– Что за дурацкий вопрос. Конечно, я люблю ее! – закричал Вейн, и это было правдой. Какие бы разногласия ни существовали между ними, несмотря на разочарование и чувство вины, которые омрачали их счастье в Америке, это было единственным, помимо его таланта, в чем он был абсолютно уверен.

Фогель кивнул, будто ждал от Вейна именно такого ответа.

– Достаточно ли вы ее любите, чтобы отказаться играть с ней вместе?

Вейн уставился на Фогеля, как будто тот сошел с ума.

– Почему, черт возьми, я должен это делать?

– Потому что это слишком большое бремя для ваших отношений. Любовники, партнеры, соперники – потому что вы именно соперники, вам ведь это известно: вы оба жаждете внимания, похвалы, лестных отзывов и всего прочего… Вы играете одновременно слишком много ролей.

– Вы не понимаете, доктор Фогель, – сказал Вейн излишне громко, – Фелисия ни за что не откажется играть со мной. В наших отношениях это для нее важнее всего…

Фогель радостно закивал, будто Вейн подтвердил его точку зрения.

– Нет, – сказал он, – я могу понять. А для вас это тоже важнее всего?

Вейн смотрел на Фогеля с такой злобой, что даже не услышал, как открылась дверь. Инстинктом актера он почувствовал появление Фелисии.

– Привет, Лисия, – сказал он, не оборачиваясь. – Мы как раз говорили о тебе.

– Ну, конечно, милый! – По ее тону было видно, что она не представляет себе, чтобы они могли говорить о чем-то другом. – Хотя больше похоже, что вы кричали, судя по тому, что я слышала. Как я выгляжу, Робби, дорогой?

Он повернулся к ней и удивленно заморгал глазами. Он был готов к самому худшему. В конце концов, эта женщина только несколько недель назад пыталась покончить с собой. Однако вот она стоит перед ним, изысканная и прекрасная, как будто собралась войти в зал нью-йоркского ресторана и лишь задержалась на ступенях лестницы на несколько минут, чтобы каждый мог ее увидеть.

Он знал, что должен был бы испытывать радость, облегчение, но вместо этого его охватило уныние. Фелисия жалкая, бледная, изможденная и страдающая пробудила бы в нем беспокойство за нее, но Фелисия, прекрасная, как всегда – даже более прекрасная, чем всегда, если возможно было быть прекраснее – и безупречно одетая, опять показала ему, что между ними ничего не изменилось. Она заставила его пережить этот ужас, поставила его в дурацкое положение, и вот она здесь, само воплощение здоровья и красоты, застыла в дверях, будто в ожидании аплодисментов.

– Ты выглядишь очень хорошо, любовь моя, – сказал он, чувствуя, что не такого комплимента она ждала.

– Спасибо, – холодно поблагодарила она. – Похвала сэра Хьюберта[26] дорогого стоит. Я думаю, правилами этого заведения тебе не возбраняется поцеловать меня, Робби.

– Конечно. – Вейн приблизился к ней, держа букет цветов перед собой как щит, и поцеловал ее в щеку. Теперь, когда он был совсем близко, он разглядел знакомые признаки напряжения – страх в глубине ее глаз, жилку на шее за ухом, которая всегда подергивалась, когда Фелисия бывала расстроена, легкое дрожание губ, которое большинство мужчин находили сексуальным, но он-то знал, что это все от нервов. Вейн почувствовал, как в нем растет злость на всезнайку Фогеля. Если Фогель считает, что Фелисия отдохнула и расслабилась, то, значит, он ничего не понял. Она просто разыграла спектакль, чтобы убедить его в том, что ей стало лучше. Уж кто-кто, а Вейн отлично знал, как хороша она бывала в таких ролях – он ведь сотни раз выходил вместе с ней на сцену. Она актриса, Фогель! Лучше, чем ты можешь себе представить. Самая лучшая!

Он презирал себя за то, что испортил ей спектакль – потому что это был, без сомнения, хорошо поставленный спектакль, с импровизированным диалогом, который не пошел, потому что он неверно подал свою реплику. Он вздохнул, положил цветы и, обняв ее, нежно поцеловал в губы.

– Ты выглядишь очаровательно как никогда, дорогая, – сказал он, вложив в эти слова как можно больше чувства. – Боже, как я скучал по тебе!

