Ма решил держаться настороже и не поддаваться обаянию Китери, но на следующее утро, когда вышколенные, одетые в красивые ливреи слуги принялись собирать снаряжение, складывать шатры и подготавливать возвращение в Инброкар, посол вдруг поймал себя на том, что приглашает Верховного на свою баржу — в качестве почетного гостя Территории Мала Нджера. День, который заняла дорога по реке, прошел в дружеском общении, и когда они подплыли к причалам столицы, Ма уже представлялось столь же разумным, сколь и приятным пригласить Верховного в посольство на близящийся Фестиваль Солнц, празднуемый маланджерцами.

И в ответ на небрежный вопрос, будет ли госпожа Суукмел находиться в резиденции, посол ответил Верховному: «Да».

Словно охотник, раздевшийся для подкрадывания к добыче, Хлавин Китери явился через неделю в посольство территории Мала Нджера, облачившись в простые мантии ученого, — одно могучее плечо эффектно обнажено, драгоценности великолепны, но в строгой оправе. Польщенному послу он сказал, что восхищается открытой естественностью Мала Нджера, где не тратят усилий на бессмысленные церемонии; поэтому перекликающийся хорал в его честь был коротким. Не стреноженный, таким образом, протоколом, сорок восьмой Верховный Инброкара смог свободно расхаживать среди собравшейся в посольстве публики, с любезной непринужденностью приветствуя сановников и знакомых, высказываясь по поводу долгой истории фестиваля, позволяя втянуть себя в обсуждение маланджерских песенных гармоний.

С безошибочным чутьем он угадывал людей, относившихся к нему наиболее неприязненно, — людей, чья преданность стабильности и закону была безупречной. Ненадолго задерживаясь рядом с ними, Хлавин спрашивал у них совета, с серьезным видом выслушивал их суждения, был осмотрителен в собственных высказываниях. Время от времени он упоминал дела, которые такие люди могли обернуть на пользу своим семьям. И пока проходил день, Хлавин замечал, как их подозрительность сменяется готовностью не спешить с приговором.

Он пока не знал, как осуществить преобразования, которых так жаждал. Сам язык его мыслей препятствовал обдумыванию этой задачи: в к'сане не было слова для очистительной революции, которая бушевала в сознании Хлавина Китери. Сражение, битва — да; воин, победитель, дуэлянт, противник, враг — словарь к'сана был щедр на такие термины. Были также слова для восстания и мятежа, но они подразумевали непочтительные действия, а не политический переворот.

Сохраа, думал Хлавин Китери. Сохраа.

Для уха поэта «сохраа» звучало чудесно: словно дуновение ветра в жаркий тихий день, шепчущее о приближении дождя. Однако почти все слова, основанные на «сохраа», ассоциировались с бедствиями, с деградацией и вырождением. Это было главным словом для изменения, и в эти дни он слышал его часто — от военных, отозванных из инспекционных поездок по дальним провинциям, от чиновников, заискивающих перед новым режимом, от представителей родовой знати, приезжавших в столицу, дабы присягнуть на верность, от персонала иностранных посольств, оценивавшего это новое воплощение инброкарской силы. Правящие касты Ракхата были смутно обеспокоены и принижены запахом перемен, витавшим в воздухе, но указывать, что именно поэзия Хлавина Китери дестабилизировала общество, было рискованно. Безопасней было винить коварных чужеземцев, которые дурно повлияли на простодушных селян-руна с побережья Масна'а Тафа'и. Кампания по зачистке мятежных деревень была типичной для юга — коррумпированного, неэффективного, неадекватного. Тревога подтачивала общество джана'ата, точно подземная река, бормоча: сохраа, сохраа, сохраа.

Сейчас Китери дожидался подходящего момента, ибо преследование могло спугнуть дичь. Когда внимание публики переключилось на банкетный стол, он незаметно скользнул к центральной ветряной башне — полому столбу неэстетичных пропорций, где жалюзи были заменены декоративной решеткой, которая не сильно, но действенно уменьшала способность колонны перегонять воздух в главный двор резиденции. Швы кладки были почти невидимы.

