– И все же, прежде чем обвинять мадам Сандер, напоминаю, что она известна своими познаниями в травах. А те признаки, что мы говорили, характерны не для растительных, а для органических ядов.

– Каких?

– Самый известный – это так называемый «итальянский утешитель», сиречь арсеникум, или мышьяк. Медный купорос, он же «отрада наследников». Сурьма, или «манна святого Николая»… короче, их немало. К сожалению, опытные отравители наловчились использовать их постепенно, небольшими дозами, так что их действие, как и в случае с Ораном, напоминает течение обычной болезни. Кстати, один из признаков применения этих ядов – выпадение волос. Так что Драгонтина с ее травками тут ни при чем.

– А кто же?

– Вы лучше знали господина Орана. Разве у него не было врагов? Конкурентов? К тому же худшие враги человека, как известно, – его домашние. Жена и дети…

– Я попросил бы! Вдобавок он больше года с ними не виделся!

– Они могли подкупить кого-то из слуг. Но претендентка номер один – разумеется, госпожа Эрмесен.

– Мне сегодня не до смеха. А то бы я рассмеялся. Какие причины у госпожи Эрмесен травить своего покровителя… и любовника, чего уж там скрывать?

– А у госпожи Сандер?

– У нее-то как раз есть. Вы в Галвине совсем недавно… да и Бергамин не так давно… а я торчу здесь уж лет десять. Так вот… госпожа Оран переехать в Галвин отказалась, а он мужчина во цвете лет… был. И сошелся с Филобет Сандер. А когда приехала мадам Эрмесен, он прежнюю красотку бросил. И потом: женщина на тот свет трех мужей проводила – разве не подозрительно? Наверняка и на хозяина имела виды, а как не удалось – покончила с ним!

– В таких случаях обычно убивают соперниц…

– Кто их, баб, разберет? – Гарб снял очки, потер переносицу. – Совсем вы меня сбили, Мерсер, вашими разговорами о ядах… Ясно, что вам положено в этом разбираться. Но ведь в каждом человеке начинаешь видеть отравителя, и над каждым куском гадать – не отравлен ли?.. и почему-то от этой мысли мне чертовски хочется есть! Небось осуждаете меня – и двух часов не прошло, как хозяин усоп, а этот мечтает брюхо набить!

– Отчего же? Нам так и не удалось пообедать. Я бы и сам не отказался.

– Отлично. – Гарб достал свисток, в некоторых домах, как в прошлом веке, используемый для призыва слуг, хотя чаще его заменял колокольчик. – Кстати, вы не еврей?

– Насколько мне известно, нет. А это имеет значение?

– Имеет. Тогда бы я не приказывал подавать форель и раков. А так – сколько угодно.

Запоздалый обед (притом рыбу не стали подогревать, подали холодной) не мешал управляющему вести беседу.

– Вы так и не пояснили, почему приплели госпожу Эрмесен.

– Она была близка с Лейландом Ораном. Но ее связывали также многолетние дружеские отношения с его врагом, Роуэном.

– Вот именно. Дружеские. И никаких иных. Я слышал, женщины… по этой самой части… – Гарб с хрустом разломил раковую скорлупу, – не шибко его волнуют. И я ни за что не поверю, чтоб ради такого… друга… женщина предала настоящего мужчину.

Мерсер пожал плечами.

– Есть у вас еще что-нибудь в запасе или Роуэн – ваш последний козырь?

– Вы помните, Гарб, какой сегодня день?

– День святой Екатерины, будь он проклят, прости меня, Господи, за такое богохульство!

– Вообще-то это не такое уж богохульство. Мне приходилось читать, что прежде на исходе 24 ноября отмечалась Гекатина вечеря. И Церковь установила в этот день праздник святой Екатерины, дабы люди чтили христианскую мученицу, а не языческую богиню. А в доме госпожи Эрмесен есть статуя, которая, как утверждает Магдалина Бергамин, изображает именно Гекату.

– Ну и что? Нам теперь всех господ, что в домах статуи всяческих Венер, Диан и Аполлонов держат, скопом в язычники записывать? Да тогда окажется, что половина империи – язычники! Шутить изволите?

– Нет. В тот день, когда я впервые побывал в доме мадам Эрмесен, я вспомнил, что я еще читал о Гекате. Она была богиней отравлений, вот что. Помимо всего прочего.

