Минут через десять Кларка подобрала машина английского посольства. Всю дорогу до Ясной Поляны Кларк думал о беседе со своим агентом. Рудник ему не понравился… «Легко теряет над собой контроль, запуган… Но посмотрим, посмотрим — не будем торопиться с выводами…»

Пока для Кларка было ясно одно: отныне к этому агенту нужно относиться с опаской, а к его донесениям — критически. И главное, потребуется время, чтобы проверить лояльность Рудника.

В тёплом уютном салоне «доджа» он почувствовал себя спокойней. Встреча в общем-то прошла благополучно. Никакой слежки Кларк за собой не заметил. А крупная сумма денег, как он полагал, отвратит агента от крайних, отчаянных шагов. По крайней мере на какое-то время. «А там посмотрим, господин Рудник, что ты за птица», — мысленно повторял Кларк, скучающе посматривая в окно стремительно мчащегося «доджа».

Но Кларк напрасно себя успокаивал. Разумеется, теперь, когда за Рудником велось постоянное наблюдение, инцидент на шоссе не прошёл незамеченным. Уже через час после встречи Рудника и его шефа о нём узнал Рублёв. Среди лиц, сопровождавших группу дипломатов, находился Максимов. В его задачу входило — не выпускать Рудника из виду. Когда машина Кларка столкнулась с машиной советника посольства ГДР, Максимов ехал в «Волге», замыкавшей колонну. Он видел из окна «Волги», как спорили Кларк и Штрассер и как осматривал разбитую фару Рудник. «Что бы всё это значило?» — размышлял Максимов.

У ближайшего дома он вышел из «Волги» и облюбовал наблюдательный пункт в палисаднике крайнего дома. Отсюда дорога в сторону Москвы хорошо просматривалась. Максимов видел, как Клиент и какой-то иностранец (имя его он восстановил позже) возились у помятой машины.

В тот же день члены оперативной группы оживлённо обменивались мнениями в кабинете Петракова. Все согласились, что есть логическая связь в том, что Рудника видели у тайника, что он пытался завязать знакомство с Кухонцевым и что его сожительница — сотрудник фирмы Смелякова.

— Безусловно, мы вышли на любопытную фигуру, — сказал Петраков. — Теперь встреча с Кларком. Случайность?

— Не думаю, — возразил Максимов. — Ведь, в сущности, никакой необходимости оставаться Кларку у разбитой машины не было…

Рублёв согласился, что такое предположение вполне, вероятно, хотя утверждать, что Кларк одно из звеньев цепи, рановато.

— По-моему, все наши сомнения мог бы развеять Рудник. Не пора ли поговорить с ним? — предложил Игорь Тарков.

— Вы думаете, что он вам всё тут же и доложит? — усмехнулся Рублёв.

— Но не можем же мы позволить, чтобы он свободно разгуливал на свободе. — Тарков посмотрел на Петракова, как бы приглашая того присоединиться к этому мнению. Но Петраков задумчиво барабанил пальцами по столу, явно не спеша с ответом. — Мало ли что натворит этот враг!

— То, что перед нами враг, — это предстоит ещё доказать, — стоял на своём Рублёв. — И потом надо выяснить его связи, его хозяев. Арест Рудника только спугнёт тех, с кем он связан.

— Поприжать его как следует — и всё выложит.

Рублёв пожал плечами.

— Поприжать можно фактами, а у нас их нет.

— Вам всегда мало фактов. — Игорь Тарков нахмурился.

— Спокойно, — вмешался в разговор Петраков. — Давайте ещё раз разберёмся. Нам известно, чем интересуется противник: новым ракетным топливом. Иначе он не проявлял бы такого жгучего интереса к фирме Смелякова. Более того, противнику уже известно, что такое топливо у нас есть. Кто мог сообщить ему об этом? Скорее всего, Рудник. Хотя бы потому, что в зоне фирмы других подозрительных фигур мы не нашли. Но нам необходимо точно установить три вещи. Первое: что сведения о работе над новым топливом передал врагу именно Рудник. Второе: каким образом это ему стало известно? Третье: кто здесь, в Москве, руководит его деятельностью? И наконец: какие конкретные оперативные меры мы можем предпринять? — Петраков оглядел членов группы.

Несколько мгновений все молчали.

