– Я люблю водку, но совсем чуть-чуть и очень холодную. Она сразу ударяет в голову.
– Да. Теперь когда ты сказала, я вспомнил. Но давай забудем о водке. – Он поднял свой бокал и чокнулся с ней. – За ваше здоровье, как говорят здесь у вас. За победу, за мир – и пусть снова вернутся хорошие времена.
– За это я выпью.
– И за тебя, Лисия. – Он наклонился вперед, нахмурившись, будто его попросили сделать серьезное выражение лица. Его лицо редко выражало то, что занимало его мысли в этот момент, но сейчас он был воплощением искренности. – Послушай, – сказал он, понизив голос до шепота, – можно я скажу тебе одну вещь?
Она кивнула.
– Я восхищаюсь тобой, – произнес он медленно и серьезно. Он положил ей руку на колено – просто быстрое, легкое прикосновение. – Я хочу сказать, что ты тоже одержала свою победу, Лисия. В Лос-Анджелесе ты была выбита из седла. Многие уже сбросили тебя со счетов, но ты вернулась! И вот какая ты сейчас: более прекрасная, чем раньше, замужем, играешь Шекспира, черт возьми – знаешь, что это значит?
Она покачала головой. Рука Куика снова легла ей на колено. На этот раз он задержал ее там, то ли чтобы подчеркнуть свои слова, то ли потому, что он подходил к своей главной мысли. Ей показалось, что на этот раз рука легла несколько выше, почти на то место, где был верхний край ее чулок, но она не придала этому большого значения, потому что лицо Марти было совсем близко, его глаза, влажные от переполнявших его эмоций, смотрели прямо ей в глаза.
– Это требует мужества! – сказал он. – Именно это я хотел сказать. Ты очень смелая женщина, помимо того, что очень сексуальная и красивая.
– Ты забыл «талантливая». Он засмеялся.
– Я сказал «талантливая», разве нет? Должен был сказать. Если нет, то просто потому, что я немного смущаюсь. В тебе есть класс. Ты обладаешь всеми достоинствами на свете. Но главное – мужество. Для меня ты – необыкновенная личность. – Он замолчал, как будто только что закончил длинную речь.
– Спасибо, Марти, – сказала она, искренне тронутая, хотя и немного настороженная.
– Не надо меня благодарить, черт возьми. Я просто сказал тебе правду. Еще шампанского?
Она протянула свой бокал, который бармен и официант сразу бросились наполнять. Возможно, было неразумно пить шампанское на почти пустой желудок, съев только пару ложек икры, но утренняя репетиция была такой напряженной, что она чувствовала потребность выпить.
– Ешь, – велел ей Куик.
Сам он густо намазывал икру на хлеб, будто не ел неделю. Он ел жадно, без всякого изящества, зачерпывая побольше икры и время от времени облизывая ложку.
– Отличное качество, – сказал он. – Я знаю толк в икре. Занимался ресторанным бизнесом, знаешь? Работал в ночных клубах, барах. Никогда не мог понять, зачем люди заказывают икру, потом поганят ее луком, сметаной, рублеными яйцами… Когда есть что-то хорошее, лучше есть это просто так, верно?
– Верно. Я не знала, что тебя интересуют кулинарные тонкости, Марти.
– В ресторанах, где я работал, мы делали деньги в баре или на представлениях, а не на еде. Но если ты хочешь хорошо заработать, ты должен дать людям все самого хорошего качества, улавливаешь? У меня всегда был хороший шеф-повар, хороший метрдотель, настоящие профи, и я прислушивался к ним – бессмысленно нанимать хороших специалистов, если ты не собираешься у них ничему учиться – так я многое узнал о еде. Это не самое главное в моей жизни, но зачем есть всякую гадость, когда можно этого не делать?
– Действительно, зачем? Мне нравится такой подход к жизни. – Она протянула свой бокал, чтобы ей налили еще шампанского. С Марти Куиком было приятно проводить время, потому что не надо было уделять большого внимания тому, что он говорит. До тех пор, пока ты делаешь вид, что соглашаешься с ним, он счастлив.
– Класс, – с жаром произнес он. – Вот что имеет значение. Я всегда говорил своим людям: я не против, если в баре сидят проститутки, они часть нашего бизнеса, но если они выглядят, как проститутки, вышвырните их за дверь. Приятные, симпатичные девушки, хорошо одетые, классные – это полезно для дела.
– Мне кажется, я никогда не видела ни одной проститутки, в которой чувствовался бы класс.
– Дорогая, ты просто не встречалась с моей второй женой. Или с четвертой. Во всяком случае, в тебе есть класс, настоящий, самой высшей пробы, и это мне в тебе нравится. Я хочу, чтобы мы были друзьями.
