Марти постоял немного в конце толпы, которая заполняла коридор, будто хотел перевести дух. Он прислонился к железным перилам лестницы и посмотрел вниз, на сцену, словно то, что он видел там, по-прежнему преследовало его.

– Я никогда в жизни такого не видел, – тихо сказал он.

– Я тоже.

– Он величайший в мире актер.

– Возможно.

– Никаких «возможно». Это факт. Никаких сомнений. И он принадлежит мне.

– Как ты это себе представляешь, Марти?

– Он должен мне четыреста тысяч долларов, верно? Он должен будет сделать то, что я ему скажу, либо вернуть деньги, верно?

– Может быть, Робби посмотрит на это несколько иначе. Он уже не тот парень, что играл Ромео. Он не позволит, чтобы им помыкали, как раньше, – сказал Брукс. – Я уверен – больше не позволит.

Куик, все еще находясь под впечатлением увиденного, кажется, не спешил заходить в гримерную.

– Я никогда не видел, чтобы кого-то вот так закалывали на сцене, – сказал он. – Честно скажу, у меня душа ушла в пятки от страха.

– Это всего лишь трюк, Марти. Ты же видел, как его делают фокусники.

– Меня испугало его лицо, а не трюк. Забавно, но, знаешь, каждому снятся кошмары о смерти. Но что по-настоящему странно, так это то, что меня во сне всегда терзает страх быть заколотым.

– Мне кажется, мало кому понравилась бы идея быть заколотым, Марти.

– Однажды в Кони-Айленде я видел, как в драке закололи ножом одного парня; мне тогда было четырнадцать лет. Я помню, как я подумал тогда: «Боже, я не хочу умереть такой смертью!» Я навсегда это запомнил.

– Вероятность того, что ты погибнешь от ножа, Марти, один шанс из тысячи.

– Если мне суждено умереть, я хотел бы умереть в постели с девчонкой. – Он тряхнул головой как боксер, приходящий в себя после удара. – Боже, я не знаю, что на меня нашло сегодня. – Он вынул сигару, откусил кончик и закурил. – Пойдем к Робби.

Он беспардонно начал проталкиваться сквозь толпу, раздвигая всех локтями и наступая людям на ноги, пока не пробрался в комнату. Рэнди шел за ним следом. Вейн сидел у стола с бокалом шампанского в руке и озабоченным выражением на лице, которое было заметно даже под наполовину снятым гримом. Время от времени он поглядывал на дверь, будто ждал кого-то.

Рэнди и Марти Куик стояли как раз за первым рядом его поклонников, и когда Робби взглянул в их сторону, Рэнди понял, что кого бы Робби ни ждал с таким напряженным беспокойством, это был не он.

Может быть, Лисию, подумал он. Он не видел ее среди зрителей – он внимательно разглядывал публику в антрактах, – не было ее и сейчас. Была ли Фелисия, или кто-то другой тем человеком, чье отсутствие так расстраивало Робби? Рэнди по-прежнему хотел, что этим человеком был он, как он мечтал об этом в Беверли-Хиллз целую вечность тому назад.

Он проклинал себя за то, что позволил Марти затащить себя сюда. Как бы болезненно ни было расставание с Робби, как бы ни было трудно находиться с ним в одной стране, где их разделяло не такое уж большое расстояние, Рэнди заставлял себя держаться подальше от Вейна и даже не писать ему. Со стороны он наблюдал за жизнью Робби с таким повышенным интересом, что даже ему самому это казалось неестественным, но он ничего не мог с собой поделать. Это было настоящее наваждение, заставившее его разыскать портного Робби и заказать у него точно такой же костюм, и купить у «Герберта Джонсона» одну из фирменных шляп Вейна. Приезжая в Лондон на побывку, Рэнди часто одевался точно как Робби – лихо сдвинутая на ухо шляпа, двубортный костюм, замшевые туфли, наброшенное на плечи пальто – сходство усиливалось еще тем, что они были примерно одного роста и одинаковой комплекции. Он научился подражать походке Робби, его привычке засовывать руки в карманы пиджака, так что видны были только большие пальцы, его прямой постановке корпуса, почти военной выправке, появившейся, без сомнения, в результате строгого воспитания в детстве и последующей учебы в театральном колледже, где он учился играть героев и генералов. Рэнди так искусно подражал Робби, что время от времени – в темноте, во всяком случае – люди действительно принимали его за Робби, но он по-прежнему продолжал это делать, будто единственный способ быть ближе к человеку, которого он любил, заключался в том, чтобы внешне походить на него. Их жизни соприкоснулись лишь на краткий миг, но цена этого мига была ужасна.