— Прежде всего, — заговорил Рублёв, — мы должны установить, кто такой Рудник. Нам нужно как можно больше знать о его прошлом. Думается, оно прольёт свет на личность Рудника.

— Согласен, Сергей Николаевич, — проговорил Петраков. — Займитесь этим делом сами. Представьте мне конкретный план действий. И вот что ещё. Хорошо бы поближе познакомиться с его товарищами. И этой… Матвеевой. Действуйте энергичней.

Все гурьбой вышли из кабинета Петракова. В коридоре Максимов подошёл к Рублёву:.

— А Игорь ещё не может простить тебе того случая с сотрудницей закрытого завода. Вот уж не думал, что он такой мелочный.

Рублёв пожал плечами:

— Это его дело.

Начальник отдела кадров автобазы внимательно выслушал Рублёва и нажал кнопку звонка. Вошла его секретарша, пожилая женщина, в очках на остром худом носу.

— Полина Григорьевна, — обратился он к ней, — личное дело Рудника, Павла Аркадьевича Рудника… Да, пожалуйста, поживей.

Начальник отдела кадров подробно охарактеризовал Рудника, собирался сказать ещё что-то, но тут вошла секретарша и подала своему шефу синюю папку.

— Вот… прошу ознакомиться. — Кадровик передал папку Рублёву.

Типовая анкета с маленькой фотографией в правом углу. На ней Рудник выглядел ещё совсем молодым — не больше тридцати пяти. Ни залысин, ни глубоких складок, идущих от крыльев носа ко рту.

Место рождения — Одесса. Беспартийный. Не судился, не избирался… Родственников за границей не имеет. Участник войны. Правительственные награды — три медали. Холост. Детей нет.

Рублёв записал его домашний адрес.

«Сколько параграфов, — думал он, пряча блокнот в карман, — а как мало, в сущности, может рассказать стандартная анкета о человеке».

Он ещё раз просмотрел анкету. Строки нацарапаны неловкой, не привыкшей к перу рукой. Данные анкеты показывали, что Рудник бывший фронтовик, имеет несколько медалей, он добровольно вступил в Советскую Армию, участвовал в боях за Кёнигсберг, Берлин, был ранен и в сорок седьмом демобилизован в звании младшего лейтенанта. После войны работал на разных должностях в Барнауле, Свердловске. В 1950 году переехал в Москву.

Ничто из этих данных не давало повода для обоснованных подозрений. В ней всё или почти всё было понятно и объяснимо. Вот разве годы оккупации. Но военные судьбы капризны. Разве мало людей по тем или иным причинам оставалось на захваченных немцами землях. Ещё многое предстоит изучить, чтобы добраться до истины.

Личное дело, конечно, не давало ответа на этот вопрос. Трудовая книжка свидетельствовала, что после войны Рудник работал шофёром СУ в Барнауле, потом таксистом в таксомоторном парке Москвы, шофёром автобазы Моссовета. И наконец в управлении дипломатического корпуса МИД…

— Прекрасный работник, — усмехнулся Рублёв. — Премии, благодарности.

— Он у нас на хорошем счету. — Кадровик не уловил иронии в тоне Рублёва. — Во всяком случае, никаких сигналов не поступало, но мы примем меры по его изучению.

— Я как раз вас хотел просить об обратном, — сказал Рублёв. — Не предпринимайте никаких мер. Забудьте о нашем разговоре.

— Спасибо, Сергей Николаевич. Может, чем помочь смогу?

— Ничего не надо.

— Всё же позвольте ваш телефончик. Если возникнет надобность — позвоню. — Кадровик вытащил из бокового кармана шариковую авторучку.

— Возможно, наши товарищи ещё зайдут к вам. — Рублёв поднялся.

— Прошу, прошу, всегда рад. — Кадровик проводил Рублёва до дверей, в прощальной улыбке сверкнули металлические зубы.

В тот же день по просьбе Сергея Николаевича Максимов побывал у дома, в котором жил Рудник.

— Особенно порадовать нечем, Сергей Николаевич, — начал он свой доклад. — Беседовал с участковым. Тот знает Рудника, был у него дома по жалобе соседей. Однажды Рудник отсутствовал, у него лопнула труба в ванной, залило нижние квартиры.