Китери не удивляло, что он так напряжен, — ведь опасности подвергалось будущее. «Теперь он поет для архитектуры!» — стали бы говорить, если бы кто-то это заметил, и Хлавин рисковал погубить всю свою осторожную работу, вновь вызвав толки о сумасшествии. «И тем не менее», — думал он. И пел голосом Низким, но звучным и чистым — о рожденной в ночи куколке, прохладной и затаенной, наконец согретой солнцами; о Хаосе, возникающем, чтобы танцевать при дневном свете; о вуалях, вздымаемых горячими ветрами дня; о Славе, вспыхивающей на солнце.

Звуки огромного зала, гудевшего от разговоров и шумного застолья, не изменились. Небрежно прислонившись плечом к полированному камню колонны, рядом с украшенным лепкой окном ее логова, Хлавин спросил:

— И что моя госпожа Суукмел слышит, когда слушает?

— Сохраа, — донесся отклик, тихий, как ветер, предвещающий дождь. — Сохраа, сохраа, сохраа.

Вначале он послал ей драгоценные камни несравненной чистоты, отрезы мерцающей ткани, тяжелой от золотой нити, ножные браслеты и кольца для ее ступней, а также крошечные серебряные украшения, пристегиваемые к когтям. И бронзовые подвески необычной длины, чье звучание было столь низким, что должно было отзываться в самом ее сердце, и сладкозвучные колокольчики, дабы подвешивать к ее головному убору. Шелковые тенты, вышитые и украшенные драгоценными камнями; расписные бочонки искусной работы. Духи, которые наполнили бы ее комнату ароматами гор, равнин, океана.

Все это было отвергнуто — вернулось к нему.

А сверх того: рунские ткачихи, с чьим мастерством не мог сравниться никто на всем континенте. Замечательный повар, чьи паштеты и рулеты отличались отменным вкусом и изысканностью. Массажисты, рассказчики, акробаты. Всех их приглашали в комнату госпожи. Со всеми говорили любезно и заинтересованно, но затем отсылали с вежливыми извинениями. И всех по возвращении во дворец внимательнейшим образом расспрашивал лично Хлавин Китери.

Затем Верховный поедал ей единственное хрупкое яйцо горной илны, аккуратно уложенное в гнездо из ароматного мха. Потом — метеорит, упавший из царства солнц, и простой хрустальный флакон, хранивший щедрый кусок коричневого син'амона, доставленного сюда из еще более далеких мест. Один цветок к'ны совершенной формы. Способную плодиться пару крошечных хлори'аи, чья хриплая песня ухаживания одарила мелодией самый древний из маланджерских закатных гимнов. Все это тоже было отвергнуто — за исключением хлори'аи, которых Суукмел подержала одну ночь у себя, очарованная их красотой. Утром она открыла клетку и выпустила зверьков на волю.

На следующий день у парадных ворот резиденции Китери появилась Таксаю и заявила привратнику, что хочет говорить с Верховным. К изумлению напуганной челяди, Хлавин Китери передал инструкции, чтобы этой рунской служанке позволили войти через главный вход и с учтивостью проводили в его личную комнату.

— Моя госпожа Суукмел желает, чтоб эта смиреннейшая говорила с благороднейшим Верховным откровенно, — сказала Таксаю, но «эта смиреннейшая» стояла перед правителем Инброкара вместо своей хозяйки, а потому держала себя спокойно и с достоинством. — Моя госпожа Суукмел спрашивает у Верховного: «Разве я ребенок, чтобы меня подкупать подарками?»

При этих словах небесные фиолетовые глаза нацелились на гостью, но Таксаю не прижала уши. «Он тебя не убьет, — заверила ее Суукмел. — Он хочет того, чего не может забрать… что должно даваться по доброй воле или не отдается вовсе». Ибо, если бы Хлавин Китери жаждал получить лишь наследственность Суукмел, он легко мог организовать смерть ее мужа. Он мог забрать ее силой и тем же способом зачать с ней детей, даже если бы это означало войну с Мала Нджером. А следовательно, пришла к выводу госпожа Суукмел, он хочет от Суукмел Чирот у Ваадаи не ее потомства, но ее саму.

Пережив этот момент, Таксаю продолжила:

— Моя госпожа спрашивает: «Что может совершить человек, чьи союзники объединены с ним силой любви и преданности?» Намного больше, полагает моя госпожа, нежели те, кто одинок в мире, чьи отцы — препятствия, а братья — соперники, чьи сыновья жаждут их смерти; чьих сестер и дочерей используют, дабы привязать подданных, купить ранг или умиротворить врагов. — Она сделала паузу. — Моя госпожа спрашивает: «Мне продолжать?»