За два года после встречи с Робби, он не сделал ни одного фильма – он никак не мог выбрать себе сценарий или какую-нибудь идею, – и не случись войне предоставить ему возможность заняться другим, скоро люди начали бы говорить о нем как о бывшей кинозвезде.

Он бесшабашно улыбнулся, чувствуя, что люди смотрят на него и шепчут друг другу: «Это случайно не Рэнди Брукс?» Даже Гай Дарлинг, Тоби Иден и Филип Чагрин с любопытством и легкой завистью смотрели на него. В конце концов он был голливудской звездой, знаменитым актером, каким ни один из них, даже Робби, никогда не станет.

– Я пришел посмотреть на тебя, – произнес он. – Только ты один знаешь, как заставить публику смеяться.

Робби на мгновение замер, озабоченное выражение не исчезло с его лица – потом запрокинул голову и расхохотался.

– Давненько же мы не виделись, – сказал он, приходя в себя. – Я видел тебя в зале. Чуть не забыл свои слова, так я был удивлен.

Рэнди подошел поближе к столу и прислонился плечом к стене. Даже с остатками грима на лице Робби был таким же молодым и обаятельным как всегда, с лукавым блеском глаз, ямочкой на мужественном подбородке и почти девичьим изгибом губ. Его брови были черными и густыми, сросшимися на переносице, что было для Рэнди непривычным в его внешности, потому что в Голливуде от Вейна требовали, чтобы он выщипывал и подбривал их. Но настоящая перемена была в другом. Робби нисколько не постарел, но его лицо, казалось, обрело большую твердость. В нем появилась строгость, которая могла быть только результатом пережитых волнений из-за болезни Фелисии, и сила, которая происходила от обретенной наконец способности заставить свой гений работать на себя.

Робби достиг больших успехов, тогда как Рэнди продолжал ездить по Англии, выступая перед солдатами, которые годились ему в сыновья, все с теми же старыми шутками, ставшими популярными еще двадцать лет назад, когда он произносил их три-четыре раза за вечер.

– Ты был великолепен, – тихо сказал он. – Я с самого начала говорил, что ты – гений, и я был прав.

Робби посмотрел прямо в глаза Рэнди, выражение его лица осталось серьезным, строгим, даже немного пугающим, и кивнул.

– Тебе понравился Ричард? – властным тоном спросил он.

От этого тона у Рэнди по спине побежали мурашки. У него невольно возник вопрос, что думала Фелисия по поводу триумфа Робби – и где она сама.

– Как Лисия? – спросил он. Робби быстро взглянул на дверь.

– Она в отличной форме, – ответил он, уклончиво и одновременно малоубедительно. – Лучше не бывает.

– Я рад. Но ее нет сегодня здесь?

– Она… э… неважно почувствовала себя. Небольшая простуда. Она рано ушла домой.

Рэнди сразу же почувствовал, что здесь кроется что-то более серьезное, чем естественная неловкость Робби от их неожиданной встречи спустя почти два года. У него резко испортилось настроение – он опять пожалел, что пришел сюда.

– Я бы хотел о многом поговорить с тобой, Робби, – мягко произнес он. – Может быть, встретимся как-нибудь на днях?

На лице Робби появилось настороженное выражение.

– Как-нибудь непременно встретимся, – почти шепотом неохотно ответил он.

Все в порядке, Робби! – хотел сказать Рэнди. – Я лишь хочу поговорить с тобой о прошлом, о том, что стало со мной, о тебе – но он не знал как сказать это здесь, в заполненной людьми комнате, и прежде чем он хотя бы попытался это сделать, Марти Куик протиснулся сквозь толпу и встал прямо перед Робби.

– Робби, дружище, ты был неподражаем! – закричал он, как будто Робби умирал от желания услышать его мнение. Неизвестно откуда он достал бутылку шампанского и бокал. Красивым жестом он наполнил бокал Робби, потом налил себе. – За наше будущее, – сказал он и чокнулся с Робби.