От прежних, еще более ранних времен сохранился и условный язык жестов, не известный более нигде в империи. Волчья Пасть уверял, что язык этот создали тысячу с лишком лет назад воинственные эрдские кланы и он много старше самой империи. Анкрен в эти рассказы не верила, к языку относилась как к детской игре, но выучила его. Иногда это бывало полезно. И сейчас Анкрен воспользовалась им. Когда хозяин сурово воззрился на женщину в строгом приличном платье и шелковой косынке, никак не похожую на тех, что без спутников заходят в питейный зал, она без слов сказала ему: «Нет злых намерений».

Хозяин, пожилой упитанный мужчина в опрятном кафтане, темноглазый, видимо с примесью южной крови, ничего не ответил, но по тому, как дернулась его голова, Анкрен не сомневалась: ее поняли. Подозвав слугу, ушастого малого в переднике, хозяин указал на стол в дальнем углу зала. Туда и проводили Анкрен.

Гостиница «Роза и единорог» была выстроена после войны. Это было ясно из самого названия, где объединялись гербы империи и бывшего герцогства Эрдского. На вывеске белый эрдский единорог стоял возле имперской розы, как смирная лошадка у коновязи. Сама гостиница представляла собой большое, удлиненное здание, разделенное на два крыла. Вопреки обычаю, общий зал располагался не на нижнем этаже, под номерами, а вместе с кухней занимал отдельное крыло, соединенное с жилым коридорами. Однако жилое и «питейное» заведения имели отдельные входы. Не всем это нововведение пришлось по нраву, однако приватность обеспечивало, и это оценили как постояльцы, так и выпивохи. Нравилось и то, что потолки в зале были выше обычного, точнее, их вовсе не было. Когда по праздникам зал арендовали ремесленные или торговые гильдии, на потолочных балках под крышей развешивали дополнительные светильники (тележные колеса с укрепленными свечами). Столы сдвигали к стенкам, нанятые музыканты наяривали на волынках, цимбалах и барабане, бюргеры с женами отплясывали в свое удовольствие и чувствовали себя не хуже, чем гости во дворце генерал-губернатора, где на балах зажигали драгоценные люстры, а на хорах играли сладкозвучные скрипки, флажолеты и гобои.

Но бывали в «Розе и единороге» и другие посетители, ради которых дополнительных свечей не зажигали.

Правда, сейчас свечи не горели совсем по причине летнего времени и раннего часа. А посетителей, кроме разухабисто веселящихся студентов и Анкрен, еще не было. Но вскоре публика начнет собираться у стойки и на некоторых столах зажгут масляные лампы…

Ушастый, проводив Анкрен к столу, и не думал удаляться.

– Что мадам прикажет? У нас кухня не хуже, чем в Тримейне.

– Так ли?

– Да хоть побожусь!

– Тогда неси настойку на чайных листьях.

Слуга озадаченно вытаращил бледные глазки.

– Виноват… сегодня уже закончилась.

– Ну вот, а божиться собирался. Что у вас еще на кухне есть?

Она со скукой выслушала перечисленное. Шутка, конечно, была бессмысленной: Анкрен прекрасно знала, что ее любимого напитка не подают и в Тримейне. Не прижился, в отличие от кофе.

– Ладно, давай ветчины, что ли, с редькой. И бутылку реутского. – Она бросила на стол серебряную крону, и слуга исчез.

Есть пока не хотелось, но нужно было чем-то себя занять. Хозяин понял, что она пришла сюда не просто перекусить, раз посадил ее в угол, откуда прекрасно просматривался зал. И, несмотря на ее предупреждение, нервничает. Это значит, что не исключены те самые, не слишком обычные, посетители. Или хозяин опасается, что в зале будут крутиться ищейки. Напрасно он боится, что Анкрен здесь заметят. Сегодня она как раз и добивается, чтоб ее заметили. Но по особой, только ей известной причине.

Хотя Анкрен кое-что скрыла от Мерсера, почти все ею сказанное было правдой.

И относительно его замыслов – тоже. При всем скептическом отношении она не собиралась мешать. Пусть себе ищет вчерашний день в доме старой шлюхи. Хотя, говорят, там бывают и шлюхи молодые.

