И все же в Бельгийском Конго употребление хинина считается настолько само собой разумеющимся фактом, что в ресторанах, например, на столиках всегда рядом с солонкой и перечницей стоит флакончик с пилюльками хинина. Так сказать, для возбуждения аппетита…

Хотя мы, проезжая по малярийным местам, регулярно принимали по две-три таблетки атебрина, малярия все же нас победила. Заразились мы в Восточной Эфиопии, когда строили ночью переправу. Как ни старались мы работать изо всех сил, чтобы поскорей уехать от реки, как ни предохранялись двойными дозами атебрина, болезнь все же дала сильную вспышку через несколько дней и, к несчастью, как раз на болоте в районе экватора, на границе Сомали и Кении. Приступы повторялись и позже, но с меньшей силой, возвращаясь через правильные промежутки: повышенная температура, учащенный пульс, сопровождаемые временной вялостью. С таким недомоганием уже можно было справиться приемом одной таблетки атебрина.

Одним из важных санитарных мероприятий, предпринятых перед отъездом из Праги, кроме тщательного медицинского осмотра, проверки легких, сердца и физической сопротивляемости всего организма, было исследование крови, проведенное в Государственном институте санитарии. Справки о группе крови в продолжение всего пути внушали нам чувство безопасности и уверенности.

Если не считать малярии и попавшей в раны инфекции после аварии в Сирте да еще мелких царапин, можно сказать, что мы проехали через Африку без заболеваний. Уберечься от царапин и мелких ранений при проходах через девственные леса, во время посещений предприятий и шахт в Центральной и Южной Африке и при повседневной работе было невозможно. Но открытые раны у нас заживали быстрей, чем когда-либо в прошлом.

Ну и, наконец, следует, может быть, сказать несколько слов о борьбе с насекомыми. Трудно защищаться от термитов, если они ночью прогрызут противомоскитную сетку и спальный мешок. Но такой ночной визит означает только, что вы немножко недоспите. Главную опасность представляют москиты и муха цеце. Самое действенное защитное средство против них — это, конечно, хорошая противомоскитная сетка. В закрытом помещении очень хорошо помогает опрыскивание составом, содержащим ДДТ. Но это теоретически, а на практике закрытое помещение, пропитанное запахом ДДТ, во влажных малярийных районах превращается в невыносимую тюрьму. Когда человек даже после полуночи при температуре 30 градусов Цельсия дышит с большим трудом, когда он до смерти утомлен дневным зноем и не может уснуть от духоты, а комары пищат над его ухом, так что лучше бы уж жалили, то вряд ли у него хватит духу взяться за пульверизатор, чтобы разбрызгать вокруг жидкость, воняющую керосином, и лишить себя тем самым последней капли воздуха.

Нередко можно очутиться в таком положении, когда нельзя рассчитывать ни на противомоскитную сетку, ни на опрыскивание. Тогда можно прибегнуть к ряду средств, которые помогают хоть на несколько часов, например к вазелину или различным прозрачным жидкостям, которые наносятся на кожу через определенные интервалы во всех местах, открытых нападению москитов. Большинству таких средств присущи общие пороки: они противно пахнут и очень жгут кожу, особенно на лице. Но зато они отпугивают насекомых, а нос и кожа со временем к ним привыкают.

Итак, современного путешественника по Африке сопровождает невидимая армия врачей, серологов, лаборантов, химиков, техников и рабочих фармацевтических фабрик — великая армия работников, вложивших в руки человека могучее оружие против величайшей опасности экваториальных стран — тропических заболеваний.

Хороший водитель обращается со своей машиной, как с живым существом. Многие даже ведут со своим автомобилем интимные беседы, раскрашивают его, украшают значками, флажками и надписями, похваляются им и тайно или явно осыпают ласками, как возлюбленную.

