– Вы за Вику не волнуйтесь, у нас в компании одни девочки, как и раньше было. Завтра будете в Греции, не беспокойтесь. «Команда молодости нашей» – все сделает для своих!

Леня не беспокоился, хотя никакого друга в Киеве у него не было. А потому он поначалу нашел Крещатик, потом – Киевскую Лавру, дважды перекусил в подвернувшихся кафе, а к ночи вернулся на тот же вокзал, где и просидел до утра – то подремывая, то выцеживая бутылочку пива, то совершая прогулки в туалет.

Ровно в семь утра он позвонил из телефона-автомата и ему было приказано стоять, где стоял – через пятнадцать минут появилась Виктория, они сели в машину и покатились на аэровокзал.

Все аэровокзалы одинаковы – если не по своей архитектуре, то по внутренней атмосфере. Всегда в них какая-то нервическая суета, перемешанная с токливым ожиданием, подавляемым страхом перед полетом, неестественные голоса информаторов из невидимых динамиков, безвкустные бутерброды в буфетах и непонятная чехарда букв-цифр на черном табло «прилета-отлета».

Леня загадал, что если его не схватят на контроле по выходу к самолету – то все в его жизни будет хорошо не только на текущий момент, но и до гробовой доски.

Когда они шли на паспортный контроль, Леня проговорил судорожно.

– Проходим врозь. Иди вперед, я отстану.

– Зачем?

– Ты что не понимаешь? Я же могу погореть.

– Сгорим вместе. – просто ответила она.

Через час с небольшим он погрузился в кресло салона самолета, закрыл глаза и стал ожидать взлета.

– Ты боишся летать? – удивленно спросила Вика.

– Нет. Я ещё жду, что за мной придут.

– Не придут, трусишка. Это коммерческий рейс, тут жулик на жулике сидит, половину самолета следует везти прямо в тюрьму.

Самолет вырулил на взлетную полосу, посвистел турбиной, голос её наброл уровень крещендо, разогнались и – взмыли в голубое небо.

Леня поверил, что жизнь его на бесконечно необозримый срок будет светлой и беззаботной.

По сравнению с Украинской таможней – греческая, в Афинах, представлялал из себя утренюю перекличку детишек в детском саду. Какой-то ленивый человек в форменной фуражке, с обглоданным бананом в руках, глянул в документы, что-то чиркнул, где-то ударил штампом и ляпнул по русски, не глядя в лицо прибывших.

– Добро пожаловать Греция!

Все вьездные бумаги ему могла подавать дрессированная обезьяна, все одно он бы её не заметил.

Едва Леня с Викой вышли из здания аэропорта, как на них накатилась свора горластых мужчин – все на одно лицо, черноглазые и черноволосые, и очень настойчивые в своих предложениях. Леня не сразу и понял, что это все та же братия таксистов, предлагавшая везти кого угодно и куда угодно, лишь бы платили:

– Доллар?! Драхм?! Дойче марк?!

– А пошли-ка вы к чертовой бабушке. – с приятной улыбкой сказала Вика и повернулась к Лене. – Нас должны встречать. Не церемонься с этими нахалами, они к вежливому обращению не приучены.

К вежливому обращению и московские извозчики не приучены, хотел было резонно ответить Леня, но Вика вдруг отвернулась, заулыбалась и быстро шагнула навстречу старому «фиату», затормозившему рядом. Леня видел, как из-за руля этого автомобиля, мечтавшего о свалке металлолома, вышла пожилая женщина, расцеловалась с Викой и они принялись о чем-то говорить. Следовало понимать, что весь маршрут у Вики был не только расписан по минутам, но на контрольных точках её ждали заранее оповещенные люди.

Взмахом руки Вика подозвала Леню к себе, кивнула на женщину, сообщила быстро.

– Ее зовут Вероникой, по русски едва говорит. Едем.

– Куда?

– В порт. До Крита надо добираться на пароме или пароходе.

Леня остановился у окрытой дверцы «фиата», сказал недовольно.

– Вика, эта гонка твоя... Здесь все же Греция... Эллада... Акрополь и прочее.

– Тебя интересует вся это историческая рухлядь? – нервно спросила Вика.

– Да хоть глянуть надо! Это же колыбель цивилизации.

