Другой мальчик подался бы в священники; в их семье имелось немало подобных прецедентов — в четырнадцатом веке был даже стигматик по фамилии Джулиани. Но в христианской агиографии насчитывалось слишком много мучеников, чтобы Карло устроила такая карьера. С романтическим ощущением собственной значимости» свойственной подросткам, он сфокусировался не на Иисусе Христе, а на Марке Аврелии. Потребовался величайший из цезарей, герой с грандиозным самообладанием и бесстрашием, чтобы поддержать хрупкую отвагу мальчика, который вскоре мог стать дозволенной дичью, если какому-либо соперничающему семейству понадобится легкая жертва для осуществления мести.

Аврелий оказался трудным образцом для подражания. Карло развивал в себе здравый смысл и мужество стоика, но был затянут в странное неаполитанское болото дохристианских суеверий и католицизма в стиле рококо. Он рос одновременно балуемым и поносимым, окруженный возмутительными излишествами и злобными нападками. В некоторых отношениях Карло остался испорченным сыном своей матери, приходившим в ярость при малейшем противодействии; как и его отец, он не считался с чужими интересами, если только те не были завязаны на его собственные. Однако Карло знал, что эти черты являются изъянами, и боролся с ними. «Благороднейшая разновидность возмездия, — писал Марк Аврелий, — не стать похожим на своего врага».

«Я учился на ошибках своих предшественников», — сказал Карло Сандосу. Это было не пустой похвальбой, но пробным камнем его жизни, и «Джордано Бруно» стал доказательством, что его усилия не пропали даром. Корабль скомпоновали внутри огромной, твердой, необычно симметричной скалы — девственный минерал, чья структура не была ослаблена предшествующими горными работами. Его внутренний цилиндр был тщательно проверен, прозондирован и пробуравлен горными роботами. Устроенные по последнему слову техники жилые отсеки поместили в центр, дабы обеспечить надежную защиту от космической радиации. Внешнюю поверхность астероида обработали эластичной самовосстанавливающейся пеной. Все приборы, жизнеобеспечивающие и навигационные системы имели тройной запас надежности и управлялись досконально проверенным компьютером, на любое незапланированное прерывание функций реагировавшим автоматической последовательностью запускающих операций и стабилизирующими процедурами — даже в том случае, если экипаж окажется выведенным из строя.

Все это стоило целое состояние. Свои доводы Карло изложил отцу в коммерческих терминах, а сестра Кармелла, понятное дело, поддержала его — ведь такой проект устранял Карло как потенциального соперника на время, пока эта сука будет накапливать власть. Но, как указала его сестра, деньги, потраченные на то, чтобы увеличить шансы полета на успех, вполне окупятся, если рассматривать их как долговременное финансовое инвестирование. А гипотетическое возвращение сына Доменико Джулиани, было, как подозревал этот усылаемый подальше сын, приемлемым риском — учитывая, что Доменико к тому времени не будет в живых и это уже будет не его забота.

«Гори в аду, старик», — думал Карло, отчетливо слыша собственное дыхание, пока он пробирался через ходы центральной сердцевины корабля, дабы выяснить, насколько близок он был к тому, чтобы примкнуть в аду к своему отцу.

Внутри носовой подсобки, где размешалось оборудование дистанционного зондирования, все покрывал тонкий слой черной пыли. Последовав за веерообразным выплеском грязи к его источнику, Карло расчистил ногой миниатюрный Везувий, затем, наклонившись, убрал оставшуюся пыль перчаткой. Он нашел дыру. Выпрямившись, Карло посмотрел на потолок, который становился носом корабля, когда работали двигатели, и нашел входное отверстие, тоже забитое просеянной почвой, втянутой в брешь космическим вакуумом и удерживаемой силой трения. Он и без осмотра знал, что на другом конце корабля имеются такие же выходные отверстия.

Положившись на законы физики, Карло пока не стал трогать эту пробку и мысленно выстроил схему столкновения. Частица вещества… возможно, крупинка железа… встретилась им на пути и пробуравила узкий канал от носа до кормы.

