Группа рабочих с граблями, метлами и шлангами подошла к самому краю разделочной площадки со сточной канавой, и старший дал команду тащить кита. Стальной линь напрягся, и чудовищная гора вынырнула из моря. Она медленно скользила по мокрому полу и наконец осталась лежать на левом боку, брюхом в нашу сторону. Рабочие, ходившие вокруг нее, казались нам гномиками. Гигантская разинутая пасть, из которой вываливалась мягкая масса языка, невольно наводила на воспоминания о приключениях библейского Ионы.

Старший рабочий с длинным ножом на рукоятке подошел к спине кита и несколькими умелыми движениями надрезал кожу по всей ее длине. Затем он обошел вокруг кита и стал высекать в складчатом брюхе ступеньки, чтобы взобраться наверх. При этом рабочий выглядел, как альпинист, высекающий ступеньки ледорубом при восхождении на ледник. На боку, там, где белая кожа соприкасалась с темно-серой кожей спины, он также сделал глубокий разрез до хвостового плавника. Показался толстый слой подкожного жира. Местами жир уже отделялся, но еще не выпадал, до того момента, пока рабочий не надрезал кожу на горле. Гигантский слой подкожной жировой ткани, весящий много центнеров, выскользнул и вывалился на пол.

Несколькими движениями была рассечена соединительная ткань под дугообразно изогнутой нижней челюстью. Неожиданно открылся вид снизу на ротовое отверстие кита. Рабочий влез в пасть и надрезал край языка. Из надреза в разбухшей мясистой ткани длиной в четверть метра вырвался гейзер крови. Он слился с другими кровавыми потоками, струившимися из всей туши, и потек по сточной канаве в море, над которым кружили стаи чаек. Сколько же неиспользованных гектолитров крови теряется таким образом при обработке каждого кита! Но разве это здесь имеет значение! Рабочий, некоторое время разгуливавший по опадающему языку, погрузившись в него до самых колен, словно в перину, несколькими взмахами плотницкого топора рассек кость у корней челюсти, и лебедка со стальным тросом вырвала из головы всю нижнюю челюсть.

Группа рабочих накинулась на груду мяса. Рубили, кроили, разделывали. Прорезали слой жира толщиною в 30 сантиметров, протянули в отверстие мощную цепь, и вслед затем над площадкой послышался треск разрываемой ткани. Стоявшие с обеих сторон рабочие помогали обрубать подкожную соединительную ткань, которая связывала жировой слой с мясом. Это делалось для того, чтобы слой жира не разорвался.

Понемногу гора мяса распадалась. Исчезли слои жира, которые в углу разделочной площадки другие рабочие разрубали на прямоугольные куски. Они исчезали в загрузочных отверстиях салотопенных котлов. Китовый ус складывался в кучу в противоположном конце завода, а вспомогательные лебедки оттаскивали мясо кусок за куском. Через полтора часа на разделочной площадке осталось лишь немного скользкой бурды. Сильная струя из шланга смыла последние остатки — и вот уже следующий кит поднимается из моря на площадку.

— Не хотите ли попробовать китового мяса? — спросил нас директор. — Вам, пожалуй, оно сначала покажется несколько маслянистым на вкус, но все матросы считают его лакомством.

Мы поблагодарили. Может быть, в другой раз…

— Вы перерабатываете китовое мясо также и для продовольственных целей? Во время войны в Европе оно появлялось на рынке в виде консервов.

— До сих пор не перерабатывали, несмотря на то, что оно очень питательно. Анализы показывают, что оно содержит на 10–15 процентов больше белка, чем говядина. Мы подумываем о строительстве консервного завода в будущем году. Спрос на мясо есть. А пока что мы вывариваем его вместе с раздробленными костями; освобождаем от жира, а остаток сушим и продаем окрестным фермерам на удобрение. Мяса, годного в пищу человеку, в каждом ките имеется в среднем тонн пять…

Пять тонн мяса от одного кита!

Следовательно, за сезон с одной китобойной базы пять тысяч тонн мяса идет на удобрение. А сколько на свете людей, которых оно могло бы спасти от голодной смерти!..

