дѣйствія. Сравнивалось либо изобразительное дѣйствіе, либо качество, передававшееся отъ одного предмета другому. Магическая сила была на стороне дѣйствія. Но, благодаря долгому сосуществованію этихъ двухъ элементовъ, формулы позаимствовали отъ обряда часть магической репутаціи. Перестали точно разграничивать ихъ роли. Когда слово сдѣлало такое заимствованіе, то появился по аналогіи съ первымъ видомъ новый видъ параллелистическихъ заговоровъ. Въ первомъ было сравненіе — и во второмъ сравненіе. Съ этой стороны разницы никакой. Она явилась лишь въ томъ, съ чѣмъ производилось сравненіе. Сначало сравнивалось съ „нарочно произведеннымъ“ дѣйствіемъ (напр., крученіемъ веретена) или съ качествомъ, которое тутъ же и передавалось самымъ

148

дѣломъ (напр., камень прикладывался къ головѣ). Въ новомъ же видѣ сравненіе стало производиться съ „даннымъ явленіемъ“. Видъ красной зари естественно наводилъ на сопоставленіе съ кровью. И вотъ по аналогіи съ существующими уже заговорами создается новый — такого характера: „Какъ вечерняя и утренняя заря станетъ потухать, такъ бы у моего друга милого всѣмъ недугамъ потухать“). Чаще всего это относится къ крови, потому что „де сонце ходить, тамъ кровь знимаєтьця; де сонце заходить, тамъ кровь запикаєтьця“).

Такъ слово отрывается отъ дѣйствія. Съ этой поры оно — самостоятельная магическая сила. Вотъ этотъ-то моментъ, рѣшительный въ исторіи заговора, Потебня и не отмѣтилъ, давая свое генетическое опредѣленіе. Происшедшій безсознательно разрывъ съ обрядомъ далъ широкій просторъ слову. Раньше оно ограничивалось дѣйствіемъ. Сравнивать можно было лишь съ тѣмъ, что дѣлалось, или съ качествомъ предмета, употреблявшагося при чарахъ. Теперь этихъ путъ нѣтъ. Слово свободно. Сравнивать можно съ чѣмъ угодно, лишь бы находились черты сходства. Параллелизмъ, проникающій всю народную поэзію, параллелизмъ, усматриваемый человѣкомъ между нимъ и природою, широкимъ потокомъ ворвался въ область заговора. Можно сравнивать съ зарей, звѣздами, солнцемъ, водой, деревомъ, птицей, звѣремъ и т. д. и т. д. Вся природа теперь можетъ найти себѣ мѣсто въ первомъ членѣ формулы quomodo. Разница съ прежними чарами все-таки будетъ не очень замѣтна. Вѣдь и тутъ и тамъ сравненіе производится съ явленіемъ природы. Утерялось во второмъ случаѣ только дѣйствіе. Но вѣдь оно утерялось потому именно, что стало забываться его значеніе. Притомъ же оно было и съ внѣшней стороны часто такъ незначительно, что его легко можно было опустить. Раньше, когда дѣйствіе было на первомъ планѣ, читая заговоръ отъ головной боли, прикладывали, камень къ головѣ и говорили: qu’elle soit dure comme la pierre! Но стоитъ только камень не