За день до этого мы вернулись в Найроби из экспедиции на Килиманджаро. Целых 11 дней письма снова пролежали рядом с нами, но домовой сыграл с нами шутку. Штемпели показывают, правда, что письма провели вместе с нами 11 дней в Найроби, но они не могли объяснить, почему же корреспонденция не попала на соответствующую полочку стеллажа.

17 февраля «татра» направилась к центру Африки, в Уганду и Бельгийское Конго. Чехословацкому представителю в Найроби было оставлено указание: «Все письма, адресованные Мирославу Зикмунду и Иржи Ганзелке, высылайте в Преторию, Южно-Африканский Союз».

Оба письма вместе с остальной запоздавшей корреспонденцией вылетели, запечатанные в деловой пакет, к южной оконечности Африки. Они опередили нас на много недель.

За это время небосклон над берегами озера Киву зарделся отблеском пламени. Родился новый вулкан — и все дорожные расписания растаяли в раскаленном потоке лавы. В Преторию полетело короткое сообщение о дальнейшем изменении сроков: «Все письма, которые прибудут до конца марта, переадресуйте на главный почтамт в Элизабетвиль, Бельгийское Конго. Письма, которые прибудут после этого срока, мы получим по прибытии в Преторию».

16 апреля 1948 года наша «татра» остановилась перед зданием почтовой конторы в Элизабетвиле. Только там закончилось странствие обоих писем, конверты которых были покрыты почтовыми штемпелями из всех уголков Африки. А поскольку им уже не хватало места на самих конвертах, то штемпели родезийской почтовой конторы в Аберкорне были проставлены на чехословацких почтовых марках.

— … и приходите около 6 часов, не позднее. У вас будет выбор. Каждый вечер мы здесь ловим десятки станций «ОК».[57] Одна мощнее другой, слышимость, как в квартирном телефоне. Не забудьте: в шесть!..

Швейцарский радиолюбитель оставался на крыльце небольшой деревянной виллы, пока серебряная «татра» не исчезла из виду на серпентинах шоссе на Сент-Круа. От старых сосен вокруг нас повеяло ароматом смолы, а лучи заходившего солнца окрасили пурпуром их стволы. Воспоминания летели вслед за тенями гор на север и дальше на восток, домой. В этот вечер нам предстояло подвергнуть первому серьезному испытанию все надежды, которые мы возлагали на связь с родиной через эфир. Как много будет зависеть от этого средства связи, если где-нибудь посреди Африки откажут все остальные? Как примут нас радиолюбители во всем мире, скрытые за голосами из приемников, за цифрами и позывными, люди, которые воплощались для нас пока только в виде красивых «QSL»,[58] приходивших в сердце Европы со всех частей света?

Это началось в маленькой прозаической канцелярии на верхнем этаже здания Чехословацкого радио на проспекте Сталина, у бывшего вице-председателя «ČAV»[59] Юлиуса Рандисека. Мы с первого же момента почувствовали, что вручаем свою судьбу в надежные руки. «ОКIJR» приступила к работе. В течение долгих недель Рандисек самоотверженно занимался подготовкой, вел переговоры и рассылал письма.

«This is the first «ОК» motorcar round-the-world tour. We rely upon the HAM SPIRIT… — Это первое путешествие радиолюбителей на автомобиле вокруг света. Мы полагаемся на традиционный дух товарищества радиолюбителей…» Так гласило письмо с заголовком «ČAV», которое должно было представить нас иностранным любителям. «… мы полагаемся на НАМ SPIRIT…»

«НАМ SPIRIT» — эти два слова за долгие годы любительского радиовещания стали символом связей, прошедших за последнюю войну сквозь огонь тяжелых испытаний в борьбе против фашистских агрессоров.

На протяжении большей части путешествия мы были осуждены на одностороннюю связь с любителями. На волнах эфира при возраставшем послевоенном напряжении нам не было дано голоса. Оставался только слух — хороший приемник без передатчика. Откликнуться родине мы могли только с местных радиолюбительских станций, рассеянных, как островки надежды в чуждом море.

