– И сейчас тоже.

– В таком случае вам ее доставят… Знаете мозаичные комнаты, рядом с выходом в висячие сады? Выбирайте любую, там отовсюду прекрасный вид, – светски рекомендовал он и удалился.

– Что бы это значило? – спросила Анкрен.

– Ничего особенного. Привратник оповестил о нашем появлении, и Жебуан явился самолично проверить вновь прибывших. Он это делает только по отношению к тем, кто прибывает через подземный ход.

– Это что, разбойничий притон?

– Ничего подобного. Все вполне законно. Видишь ли, богатства адмирала конфисковали, а вот дворец оставили семье. А содержать эдакую махину без денег – сама представляешь… Покупателей на дворец тоже не находилось. В конце концов внук адмирала, чтобы избавиться от лишних хлопот, просто подарил его городу Нессе. Но городу тоже особо нечего было с ним делать. Дворец стоял себе и разрушался, пока предыдущего губернатора не осенила гениальная мысль. Было объявлено, что дворец Убальдина даст приют благородным семействам, оказавшимся в стесненных обстоятельствах. За мизерную плату. Так оно с тех пор и повелось.

– Значит, это что-то вроде Вдовьего дома в Свантере?

– Не совсем. Насколько я понял, во Вдовий дом вложены приличные деньги и постояльцы подчиняются строгому уставу. Здесь живут как бог на душу положит. Следят лишь за тем, чтоб поступала плата и чтоб не было кровопролитий. Для того и наместник.

– Не похоже, чтоб он сильно наживался на своей должности. – Анкрен успела заметить, что попугайский наряд Жебуана был порядком потрепан и лоснился. – Или я ошибаюсь?

– Нет. На здешней публике не наживешься. Посмотри сама.

– И все это благородные господа? – Анкрен окинула взглядом сборище во дворе.

– Ели хочешь знать, все ли они могут предъявить дворянские грамоты, – то нет. Но в Карнионе с этим никогда не было строго. Здесь даже подмастерья могут носить шпаги, и ничего им за это не будет. Однако большинство постояльцев – люди из хорошего общества, потерпевшие жизненное крушение: разорившиеся, проигравшиеся, изгнанные со службы. Некоторым удается выбраться отсюда, снова поступив на службу, военную или статскую, иным – нет. А иные даже и не пытаются. Им по вкусу такая жизнь: никакой ответственности, никаких забот, не нужно соблюдать даже внешних приличий.

– Но на что они живут? Можно, конечно, ходить в одних рубашках и не причесываться, а они, как я посмотрю, так и делают, но есть-то надо. Или губернатор платит за все?

– Нет, за еду он не платит. Но они тут постоянно пишут прошения о пенсиях для благородных вдов и сирот… а вдовам и сиротам в Нессе обычно не отказывают. Заодно и другим перепадает. Ищут себе покровителей и питаются за их счет. И так далее.

– И правда, райская жизнь.

– Ну, разумеется, ничего ценного – от носового платка до лошади – держать я бы здесь не советовал. Благородство благородством, а вводить людей в искушение не стоит.

– Так, может, лучше остановиться в гостинице?

– Можно и в гостинице, если этот дворец так тебе не по нраву. Но я останавливался здесь раньше и заметил у дворца Убальдина два полезных свойства. Во-первых, здешние обитатели интересуются соседями разве что в рассуждении выпить вина или перекинуться в карты, но не пытают о прошлом. Во-вторых, что важнее, люди Венделя, вероятно, ищут нас, так же как и мы их. Я говорил тебе, что среди них есть бывшие моряки.

– Я тоже обратила на это внмание.

– А ни один моряк, бывший или настоящий, во дворец Убальдина не сунется. Место, по их понятиям, уж очень дурное.

– Что ж, может, ты и прав.

Особняки, замки, башни, крепости – многое они повидали за время совместного приключения. Теперь дошла очередь до дворца, который был некогда самым роскошным из упомянутых строений, а стал самым жалким.

– Если б это было в Эрде, – сказала Анкрен, – дворец купил бы какой-нибудь толстосум и устроил бы в нем склады. Или фабрику. Нельзя же, чтоб такой участок земли в городе пропал даром.