Окажись отверстие чуть дальше от центральной оси, вращение было бы сильней и корабль разорвало бы на части; но даже если б он не рассыпался, его пассажиры превратились бы в месиво. Будь микрометеорит крупнее, корабль был бы уничтожен. Если бы столкновение произошло на максимуме их скорости, они бы испарились, даже не успев осознать, что произошло, а «Джордано Бруно» пополнил бы список кораблей, таинственно исчезнувших по пути к Ракхату.

Карло едва не хихикнул, поймав себя на мысли: «Закажу девятидневный молебен в честь Девы Марии, когда вернусь домой… Нет — построю церковь, наполненную сокровищами с Ракхата!» После таких событий, обнаружил он, здравый смысл отходит на второй план, и религия берет свое.

Поднявшись, Карло посмотрел на сенсорную коробку, находившуюся чуть правее пробуравленной дыры. Стараясь не потревожить грязь, отделявшую его от вакуума, он вытащил коробку из гнезда и осторожно стряхнул с нее пыль. На складе хранилось еще два сенсорных блока. Эту коробку он заменит, но поручит Кандотти ее восстановить.

«Она еще пригодится в качестве запасной», — подумал Карло. «Самая безопасная линия поведения, — учил Сенека, — это пореже испытывать судьбу». Видимо, не стоит полагаться на чудо чаще, чем раз в неделю.

Труча Саи

2047–2061, земное время

Много лет после того, как София Мендес во второй раз не смогла вырваться с Ракхата, ей снилась родная планета. Это причиняло боль, и она перестала отсылать на Землю свои отчеты, полагая, что, если разорвет эту последнюю связь, сны прекратятся; но они продолжались.

Чаще всего она оказывалась в аэропорту, ожидая, когда объявят вылет ее самолета, или на каком-нибудь железнодорожном вокзале; в этих снах София знала, что где-то ее ждет Джимми. Иногда она шла по знакомой улице, в Токио или Варшаве. Но чаще пребывала в некоем несуществующем месте, которое лишь символизировало Землю. Во сне София почти всегда была одна, но как-то она сидела в кафе, прислушиваясь к разговорам за ближними столиками, и тут вошел Сандос — как обычно, опоздав. «Где мы были?» — спросил он, усаживаясь напротив нее. «Мы были в любви», — ответила София и проснулась, испугавшись, что во сне сказала то, о чем никогда не говорилось наяву.

Окруженная шелестом ночного леса, она лежала с открытыми глазами, сортируя обрывки реальности, из которых был соткан этот сон. Кафе находилось, конечно же, в Кливленде. «Сколько лет прошло с нашей первой встречи там?» — спросила она себя. Затем, с большей заинтересованностью, подумала: «А сколько лет мне? Почти пятьдесят, осознала София. — Семнадцать лет на этой планете. Больше, чем я прожила в Стамбуле. Больше, чем прожила где-то еще».

— Сипадж, Фия, — как-то спросила у нее Ха'анала, дочь Супаари, — тебя не печалит, что твои люди оставили тебя одну?

— Ничего не происходит без причины, — ответила София девочке. — Теперь мой народ — руна, так же как и твой.

Она произнесла это с яростной, непритворной убежденностью, поскольку ее личную, маленькую грусть давно заслонило чистое и бескорыстное возмущение рабской зависимостью руна. София нашла цель своей жизни на Ракхате. Она прилетела сюда, дабы научить варакхати единственному слову: справедливость.

По всему крупнейшему материку Ракхата безмолвное негодование наконец обрело голос — стараниями Супаари ВаГайджура, Джалао ВаКашан и их последователей. Обычное оружие бессильных: неискренняя покладистость и притворное неведение, кражи и мелкие препоны, нерасторопность и симуляция непонимания, — все было отброшено ради ошеломительной, воодушевляющей силы. Подобно спящим, очнувшимся от расслабляющего сна, руна пробудились, высвободив мощь, чей потенциал прежде сознавали только джана'ата и обоснованно страшились ее.

После первой вспышки мятежа, когда были освобождены Гайджури Агарди, восставшие стали использовать политику запугивания. Просыпаясь утром, глава джана'атского семейства обнаруживал, что рунские слуги покинули дом, а на спальном гнезде, рядом с его горлом, лежит нож. Если у него была хоть капля здравого смысла, он бежал на север, прихватив с собой семью. Конечно, иногда повстанцам давали отпор. Но знание — сила, а София Мендес по-настоящему просветила руна.