Но как высказать свою благодарность скромному и самоотверженному товарищу, «третьему члену экспедиции», в течение долгих месяцев делившему с нами и горести и радости? Как найти слова для оценки «татры», описать ее поведение, нашу жизнь в ней и рядом с ней? Нелегкая это задача. Это так же трудно сделать, как высказать благодарность тому, кто спас тебе жизнь. А «татра» в Африке действительно не раз спасала нам жизнь.

Часто мы мысленным взором и каким-то шестым чувством проникали в цилиндры, сцепление, коробку скоростей, отсчитывая в уме бесконечные секунды, от которых зависела наша судьба. Высовываясь в окно, мы прислушивались к каждому шороху. В такие минуты казалось, что собственное сердце билось в такт оборотам мотора. Когда наружный термометр показывал свыше 50 градусов в тени, а температура масла достигала по градусов, мы следили за невидимым движением поршней, тысячу раз поднимавшихся вверх и опускавшихся вниз. Глазами срезали мы острые грани камней, по которым обязательно нужно было проехать, чтобы с последними литрами питьевой воды не затеряться в пустыне, считая часы и дни в ожидании, пока не появится над нашими головами самолет или не покажется за сыпучими песками отряд посланных на поиски аскари на верблюдах, если пустыня не успеет прикрыть нас до этого плащом забвения.

Нам пришлось пережить драматические мгновения, когда мы въезжали в мягкие пески. Через них приходилось пробиваться силой инерции, чтобы не застрять без помощи в глубоких вади, за сотни километров от ближайшего населенного пункта.

Случалось, что, укладываясь в тени машины, чтобы в минутном полуобморочном сне набраться сил для дальнейшей борьбы, мы, изнуренные и обессиленные, касались рукой крыла или капота машины. Прикосновение это было подсознательным выражением ласки, благодарности и мольбы, да, мольбы, и мы не стыдились этих чувств.

Когда мы остановились перед гостиницей «Нил» в Хартуме, обросшие щетиной, запыленные, покрытые потом, нам казалось, что журналисты и собравшиеся зрители смотрят на нас, как на цареубийц, застигнутых с кинжалом в руке. Ведь мы представлялись им людьми, убившими старое представление о том, что автомобиль не может двигаться без воды. Они заглядывали в наш мотор, лазили под машину и под передний капот, забирались в автомобиль и искали радиатор. Машина без воды в Нубийской пустыне! Это выходило за рамки самой буйной фантазии!

Нам вспомнились конденсаторы, которыми пользуются некоторые водители, и самоварик «форд», провожавший нас по распоряжению египетских властей из Асуана в Вади-Хальфу. Вспомнилось нам и бесконечное ожидание, пока вода, закипающая в радиаторе, не утихомирится и не позволит «форду» проехать еще десяток километров до того, как пар снова вышибет пробку из радиатора. Невольно вспомнили мы и о различных «специалистах», которые на родине, в Чехословакии, злорадно усмехались, узнав, что «татра» поедет в тропики. Как бы нам хотелось, чтобы они очутились здесь, среди хартумских автомобилистов, или прокатились в убийственную жару по Нубийской пустыне в «татре», которую они так недооценивали, и пощупали кожух нашего мотора и радиатор «форда».

Переезд через Нубийскую пустыню был самым трудным испытанием на нагрузку, которому подверглась наша машина. Условия были суровые: свыше 1000 килограммов полезного груза; незначительная скорость на многочисленных отрезках пути, когда двигатель работал с особым напряжением; ежедневные высокие температуры воздуха над раскаленной землей; необычайно высокая нагрузка для сцепления при выезде из песчаных русел; острые камни, которые нельзя было объехать, потому что каменистые равнины тянулись на много километров; страшная перегрузка всей трансмиссии; микроскопически мелкий песок, проникавший через воздушный фильтр, оседавший в карбюраторе и грозивший источить цилиндры. И всему этому подверглась машина, от которой еще пахло свежей краской. Ее «пробный» пробег с запломбированным карбюратором составлял всего 200 километров, отделявших Александрию от Каира. Обкаточной трассой для нашей «татры» служила Нубийская пустыня.