– Это вас отравили в этом доме! Своими разговорами про стишки да про славное языческое прошлое! От этого пока никто не умирал, а свихнуться можно!

В дверях показался слуга.

– Господин Гарб, вернулся капитан Бергамин.

– Веди его сюда. И тащи еще прибор и что там с обеда осталось. С капитаном тоже будет разговор…

Должно признать – угрюмый вид Бергамина сейчас был как нельзя кстати.

– Вас долго не было, капитан, – заметил Гарб.

– Я был в крепости. Привел пятерых солдат и сержанта.

– Капитан понимает, – заметил управляющий, искоса глянув на Мерсера.

– Не понимаю, – буркнул Бергамин. – Но что-то в этом… как это… – У него случился очередной приступ косноязычия.

– Однако же вы не растерялись, – гнул свое Флан Гарб. – И это хорошо. – Он отставил блюдо с раками и водрузил на нос очки. – Капитан, я вынужден обратиться к вам официально. Поскольку гарнизон в нашем городе исполняет и полицейские функции. Смерть нашего… – Он поправился: – Моего хозяина вызывает определенные подозрения. И вам предстоит провести следствие. Формальности с городскими властями я беру на себя. Также в вашем присутствии я обращаюсь к господину Мерсеру с просьбой, используя свой опыт в сходных делах, оказать помощь в расследовании. Если вызывать дознавателя из Тримейна, мы потеряем слишком много времени.

– Я принимаю ваше предложение, – сказал Мерсер.

– А вы, капитан, не возражаете против участия господина Мерсера в расследовании?

Бергамин промычал нечто утвердительное.

– Итак, я настаиваю на том, чтобы вы немедля провели обыск в доме Филобет Сандер, именующей себя Драгонтиной. Если будут какие-то новости, сообщите мне, невзирая на время. Мне все равно нынче спать не придется. Нужно известить наследников, писать письма…

– А если Филобет Сандер не будет дома? – осведомился Мерсер.

– Вы полагаете, она может сбежать?

– Она может находиться у госпожи Эрмесен.

– В такой-то день? Или вы на Гекатину вечерю намекаете? Чепуха все это. Дома она.

Пока длилось это препирательство, Бергамин быстро подъедал холодную рыбу, запивая ее вином. В доме коменданта готовили неплохо, но его кухня, конечно, уступала кухне Орана. Покойного господина Орана. Управившись с форелью, он вытер руки о салфетку и встал.

– Я готов.

– Отлично. Господин Мерсер, задержитесь еще на минуту. Мне надо сказать вам несколько слов… – Едва за капитаном закрылась дверь, Гарб вынул из ящика стола кошелек. – Вижу, что вы не горите рвением. Но это можно исправить. Вот аванс. И повторяю, если обыск принесет плоды, немедленно приходите. Я распоряжусь, чтобы вас впустили.

– Еще один вопрос. Будет ли служба по Лейланду Орану?

– Конечно. Завтра же. Я извещу наш городской клир, тут одним священником и служкой не обойдешься. А этой ночью отец Тирон будет читать молитвы над телом патрона… А почему вы спрашиваете?

– Я бы хотел посетить часовню.

– Завтра, Мерсер, завтра. Наш славный капитан вас заждался.

Что ж, подумал Мерсер, он наниматель, имеет право настаивать. Как ни цинично это звучит, Оран умер как нельзя вовремя. Деньги были на исходе. А раз взял аванс, придется отрабатывать.

Бергамин дожидался его во дворе осиротевшего особняка. Туман, развеявшийся днем, снова сгустился, и двое солдат держали фонари.

– Капитан, вы рассказали сестре о том, что произошло? – спросил Мерсер.

– Угу.

– И что она?

Бергамин поднял на собеседника удивленный взгляд.

– Плачет, ясно же…

Они прошли через притихший двор (даже собак не было слышно) и за воротами ступили с брусчатки в хлюпающую грязь.

Не то чтобы Галвин был грязнее других городов в Открытых Землях, но при такой сырости чавкало под ногами особенно смачно.

Солдаты Бергамина были вооружены, возможно, хуже, чем «краснобригадники», но при каждом были мушкет и шпага. И, судя по экзерсициям, которые Мерсер наблюдал в крепости, владели оружием неплохо. Однако Мерсер, не поддаваясь обманчивому чувству безопасности, решил про себя: с охраной или нет, он в этом городе без балестра на улицу больше не выйдет.