Термин «зулукафр» применяется ошибочно.

Та многочисленная группа банту, которая под руководством вождя Чаки стала своеобразной черной аристократией на юге Африки, этнографически и географически делится на обитающую севернее ветвь зулусов и живущую отдельно группу кафров, называющих себя на своем языке «коса». Коса населяют обширную территорию Транскей, расположенную между границами Наталя и рекой Кей. Численность их превышает миллион человек.[29] По своим размерам Транскей примерно равен Голландии или Бельгии.

Покидая Конго и Родезию, мы уже не надеялись столкнуться на юге Африки с неграми, не тронутыми влиянием цивилизации. Мы исходили при этом из опыта, приобретенного в Северной и Восточной Африке. В течение долгих месяцев мы имели возможность наблюдать, как по мере продвижения вглубь материка заметно возрастало число негритянских племен с характерными признаками самобытной культуры и развития, не испытавших иноземного влияния. Чем больше мы отдалялись от берегов Индийского океана, тем сильнее ощущали биение волнующего пульса «Черного континента», движение жизни, скрытой в недрах девственных лесов, самобытность которой в некоторых частях Африки нисколько не нарушается даже близостью современных транспортных артерий.

Но мы никак не предполагали, чтобы на территории, буквально вклинившейся между портами мирового значения, Дурбаном и Ист-Лондоном, могли в приморской области обитать негритянские племена, ведущие столь самобытный образ жизни, с совершенно ничтожным отпечатком европейской «цивилизации». Объяснение этому мы получили, как только мы познакомились с Транскеем поближе.

Здесь, на побережье Индийского океана, на протяжении около 400 километров нет ни одного порта, который открывал бы доступ вглубь континента. К этому берегу могут приставать лишь небольшие лодки, так как для более крупных судов здесь нет убежища. Прямо от побережья местность поднимается крутыми холмами, среди которых пробиваются меандрами четыре-пять рек. Местность эта чрезвычайно бедна водой и лишена транспортных связей с центральной частью континента. Автострада, соединяющая Умтату с Ист-Лондоном, идет параллельно побережью, а несколько дорог, отходящих от этой магистрали к океану, пребывают в таком жалком состоянии, что вряд ли кто отважится предпринять автомобильную поездку вглубь страны.

— И не забывайте к тому же, — заметил трейдер Томеш, когда на следующий день мы возвратились после осмотра дальних окрестностей, — что Транскей представляет собой самую большую негритянскую резервацию Южной Африки. Единственные белые, которым законом от 1924 года разрешено селиться в Транскее, — это трейдеры, но и для них введена строгая процентная норма. Им нельзя селиться ближе чем на расстоянии восьми километров друг от друга. А они, конечно, не заинтересованы в том, чтобы переделывать негров…

В настоящее время к первоначальному кафрскому населению прибавились потомки беженцев, которые в 1823 году устремились сюда с севера под натиском зулусских отрядов Чаки. Название этого племени «финго» означает на языке кафров «раб». Кафры считают финго низшей расой и не разрешают им жениться на своих дочерях. В то время как кафры — это свободные пастухи и земледельцы, финго большей частью работают на их полях или же в хозяйствах европейцев.

Кафры до сих пор остаются язычниками. Лишь незначительная их часть приняла христианство, но с первого же взгляда можно заметить, что оно совершенно чуждо их мышлению. «Христиане» стремятся одеваться по-европейски, но эти их старания приводят зачастую лишь к тому, что они носят грязные, уже издалека издающие зловоние лохмотья, которые, возможно, когда-то были неудачной копией европейского костюма. Язычники, напротив, ходят в большинстве своем полуголыми или совсем нагими.

Многоженство у кафров — общепринятый обычай. Жен здесь покупают, причем стоят они недешево. Этим объясняется, что кафры редко женятся ранее 20 лет. Обычная цена порядочной невесты — восемь голов скота. Поэтому брачному союзу в большинстве случаев предшествует работа жениха на рудниках Иоганнесбурга. Продолжительность работы зависит от того, сколько жен хочет завести кафр. Каким бы невероятным ни представлялся этот обычай, он наряду с обязанностью платить налог в размере двух шиллингов в месяц объясняет, почему так много кафров ежегодно покидает свои умзи и уходит на заработки в города, в первую очередь на рудники Иоганнесбурга и Кимберли.

Основные черты характера кафров — щедрость, врожденное чувство собственного достоинства и свободолюбие. До наших дней в кафрских деревнях распространен обычай приглашать любого гостя из своего или чужого племени разделить с хозяевами трапезу, какой бы скромной она ни была. В этом отношении традиционная высокая мораль кафров сохранилась и поныне.

Супружеские отношения между кафром и его женой продолжаются только до зачатия ребенка. С этого момента муж уже не смеет прикоснуться к жене не только до рождения ребенка, но и два года спустя. Лишь по прошествии этого срока жена бреет себе голову в знак того, что она вновь становится супругой. Многоженство, пожалуй, в основном результат этого временного полового запрета. Второй, такой же веской причиной является своеобразная «трудовая преемственность» жен. Кафрской женщине не знакомо чувство ревности. Напротив, она знает, что с приходом в дом новой жены у нее убавится работы, потому что по неписаному закону новая жена обязана работать не только на своего мужа, но и на его первую жену. Лишь по приходе в дом следующей жены обязанности первой, по крайней мере частично, переходят к ней. Поэтому нередко жена побуждает мужа взять в дом новую супругу. Жены живут отдельно, и если муж достаточно состоятелен, то для каждой из них он строит отдельную круглую хижину, «индлу», в которой живут и ее дети.

В отношении мужа к жене есть нечто странное, непостижимое для нас: смесь уважения и презрения, старание заслужить расположение и безразличие, внимание и в то же время высокомерие. Кафр уважает материнство своей супруги, но на нее возлагаются все тяжелые работы. Жена в течение всей жизни не имеет права войти в загон для скота. Одной из немногих домашних работ, выполняемых мужчинами, их своеобразной трудовой привилегией, является доение коров и коз. Скот представляет собой нечто слишком священное для того, чтобы женские руки могли к нему прикоснуться. Возможно, известную роль здесь играет и сознание, что именно скот служил выкупом за жену. Загон для скота превращается в некую неприкосновенную, священную территорию, где свершаются все празднества и обряды, к которым женщина не допускается. Мерой богатства служит скот и лишь во вторую очередь — число жен.

В неурожайные годы часто случается, что отец невесты прощает жениху долг в несколько голов скота или отдает ему дочь с условием, что он выплатит долг постепенно. Но отец невесты имеет право, договариваясь о выкупе за свою дочь, прибегнуть также к следующей формуле, которая превращается в самую хитрую ловушку для влюбленных кафров: «Дашь мне за нее семь коров, но на этом расчет не кончается».

Жених заплатит выкуп, приведет к себе в дом жену и живет с ней иногда несколько лет. А потом тесть зачастую вспоминает роковые слова «но на этом расчет не кончается» и может потребовать от зятя дальнейших платежей. Само собой разумеющейся и безоговорочной обязанностью дочери является немедленное возвращение к отцу, если зять не выкажет охоты оплатить счет. Но это случается чрезвычайно редко, потому что для кафра не может быть большего позора, чем уход жены к отцу. Зять старается как можно скорее расплатиться, а отец жены в большинстве случаев не отваживается заходить чересчур далеко в своих требованиях.

Интересно, что жена в течение всей своей жизни больше тяготеет к отцу, чем к мужу.