«Кино» закончилось тем, как Леня удалился из садика, мимо фонтана.

Свиридов тяжело поднялся и вытащил кассету из аппарата.

– Завтра, Волохов, мы расшифруем о чем шел разговор, в этом можешь быть уверен. Будем слышать каждое слово. Но лучше, если сам сейчас расскажешь суть беседы. И предьявишь полученные деньги.

– Это адвокат Помяловский. У него контора и он....

– Помяловского мы знаем, но адвокат он весьма условный. – прервал Свиридов. – Последний раз предлагаю: либо быстренько заканчиваем откровенную беседу здесь, либо отложим её до утра. Но уже при смене декораций.

Леня понял, что всякое запирательство бессмысленно, Свиридов наверняка имеет в запасе не только эту кассету, но ещё целый набор подобных штучек, а потому борьба предстоит долгая и к ней хоть как-то надо подготовиться.

Лене вдруг стало весело. Монотонность его будней прервалась событиями неординарными, острыми, виноватым в чем-либо он себя не чувствовал, а перспектива оказаться в камере тюрьмы его тоже не столько пугала, сколько забавляла. К тому же нужно было самому понять, что происходит.

– Сдай полученые деньги, Леня. – негромко и миролюбиво сказал Свиридов. – А в камере придумаешь, за что ты их получил.

– Хорошо. – согласился Леня, тут же услышав телефонный звонок в спальне. – Трубку снять можно?

– Сколько угодно. Ты не арестованый. В данную секунду во всяком случае.

Леня прошел в спальню, не прикрыв за собой дверь – он не боялся, что беседа его может быть опасной, звонил, скорее всего, Вася.

Он поднял трубку и сказал преднамеренно громко.

– Леонид Волохов слушает.

И быстрый ответ грохнул его по голове так, что Леня покачнулся.

– Это Виктория. Жду тебя в час ночи возле «Аризоны». Будь обязательно, приедешь – не пожалеешь.

Тот час зазвучали сигналы отбоя, Леня продолжал держать трубку возле уха и лишь через несколько секнуд догадался прокричать.

– Вася? Это ты? Я плохо тебя слышу! Перезвони.

Он опустил трубку, лихорадочно пытаясь оценить изменившуюся обстановку. Отправлятся за решотку было никак нельзя. Гори огнем все эти уголовные дела, гори огнем все пролблемы, еслит звала Вика.

Леня шагнул в гостиную и спросил.

– Можно мне шефу позвонить? А то на фирме искать будут и вообще.

– Позвони, – кивнул Свиридов. – Но скажи, что тебя просто пригласили на беседу в МУР.

Леня вернулся к аппарату, моля Бога, чтоб Васька оказался дома. По счастью тот сразу снял трубку.

– Степан Степанович, это Волохов, за мной приехали из МУРа...

– Откуда?! – Вася сразу все понял.

– Да из Уголовного Розыска! Приглашают на беседу, ничего страшного. Завтра увидимся.

– Усек.

– До завтра.

Леня видел, что Свиридов уже стоит на пороге спальни, а потому лишних разговоров решил не вести. Он понимал, что сейчас каждое его слово могло оказаться лишним.

– Что мне можно взять с собой? – спросил Леня, а Свиридов засмелся.

– Ты что, надолго у нас прописаться собрался? Имеешь причины для долгого пребывания в камере?

– Да нет. На всякий случай.

– Возьми с собой документы, полученные от Помяловского деньги и поехали.

– Ясно. Только я не ужинал ещё сегодня...

Свиридов усмехнулся.

– Прихвати шмат колбасы иль ещё чего, поешь по дороге.

– Хорошо.

Леня уже понял, что с самого начала его и не собирались оставить в покое – за ним приехали с целью задержания и при соответствующих документах. Здесь, в доме, прошла попросту предварительная, якобы дружеская беседа, а скорее – попытка в уютной обстановке наладить задушевный разговор. Обычные милицейские штучки, каждому, кто смотрит кинодетективы знакомые до слез.

План побега созрел в голове Лени тут же – в конце концов, он был в своем доме, в своей квартире и это давало ему некоторые преимущества. Афанасьев, молчавший все это время, проговорил грустно.