– Но мы не в Эрде, и дворец будет стоять и разрушаться, пока не рухнет…

Они прошли с галереи через дверь, по обеим сторонам которой красовались побитые алебастровые вазы, миновали темный гулкий коридор, объединявший комнаты, названные мозаичными. Точнее, мозаикой в них был выложен пол, причем сюжеты везде были самые что ни на есть морские. Мерсер выбрал ту, где среди волн резвились дельфины.

Обещанная Жебуаном постель представляла собой тюфяк, брошенный на козлы и покрытый простыней из грубого полотна и лоскутным одеялом. На стенах сохранились фрески, изображающие карту побережья от Фораннана до Южного мыса, выполненные вполне реалистично и без всякой мифологии. Но если б кто-нибудь из постояльцев дворца решил использовать эту роспись в качестве лоции, то рисковал бы жизнью, поскольку трещины и облупившаяся краска порядком изменили рисунок берегов. На сводчатом потолке среди кудрявых облаков разнообразных оттенков надували щеки четыре упитанных молодых человека, почти раздетых. Вероятно, это были ветры.

Еще в комнате имелось высокое окно, в котором благодаря прочному свинцовому переплету даже сохранилось стекло – целое. Анкрен незамедлительно отперла задвижку и открыла окно.

В стене, противоположной той, где стояла кровать, имелся проем без всяких признаков двери – надо думать, в прежние времена здесь была занавесь. Анкрен заглянула туда и обнаружила комнату поменьше без окон, зато облицованную розовым мрамором. Посередине было пустое возвышение, куда вели четыре пологие ступени. Кругом валялись обломки камня, величиной от булыжника до крошева.

– Что это?

Мерсер заглянул через ее плечо.

– Ванна, наверное, здесь была. Не понимаю, как ее отсюда вытащили, разве что по кускам.

– Вообще-то неплохо было бы помыться.

– Внизу есть колодец. А теперь, если ты не против, давай-ка перекусим, пока соседи в гости не нагрянули.

– А что, могут?

– Изредка бывает. Благородство благородством, а случается, что больше нигде перехватить куска не удается.

С последней остановки у них оставались хлеб, сыр с тмином, несколько копченых рыбок, пара яблок и бутылка местного вина. Анкрен вынула все это из сумки на кровать, отломила себе хлеба с сыром и устроилась на подоконнике.

– Ты уже решил, что нам делать?

– Завтра отправимся на разведку. Я покажу тебе резиденцию Роуэнов, а дальше тебе придется действовать самой. А я проведаю приора Ларкома.

– Ты раньше вроде бы не подозревал, что он замешан.

– Не подозревал. – Мерсер вытянул зубами крышку из горлышка, отпил вина. – Я и теперь в этом не уверен. Но как-то уж слишком часто он оказывается в нужное время в нужном месте. В доме примаса, когда туда привезли Камень Захарии. В Эрденоне, когда мы ищем там Венделя. И вот теперь – здесь. Конечно, это может быть совпадением. Но если в двадцать пять лет он участвовал в заговоре, причем по поручению своего ордена, почему ему не сделать того же в шестьдесят?

– То есть Ларком может оказаться тем, кто направляет Венделя?

– Не знаю. Он представляется мне слишком трусливым для этой роли, хотя… Роуэн тоже не выглядит смельчаком, а он явно замешан. Но если Ларком причастен к делу, это объясняет, откуда взялись моряки, да еще южане, среди наемников, – у ордена Святого Барнабы собственные корабли во всех крупных портах империи.

– Ты забываешь, что Ларкому не было необходимости нанимать кого-то, чтобы проникнуть в дом архиепископа и увидеть Камень Захарии. Он сам там был.

– Это и сбивает меня с толку. Кроме того, Ларком – выходец из Тримейна, большую часть жизни провел в Эрде, он не должен разбираться в карнионских преданиях…

– Ты же откуда-то их знаешь, хотя тоже не южанин и вообще жил вне империи.

– Вот именно. Он мог узнать эту историю в ордене – ведь он изначально создавался для защиты Южных границ, и какие-то связи должны были сохраниться. Короче, я постараюсь вытряхнуть из него правду.

– А если он тебя узнает, как Мария Омаль?