– Вот так-то лучше. – Она грациозно опустилась на диван и показала ему на подушку рядом с собой. Доктор Фогель остался стоять, сведенный на время до положения статиста. – Ну а теперь расскажи мне, чем ты занимаешься.

Он послушно сел рядом с ней. Поджав под себя ноги, так что стали видны ее колени, Фелисия удобно устроилась на диване, безупречно играя роль искусительницы. Вейн был готов аплодировать ее игре, и вместе с тем весь этот спектакль вызывал у него отвращение. Ну что ж, сказал он себе, чудесных исцелений не бывает. Фелисия была тем, кто она есть, – и он тоже.

– Особенно ничем, – сказал он. – Хандрю. Обедаю чаще у Бруксов – они шлют тебе свои наилучшие пожелания. Знаешь, я наелся авокадо на всю оставшуюся жизнь. А как у тебя дела?

– Я божественно провожу здесь время. Мы так мило болтаем, не правда ли, доктор?

Фогель улыбнулся и кивнул. Фелисия открыла пачку сигарет и подождала, пока Вейн достанет зажигалку, даст ей прикурить и закурит сам.

– Садовник-японец кланяется мне каждое утро и спрашивает про «мисси Райл», – сказал Вейн. – Или по крайней мере мне кажется, что он это говорит. Я думаю, он тоже скучает по тебе.

Она засмеялась.

– Милый мистер Фудзита. Такой приятный маленький человечек, все время кланяется и говорит нараспев, как хорист из оперы «Микадо».[27] – Она широко улыбнулась доктору Фогелю, как бы вовлекая его в разговор.

– Рэнди говорит, что он, наверное, шпион. Натали уволила своего японского садовника и наняла мексиканца.

– Как это нехорошо с ее стороны! Я не верю, что человек, который так хорошо ухаживает за цветами, как мистер Фудзита, может быть шпионом. И зачем кому-то в Токио шпионить за нами? Или за Натали, я тебя спрашиваю? Есть какая-нибудь работа на горизонте? Вейн покачал головой.

– Я завтракал с Аароном Даймондом, но он не сказал ничего обнадеживающего. В городе все говорят, что ты переутомилась и отдыхаешь, но ты же знаешь эти студии.

– Ну, я была переутомлена. Теперь я отдохнула и готова опять начать работу. Не так ли, доктор?

Вейн взглянул на доктора Фогеля, который едва заметно покачал головой, рассыпав при этом пепел на свой твидовый жилет. Этой темы определенно нельзя было касаться, потому что весь город был наводнен всевозможными слухами от попытки самоубийства до ссоры влюбленных по законам классического треугольника в составе самого Вейна, Лисии и Марти Куика. Некоторые шепотом говорили, что Фелисия – алкоголичка, другие – что Вейн избил ее так сильно, что ей понадобилась пластическая операция, третьи – что она застала Вейна с другой женщиной и попыталась убить его. Поэтому, несмотря на премию киноакадемии, Фелисия оставалась безработной, да и сам Вейн тоже.

– Не стоит спешить, дорогая, – быстро сказал он и заметил, что доктор Фогель одобрительно закивал как суфлер из своей будки. – Я получил несколько предложений, но это все весьма посредственные роли, к сожалению. Последняя из них – роль надменного английского лорда, у которого молодая, красивая жена. Они попадают в руки Эрола Флинна в роли пирата, и он влюбляется в мою жену. Меня убивают на дуэли, а красавица, естественно, достается Эролу. Я сейчас обдумываю это предложение.

– Надеюсь, ты шутишь.

– Нет, вполне серьезно. Это самое лучшее, что Аарон мог для меня найти, так что можешь себе представить, каковы остальные предложения. У меня будет несколько неплохих сцен, где я буду изображать высокомерного аристократа, а ты же знаешь, что мне всегда удаются роли щеголей.

Он вынул воображаемую табакерку из рукава, взял щепотку табака, изобразил, что подносит к глазам монокль, и окинул доктора Фогеля презрительным взглядом. Фелисия зааплодировала.

– Эрол будет, конечно, бегать голым по пояс, и ему достанется весь хороший текст, – сказал Вейн. – Однако нищие не могут быть слишком разборчивыми.

– Но мы же не нищие, дорогой?