– На хорошем счету ты у меня был Волохов. Хоть и один жил, но ни гостей нехороших, ни жалоб на тебя не поступало. Никаких бардаков не было. Даже музыку громко не играл, соседей не тревожил. Как же это ты так, а?

Отвечать на этот бессмысленный вопрос Леня не счел нужным и, бросив на ходу: «Колбасу в холодильнике возьму» – вышел из гостиной.

На кухне он громко хлопнул дверцей холодильника, после чего действия его приобрели стремительный и бесшумный характер. Он бесшумно окрыл двери в туалет, нашел половую щетку, вернулся в коридор, а затем в одно движение закрыл дверь гостиной, а ручки дверей – заложил ручкой щетки, как засовом. И тут тут же метнулся из квартиры на лестницу. Вслед ему прозвучал громкий крик Свиридова.

– Волохов! Не дури! Ты усугубляешь!

Черт с ним, пусть «усугубляю», мелькнуло в голове у Лени и он побежал вниз.

Уже на площадке шестого этажа он понял, что выскочить из дому беспрепятственно ему вряд ли удастся – у Свиридова с его напарником внизу наверняка существовала связь, там, кроме этого напарника, скорей всего будет и водитель машины, которая привезла их сюда. Прорываться с боем означало «усугублять» и того более, «сопротивление милиции», насколько помнил законы Леня – действие опасное, само по себе уже имеющее в себе элементы преступления по нашим законам. Он остоновился на площадке пятого этажа, прикидывая пути менее рискованного побега.

Снизу раздавался многоголосый шум и гром музыки. Леня тут же вспомнил, что, как правило, праздники в этом доме частенько выплескивались во двор – во всяком случае молодежные танцы. В доме старой постройки попросту не было просторных помещений и за неимением площади, плясали во дворе, вынеся динамики музыкальных установок в окно.

Он оказался на площадке второго этажа как раз в тот момент, когда шумная компания молодежи вывалилась на лестницу и с грохотом спускалась вниз. Леня затесался между разгоряченных людей, даже подхватил какую-то споткнувшуюся девчонку под руку и вместе с ней вышел на крыльцо.

Почти сразу он увидел в стороне того самого милицейског парня в штатском – тот поспешно шел к дому от машины, прижимал к уху телефонную трубку и, судя по всему, получал указания. Следом за ним поспешал, выкарабкиваясь из автомобиля, и водитель.

Прикрываясь свадьбой, Леня резко принял от крыльца в строну, слегка присел, чтоб не возвышаться над головами спутников, и так, на полусогнутых ногах, метнулся за автомобили, соскочил на газон и уже бегом, сквозь подворотню, вылетел на соседений двор.

Машина стояла на месте, мотор завелся сразу. Через минуту Леня понял, что с этой секунды его социальный статус круто изменился – он превратился в личность «обьявленную в розыск». Или – что-то в этом роде, во всяком случае для общества он стал изгоем. Радовало лишь то, что будущая судьба находилась в собственнных руках, а не была подвластна решениям того же Свиридова. Во всяком случае есть время, чтобы явиться на допросы имея четкую систему защиты, а не жалкие лепетания, которые следствие может повернуть по своему усмотрению.

Да и на это плевать! После полуночи он увидит Вику, а это куда как важней, чем вся ерундовина, связанная с делами, в конечном то счете, мало Лени касающихся.

Прокатившись квартал, он испуганно спохватился, даже затормозил непроизвольно, оглянулся на задние кресла – но сумка с документами и деньгами оказалась на месте. Леня переложил сумку к себе на колени и достал из неё желтый конверт Помяловского. Исследование содержимого конверта принесло очередные неожиданности. Вместо пятисот обещанных доларов в нем лежали десять банкнот по сто. За такую сумму, невесело полумал Леня, какой-нибудь провинциальный хулиган вполне мог пришибить, скажем, того же старика Коверкотова. Но не доказано, что деньги обагрены кровью, а потому и выбрасывать их в окно автомобиля Леня не стал.

Он вывел машину на Дворцовую набережную и вдоль извилистой Яузы полетел в центр.