Вика перегнулась в салон к уже сидевшей за рулем Вероники, обменялась с ней несколькими словами, а потом сказала Лене.

– Ладно. Мы тебя высадим в центре гророда. Свой Акрополь, он же Парфенон найдешь сам. Я приеду туда в полдень. По местному времени.

Леня полез на задние кресла машины и они тронулись. Почему эта перекосившаяся, дребезжащая машина ещё могла передвигаться – оставалось технической тайной. Впрочем, как заметил Леня через полчаса, – на узких улочках города машина Вероники была далеко не самой выдающейся археологической раскопкой.

Едва он увидел через окно автомобиля взметнувшийся ввысь силуэт Парфенона – сразу сказал.

– Остановите. Отсюда я дойду.

Машина скрипнула, грохнула железом и зарылась носом в землю. Леня выкарабкался на тротуар.

– В двенадцать по местному! Переведи часы! – ещё успела предупредить Вика, и «фиат» укатился, изрыгая из выхлопной трубы черный дым.

Неторопливо двигаясь по узким улицам, застроенным невысокими домами, Леня попытался припомнить все, что он знал о Греции. Память выдавала скудные обрывки информации: колыбель Еропейской цивилизации, стартовая площадка высокой культуры. Ренесанс – сиречь Возрождение, но это, кажется, уже Италия, а не Греция. Осада Трои, Ахиллес, Одиссей тоже к Элладе имели косвенное отношение. Афинская демократия. Гомер.

Через несколько минут Леня впервые в жизни понял, что дремуч и невежественен до позорной убогости. И даже к Парфенону ему подыматься нет никакого смысла, поскольку чтоб любоваться древностями, чтобы они «разговаривали» с тобой – надо знать их язык, надо иметь хоть какую-то начальную информацию для этого «разговора». Иначе перед тобой будет выситься просто груда камней – более или менее красиво сложенных. И все красоты древней Европы, все музеи, галлереи, выставки будут просто кучей кирпичей, раскрашенных холстов, не вызывающих никакого отклика в душе и пользы для ума.

Эти размышления плавно перевели Леню на рассуждение об общей его готовности к жизни в современном мире. Древним грекам было хорошо: чтоб числиться человеком к жизни готовым, достаточно было уметь «читать и плавать», как то сказано в трактатах. Но умея и читать, и плавать, Леня вдруг понял, что ему здесь, на Земле, скорее всего, по настоящему – не ужится. Ни одного иностранного языка – не знает, понятия не имеет, как работать в системе «Интернет», сведения о историческом процессе развития Цивилизации имеет настолько общие, что всерьез их принимать нельзя. Кроме того: ничего не соображает касательно компьютера, лазерной техники, истории религии, не играет ни на одном иузыкальном инструменте, мастерством шахмат не владеет, вообще дикарь! – единственно что: умеет водить автомобиль, да пользваться сотовой связью. Маловато. И виноватых в этом факте искать бессмысленно – время, когда надо было впитывать в себя жизнь и качества своей эпохи ушло на танцульки, спорт и просто неизвестно на что. Можешь теперь догонять. А можно и ничего не делать, живи как живешь, тоже ничего не случится: медведь всю жизнь не умывается, а в тайге – хозяин!

И все же когда Леня остановился метрах в шестидесяти от Парфенона великая стройка времен Древней Эллады его поразила. Отложила чувственное впечатление на каком-то подсознательном, зверином уровне. На долю секунды интуитивно Леня осознал, что и за много тясяч лет до него – действительно существовала полнокровная жизнь, а люди были ничуть не глупее сегодняшних.

Толпы туристов (сезон, как оказалось, – в разгаре) щелкали фотоаппаратами, по большей части снимали видеокамерами – друг дружку, на фоне Акрополя. Чтоб увековечить исторический документ «Я И ПАРФЕНОН». Самые заядлые и профессиональные землепроходцы – подбирали с земли осколки мрамора и припрятывали их себе на память. Леня решил поступить так же хоть какую-то память о посещении Эллады для себя оставить. Он прошел вдоль восточной стороны здания и поднял с земли белый с розовым отливом кусок камня, напомнающим наконечник стрелы. За спиной его прозвучало насмешливо, по русски, с легким акцентом.