— Ты похож на мою дочь, — сказала она и откинулась назад, чувствуя себя на земле вполне комфортно и не беспокоясь от того, что находится в палатке наедине с ним. Затем снова легонько подтолкнула тарелку.

Брезгливо скривив рот, Рукуэи отвернулся, но вновь услышал ее голос:

— Жизнь, которую ты знал, кончилась. Придется жить по-новому. Раньше все решали за тебя. Сейчас ты сам должен делать выбор.

Она говорила на к'сане, но его четкость оскверняли сливающиеся гласные руанджи — раздражающий акцент деревенской служанки.

— Ты можешь выбрать ненависть к необходимости выбора или можешь им дорожить. Каждый вариант имеет свои последствия, поэтому нужно выбирать мудро.

Рукуэи уставился на нее, и, к его возмущению, женщина улыбнулась.

— В данный момент нужно выбрать, съесть ли эту ужасную на вид пищу или остаться голодным.

Сев прямее, Рукуэи потянулся за миской — она знала, что так и будет. В конце концов, он обычный мальчишка, постоянно голодный даже при лучших обстоятельствах, а сейчас просто умирающий с голоду. Поднеся миску ко рту, Рукуэи отшатнулся от незнакомого запаха; затем жадными, всхлипывающими глотками опорожнил ее.

— Хорошо, — удовлетворенно произнесла женщина, наблюдая за ним.

— Не так плохо, как я ожидал, — сказал Рукуэи, вытирая рот тыльной стороной кисти.

— Подумай хорошенько над тем, что ты сейчас сказал, — посоветовала она. — Из своего опыта я знаю, что многое оказывается не таким плохим, как я ожидала.

Палатку наполнил запах гнева, но женщина не отреклась от использования доминантного местоимения в его присутствии.

— Здесь каждый из нас делает выбор, — сказала она, — поэтому каждый должен учиться быть суверенной душой: я думаю, решаю. Это не оскорбление в твой адрес или в чей-то еще; Жестом женщина указала на опустевшую миску.

— С солью вкусней, — прозаично сообщила она. — Но соль у нас кончилась.

— Что это было?

— Ты уверен, что хочешь знать? — спросила женщина, расставив уши и с интересом наставив на мальчика глаза его отца.

Помедлив, Рукуэи вскинул голову.

— Зародыши юса'ани, — сказала она.

Ужаснувшись, Рукуэи прижал уши к голове, и его едва не вырвало, но затем он посмотрел в ее глаза и с усилием сглотнул.

— Хорошо, — сказала женщина снова. — Ты понял? Все является выбором — даже то, что ты ешь. Особенно то, что ты ешь!

Она встала и сверху посмотрела на него. Ее лицо было изящной версией его собственного — в этом поколении явно доминировала кровь Китери, как и в предыдущем.

— Здесь джана'ата не едят руна. Мы не оплачиваем жизнь смертью. Выбирай, хочешь ли ты жить за счет других или будешь делать, что должно, дабы следовать законам Матери.

И предоставляя ему подумать над этим без помех, она развернулась и покинула палатку.

Рукуэи был юным и крепким, и его ноги заживали быстрее, чем у его спутниц. Через пару дней он смог выйти из палатки и проковылять вверх по склону ближайшего холма к месту, откуда можно было видеть здешние осколки цивилизации. В течение нескольких дней, одинокий и молчаливый, Рукуэи наблюдал за людьми, живущими в этой прохладной горной долине. Осатанев от такого бесчестия, терзаясь из-за их унижения, он отыскал свою мачеху и говорил, говорил, изливая перед ней свою злость. Она молча слушала, пока Рукуэи не выдохся, затем жестом пригласила его сесть рядом.

— Знаешь, что мне дается хуже всего? — спокойно спросила Суукмел Чирот у Ваадаи. — Правила хорошего тона.

Отстранившись, Рукуэи уставился на нее, приоткрыв рот. Суукмел улыбнулась и вновь притянула его к себе.

— Никто не знает, как правильно есть эту пищу. Я уже трижды проливала на себя яйца кха'ани. Как можно сохранять достоинство, когда альбумил разбрызган по всей шерсти? Неудивительно, что Ха'анала ходит нагой!

Суукмел сказала это, чтобы развеселить Рукуэи, но Таксаю была непреклонна:

— Эта особа расхаживает голой, потому что не умеет себя вести, — фыркнула она из своего спального гнезда. — Взращена в лесу чужеземцами и одичалыми руна!

Это необычное заявление не помешало Рукуэи высказать собственное мнение.

— Недопустимо, чтобы джана'атская женщина разгуливала раздетой, — заявил он, — даже если ее плохо воспитали.