– Я считала, что мы и так друзья, Марти.
– Ну, да. Я имею в виду друзьями. Слушай, ты что-то ничего не ешь.
– Я уже поела, спасибо, Марти. Немножко икры вполне достаточно. Мне как-то не хочется весь ленч только и делать, что есть икру.
– А кто сказал, что мы будем есть только икру, детка? Как насчет отбивной из молодого барашка? Со свежей картошкой? Салата под сырным соусом, как дома? Хорошего камамбера? Свежих персиков со сливками?
Фелисия удивленно уставилась на него. Они с Робби получали сверх рациона разные продуктовые посылки от своих американских друзей и поклонников, не говоря уже о периодических подарках от дяди Гарри, но отбивные из молодого барашка были неслыханной роскошью, а камамбер – просто немыслимой.
– Как тебе удалось достать все это, Калибан? – спросила она.
Он беззаботно улыбнулся. У него были удивительные зубы – белые, сияющие, несмотря на то, что он постоянно курил сигары – зубы, которые можно встретить только у американских мужчин. Они делали его улыбку странно привлекательной, похожей на улыбку испорченного мальчишки.
– С отбивными все было просто. Я вспомнил, что ты их любишь – ты их ела в Чикаго накануне премьеры «Ромео и Джульетты». Я заказал их в ресторане. А вот с камамбером была совсем другая история! Я оказал пару мелких услуг одному генералу-лягушатнику из штаба Де Голля, и он велел одному из своих людей, которые направлялись в Англию для встречи с лидерами Сопротивления, привезти мне сыр. Его купили в Париже на прошлой неделе.
– Ты все это выдумал, Калибан.
– Клянусь могилой матери! Нет, к черту, лучше я покажу тебе оберточную бумагу. Я лгу только в самых важных случаях. В мелочах ты можешь доверять мне на все сто процентов.
– Ходили слухи, что ты не всегда возвращаешь деньги, которые занял.
Он сделал обиженное лицо.
– Это же не ложь, прелесть моя! Это мошенничество и воровство. Этим я занимаюсь, не отрицаю. Так что мы будем есть? Ты голодна?
– Конечно. У меня была трудная репетиция утром.
– Жаль, что я не видел.
– Не жалей, Калибан. Тебе было смертельно скучно на репетициях «Ромео и Джульетты». В твоем представлении, репетиция – это когда много хорошеньких девушек задирают ножки.
– Что в этом плохого. – Он не спеша пил шампанское, задумчиво поглядывая на нее поверх края бокала. – Все равно мне было интересно. Просто тогда у меня мысли были заняты другими делами, которые ждали меня в Нью-Йорке, а тут еще Робби доставлял мне массу хлопот. Знаешь, я всегда любил наблюдать за работой профессионалов. Когда я был мальчишкой, я ходил по утрам на ипподром смотреть, как тренируют лошадей. Если хочешь узнать, на какую лошадь поставить свои денежки, посмотри их на тренировке, а не на скачках. На скачках можно оценить лишь жокеев и все.
– Не слишком-то лестное сравнение, Калибан.
– Это не сравнение, Лисия. Просто мое мнение. Ты узнаешь больше, наблюдая за тренировкой, чем за готовой работой. Мне все же хотелось бы увидеть, как вы с Робби работаете вместе. Как он? Все еще злится на меня за этот паршивый торт?
– Честно сказать, он больше злится на меня, чем на тебя. Ему совершенно не понравился твой торт, но еще меньше ему понравилось, что я взяла кинжал Филипа Чагрина, чтобы разрезать его.
Куик сделал глоток шампанского; на его лице появилась мальчишеская улыбка. Он так умело изображал крутого парня, что все забывали, насколько он молод. Он сумел столько всего натворить за свои тридцать два года жизни.
Он свободно держал в пальцах сигару, ее кончик слабо светился. Она была огромной, как у Черчилля; ходили слухи, что он стал личным поставщиком сигар для премьер-министра. Как большинство самых невероятных историй, рассказанных самим Куиком или о нем, эта была правдивой. Он нашел в Голливуде работу для племянника президента Рузвельта; он достал копии всех вестернов для генерала Эйзенхауэра, чтобы он мог смотреть их по вечерам у себя в штабе; он организовал издание в Америке книги генерала Де Голля о войне и уговорил Аарона Даймонда стать литературным агентом генерала – энергичная щедрость Куика просто не знала границ, когда дело касалось сильных мира сего, и он ничего не требовал взамен за свои услуги. Ему служил достаточной наградой тот факт, что все знали, что он вхож в Белый Дом или на Даунинг-стрит, 10.