Если бы в настоящее время Бартоломеу Диаш снова огибал мыс Бурь (Cabo Tormentoso), то вряд ли бы он узнал его. Может быть, лишь пик Дьявола, Столовая гора и Львиная голова, прочные изваяния, высеченные в течение веков ветром и водой, напомнили бы ему тот день, когда он дал матросам команду повернуть и взять курс на Индийский океан. А если бы моряк, некогда назвавший Львиной головой самую высокую точку продолговатого утеса, мог теперь взглянуть на причудливый аэрофотоснимок Кейптауна, он, безусловно, имел бы право гордиться своей фантазией. Гигантский массив, проходящий на юго-запад, рассек Кейптаун на две половины. Кажется, будто огромный лев, устав, прилег под Столовой горой, протянув задние лапы вплоть до квадратиков кварталов гигантского города, а передними лапами как бы из последних сил дотянулся до Атлантического океана, пытаясь утолить жажду его водами.

Рука человека оставила здесь свои неизгладимые следы. Она разбросала вокруг Столовой бухты и у подножья Львиной головы на Си-Пойнте тысячи коттеджей, домов и дворцов, опоясала их асфальтом и цветущими деревьями, провела правильную сеть улиц. Она протянула стальные тросы до самой вершины Столовой горы и дала возможность любопытным человечкам-муравьям подниматься в крошечной коробочке выше облаков и туманов, клубящихся внизу над молами порта, чтобы окинуть взглядом далекий горизонт. Она разбросала вдоль побережья Индийского и Атлантического океанов десятки роскошных пляжей и высекла в скалах прекрасное прибрежное шоссе Марин-Драйв, с которого открываются живописнейшие виды. Таким шоссе могли бы гордиться и итальянская и французская Ривьеры.

Французская Корниш Муайен[42] со сказочным видом на бирюзовое море и на пенящийся муслин прибоя у прибрежных утесов как бы переселилась сюда, на юг Африки, на хребет Двенадцати апостолов и на Чепмен-Пик. Блестящие автомобили, нанизанные, как четки, на нить шоссе, появляются из-за поворотов над отвесными обрывами, постепенно скрываются в полутень, а затем спускаются к жемчужным переливам океана, чтобы на несколько секунд совершенно раствориться в ослепляющем потоке золота и предаться детской радости на солнце…

Прямая линия усеченной вершины Столовой горы как бы отрезает 1000 метров от небесной лазури.

Когда смотришь на это любопытное творение природы с моря, сквозь отражения портовых кранов и килей кораблей, то испытываешь чувство радости за созидательные силы человека. Радостное чувство охватывает при виде этого великолепного синтеза монументальной природы и белоснежных башен зерновых элеваторов, вздымающихся к небу. Радостно смотреть на крылья чаек и сверкающих гидросамолетов, снижающихся к зеркалу вод, на деревянные лодки и на заморских исполинов, изящные корпуса которых метр за метром продвигаются к стоянкам через узкие теснины проходов.

Переполненный Кейптаун отчаянно борется за каждый метр пространства. Город разрастается, но расти ему некуда. Мощный массив высоких, покрытых трещинами скал проник буквально внутрь города. Виллы, окруженные зеленью садов, могут взобраться еще на несколько метров выше по крутым склонам гор. Но на самой вершине Столовой горы жители гигантского города не могут соорудить ни нового вокзала, ни административных зданий, ни зерновых складов, ни разветвленных путей сортировочной станции.

Но человек хочет жить в Кейптауне с его почти полумиллионным населением. Поэтому он вытеснил из города море. Столовая бухта с длинным молом к юго-востоку от дока Виктория, изображенная на прекрасном снимке, сделанном с высоты птичьего полета, теперь ушла в невозвратное прошлое. Вместо этого мола далеко в море выдается гигантский бассейн дока Дункан. Половина территории, находящейся за новыми молами, была отвоевана у моря. На этой осушенной площади, составляющей свыше 100 гектаров, сооружается новый вокзал с паутиной железнодорожных путей, портовые здания и гигантские склады. Далеко за чертой города мы видели рабочих, укладывавших рельсы между высокими бетонными платформами, у которых будут останавливаться локомотивы скорых поездов. Для них уже не хватает места на старом загроможденном вокзале в центре города. В 1947 году была закончена разработка грандиозного проекта строительства административных зданий и гостиниц, проходящих на разных уровнях транспортных артерий, а также сооружения путепровода над вокзалом, пропускающего за сутки более 200 тысяч пассажиров. Пока все это претворено лишь в макеты с гладкими призмами из бетона, стали и стекла, установленными одна над другой в 20 этажей, да в планах просторных площадей и широких бульваров. На отвоеванной у моря земле, цена которой уже теперь достигает в переводе на чешскую валюту более двух с половиной миллиардов крон, найдется когда-нибудь место и для стоянки 16 тысяч автомобилей.