«На11о «ОК», hallo «ОК», «ОК», all «ОК» stations… — Алло «ОК», алло «ОК», все станции «ОК». Сколько раз раздавались эти позывные над горами и морями! Сколько раз выстукивал их ключ Морзе, посылая в эфир! Как призраки, мелькают перед нашими глазами картины той обстановки, в которой мы переживали минуты и часы напряженного ожидания.

Африка была только первой страницей главы о великой семье людей, которые ищут путей друг к другу через моря и континенты. За немногими исключениями, это глава о прогрессивных людях, в которых глубоко укоренилась любовь к человеку и его труду.

Перечисление африканских гостиниц и гаражей составило бы не менее пестрый калейдоскоп, чем страницы путевого дневника.

За 14 месяцев Африка много раз производила на нас такое впечатление, будто 30 миллионов квадратных километров ее территории так отчаянно перенаселены, что уже не смогут вместить больше ни одного человека. Такое чувство возникало каждый раз, когда мы попадали в город. Это звучит как парадокс, но жилищный кризис, ставший такой жгучей проблемой для послевоенной Европы, перенесся и в Африку. Он стал пугалом всех больших городов, начиная с Касабланки и кончая Кейптауном. За исключением относительно небольшого района между границами Туниса и Египта, по которому пронеслась вторая мировая война, жилищный кризис в Африке не является последствием военных разрушений. И все же у него много общего с войной. Прежде всего, в годы войны строили мало домов, так как промышленность обслуживала отдаленные фронты, и поэтому всюду давала себя знать нехватка материалов и квалифицированной рабочей силы. После войны жилищный кризис усилился в связи с притоком иммигрантов из Европы. В некоторых городах Марокко, Алжира, Египта, Кении, Южно-Африканского Союза и других стран нехватка жилищ и гостиниц приняла такой отчаянный характер, что номер нужно было заказывать за много недель вперед, а за квартиру люди переплачивали баснословно высокие суммы в виде отступного.

Новые переселенцы приезжали из разрушенной Европы, переполненные планами и надеждами, но с пустыми карманами. Поэтому каждая вновь отстроенная квартира становилась добычей разбогатевших на войне старых поселенцев.

В этом отношении Африка дала нам первый наглядный урок, едва только наша машина коснулась ее земли в Касабланке. Большую часть первого дня мы потеряли на безрезультатные блуждания от отеля к отелю. Мы не хотели, да и не могли прибегнуть к всесильной взятке. Итак, в первую же ночь мы приютились во дворе чешского ресторана «Славия», и в тени небоскребов впервые постелили себе постель в «татре». Само собой разумеется, что функции передвижной гостиницы «татра» выполняла не только в Касабланке. Часто машина была нашим единственным укрытием.

Такой вид ночлега обладал неоценимым преимуществом. Он позволял экономить валюту на оплату гостиницы и гаража. Если в высоких горах Эфиопии холод, вой гиен, дождь и страх перед возможным нападением загоняли нас в передвижной «отель» на четырех колесах, то в Судане, Египте и Кении ночная духота выгоняла нас из машины. К радости по поводу того, что удалось сэкономить столь необходимую нам валюту, присоединялось еще и наслаждение чарующим ночлегом под звездным небом. Эти минуты, посвященные меланхолическим воспоминаниям, ознаменованные зарождением новых планов, принадлежали к числу самых прекрасных из пережитых в Африке. А ведь для этого так мало было нужно: спальные мешки и сетка от москитов; но часто даже в них не было необходимости. В пустыне Судана, мертвой, лишенной малейших признаков жизни, где не раздавалось ни единого шороха, отпал даже страх перед москитами и скорпионами. Достаточно было улечься в мягкий песок, повернуться разок направо и налево, и вот уже готово удобное, как по мерке сделанное ложе. В такие мгновения мы чувствовали себя самыми счастливыми созданиями в подзвездном мире, во всяком случае, когда после полуночи температура падала ниже 30 градусов и поток мыслей и воспоминаний, наконец, сливался с первыми сновидениями…