— Ха'анала говорит, что джана'ата должны научиться жить, обходясь лишь тем, что производят сами. Нам придется стать полностью независимыми от руна, хотя она надеется, что этого не случится, и делает все возможное, дабы это предотвратить, — сообщила им Суукмел. Оба, Рукуэи и Таксаю, вытаращили глаза. — Ха'анала учится ткать с помощью ножного ткацкого станка, но пока это ей не удается, поэтому она ходит нагой, какой была рождена…

— Можете себе представить? — воскликнула Таксаю. — Джана'ата-ткачиха!

— Кроме того, Ха'анала говорит, что просто не любит одежду, — продолжила Суукмел. — Но она понимает, что нас это огорчает, а делать фиерно ей не хочется.

— Что такое фиерно? — раздраженно спросил Рукуэи, внезапно придя в ярость из-за руанджского слова.

Его бесила речь чужаков. «Как может хоть что-то иметь смысл, если слова, на которых думаешь, сумбурны и неточны?» — мысленно возопил он.

— Я спросила ее об этом, — невозмутимо сказала Суукмел. — Фиерно означает «грозовое облако», но сама фраза подразумевает: «быть причиной сильной грозы».

— Затевать скандал, — буркнул Рукуэи.

— Удачный образ, — заметила Суукмел, отлично зная Рукуэи. — Мне нравится эта фраза. Она напоминает о моем господине муже, рыскающем по двору после какой-нибудь утомительной встречи и доводящем себя до фиерно…

Она резко замолчала, ощутив, как на сердце словно пролился дождь. Палатка вдруг показалась ей тесной и душной, переполненной, хотя с ней были только Таксаю и Рукуэи.

— Мне надо выйти, — неуверенно произнесла она, — на воздух.

Таксаю опустила уши, а Рукуэи посмотрел на нее с сомнением.

— Да, — сказала Суукмел тверже, потому что они усомнились как в ее мудрости, так и приличии ее манер. — Мне надо пройтись.

— Как Ха'анала может быть моей кузиной? — спросил Рукуэи у Суукмел несколько дней спустя, когда они позавтракали странной, но вполне съедобной пастой, поставляемой семейством Лаакс. — У моего отца не было брата или сестры. И как чужеземец может быть шурином Шетри?

Суукмел заметно напряглась.

— Исаак, конечно, необычен, но поет он превосходно — разве нет?

Перемена темы не осталась незамеченной.

— Я задал бестактный вопрос?

— Бестактный? — повторила Суукмел.

Она знала, что этот день придет, но никак не ожидала, что это случится при таких обстоятельствах. Среди лишенных ранга детей, подраставших в гареме Хлавина, гордость своей родословной не поощрялась, но Рукуэи знал, кто его отец, хотя вряд ли был в курсе того, что Хлавин совершил, дабы стать Верховным. «О чьем бесчестье поведать раньше? — спросила она себя. — Отца или дяди? Невинных нет, если не считать детей мертвецов: Ха'аналы и Рукуэя».

— Не отведешь ли меня к своему месту на склоне холма? — весело спросила Суукмел, вставая с неказистой подушки, благоухавшей горным мхом.

Подойдя к выходу из палатки, она подождала, давая глазам время привыкнуть к свету и взирая вверх, на красочные формы, которые она поначалу приняла за причудливо спроектированные городские стены, окружающие долину.

Рукуэи пристально смотрел на нее.

— Все настолько плохо? — спросил он, тоже поднимаясь на ноги.

— Полагаю, со временем я научусь видеть дальние предметы, вместо того чтобы их воображать, — сказала Суукмел, подтверждая его подозрения. — Шетри говорит, что это не крепостной вал, а горы! По его словам, чтобы достичь вершин, потребовалось бы непрерывно взбираться в течение шести дней. А как далеко место, куда ходишь ты?

— Достаточно далеко для секретного разговора, — ответил Рукуэи.

Покинув палатку, они начали подъем, остерегаясь незакрепленных камней, превращавших восхождение в карабканье, Суукмел пыталась сориентироваться, глядя под ноги, — не в знак подчинения, но чтобы сфокусировать взгляд на сравнительно твердом и близком грунте; Поднимая глаза каждые несколько минут, она пыталась оценить размеры предметов, но всякий раз удивлялась, обнаруживая, что какое-нибудь «дерево» — всего лишь кует, растущий гораздо ближе, чем она полагала, или когда яркое цветное пятно, принимаемое ею за плащ человека, находящегося довольно далеко, внезапно обращалось в бегство, взмывая в разреженный воздух.