Анкрен не имела ничего против шлюх – занятие как занятие. Скорее ей было неприятно, что Мерсер относится к женщинам лишь как к источнику сведений. Ладно, он хотя бы не врет и не притворяется. И умный. За единственным исключением самый умный из всех мужчин, с кем ее сводила жизнь. Поэтому Анкрен внимательно прислушивалась к его рассуждениям. И сделала из них полезный для себя вывод: за тем, кто попытался ее обмануть и убить, не стоят Церковь, имперская тайная служба или другая могущественная организация. Убийца (будем называть его так) предпринял эти действия по личным побуждениям, черт его ведает каким, главное – ресурсы и возможности его ограниченны. Если верить Мерсеру, десять-двенадцать наемников – вот все его (или ее) силы. Первоначальный успех убийцы объяснялся внезапностью. Но стоило его людям промахнуться один раз, и все планы пошли наперекосяк.

Что в результате? А вот что. Наш человечек завел связи с преступным миром Эрда, не сам, конечно, а через своего холопа Венделя. Не такие, чтоб захомутать настоящих деловых, но достаточные, чтобы нанять ребят с ножиками. И то же время не брезгует прибегать к услугам ищеек. Это значит Вендель за прошедшие недели, когда его хозяин понял, что произошел облом, наверняка успел навербовать новых головорезов, а может, нанял и сыщика, как прежде нанимал Мерсера. Правда, судя по нынешнему затишью, в Хонидейле полегли все, кто видел Анкрен в Аллеве. Но Вендель знает ее в лицо и может подробно описать – Мерсер ведь узнал ее по этому описанию.

Ну, так она не станет изменять внешность. В этом вся и штука.

Вендель и его господин хитры, но им еще предстоит узнать: Анкрен находят, только когда она позволяет себя найти. И ловят, когда она позволяет себя поймать.

А вот Мерсера к этому привлекать незачем. Нечего ему лишний грех на душу брать, молод еще. Он, конечно, очень ловко укокошил тех, на мызе, но с Анкрен, которая до последнего будет уклоняться от схватки и даже оружия с собой обычно не носит, ему по этой части не сравниться.

Тени в зале обозначились резче – за окном стало смеркаться, внесли лампы. Студиозусы несколько приумолкли, поскольку почали новый бочонок пенного. За соседним столом играли в карты. В пылу борьбы с преступлениями в Эрдской провинции наместники пытались было запретить любые азартные игры, а именно: шахматы, шашки, карты и кости. Но постепенно запрет был снят. Причиной тому, как уверяли, была не только неискоренимость порока, но и брошенное в самых высоких столичных сферах словцо, что оный запрет слишком уж отдает протестантскими нравами. Правда, сохранились определенные ограничения: заведения, где дозволялось играть, платили особый налог, и единовременные ставки не должны были превышать пятнадцати серебряных крон. Но вряд ли кто верил, что запреты эти нерушимы.

– Дама не скучает в одиночестве? – раздался над ухом Анкрен незнакомый мужской голос.

– Дама никогда не скучает. Дама ждет.

– Кого? – вопрошавший шагнул в сторону, так что Анкрен могла его видеть. Он был средних лет, с грубоватым, но не лишенным привлекательности лицом, острым носом и тяжелыми веками. Облачен был в темно-зеленый, наглухо застегнутый кафтан, с черной оторочкой по бортам и петлицам; в черные штаны, нитяные чулки и башмаки с металлическими пряжками. Оружия при нем не было видно, что, по опыту, ничего не означало.

– Еще не знаю, – серьезно ответила Анкрен, – может быть, вас.

– Тогда вы не станете возражать, если я подсяду?

Анкрен выдержала паузу. В поле ее зрения попало лицо владельца «Розы и единорога». Почтенный гостинник кусал губы, на носу его блестели капельки пота. Это лучше всяких условных знаков говорило об опасности.

– Не стану. Мне ведь нужно понять, вас ли я жду.

Собеседник Анкрен отодвинул стул и сел напротив. Шляпу – широкополую, фетровую, без пера, только с черной лентой вокруг тульи, он не снял. Несмотря на это, Анкрен заметила, что парика на нем нет, но он коротко острижен, будто время от времени вынужден парик надевать. Как чиновник. Впрочем, военные старой закалки и люди строгих религиозных правил также стриглись коротко.