Лин кивнула.
— Ладно. Я с вами пойду… Можно?
Ночь была морозной, но безветренной и тихой. Небо сияло звездами, особенно яркими за городской чертой, на пустынной, разбитой дороге, которая когда-то в незапамятные времена была покрыта асфальтом, и по которой теперь даже тяжелый пашин «джип» пробирался осторожно, переваливаясь с боку на бок.
В машине было тепло и уютно, цветными огоньками светилась приборная панель, тихо играла музыка.
— Ну что, здесь?
Пашин голос звучал торжественно и немножко напряженно, как слегка перетянутая струна. Конечно, он волновался. Конечно, он еще не верил до конца, что на самом деле сейчас сюда прилетит пусть маленький, но вполне настоящий инопланетный корабль, он, Паша, взойдет на его борт и отправится летать вокруг планеты. Если ты не полный псих, то ни за что не поверишь в такое… Паша психом себя не считал.
— Можно и здесь, — сказала Маша.
Она очень хорошо понимала своего спутника и тоже волновалась — за него. Она-то знала, что сейчас это самое невероятное действительно произойдет.
Они вышли из машины и медленно пошли по разбитой дороге, все дальше углубляясь в лес. Паша — встрепанный, в расстегнутой куртке, под которой была только тонкая майка, являл собой образец русской морозоустойчивости, Севелина демонстративно держалась за уши, хотя ее и заставили одеть шапку и толстый свитер поверх летного комбинезона, который, по идее, должен был выдерживать куда более крутой холод, чем легкий московский мартовский морозец.
Маша чувствовал себя в летном комбинезоне весьма уютно, а вот уши и в самом деле мерзли, отвыкли должно быть за много лет от пребывания в суровых условиях окружающей среды. Девушка потерла уши кулаками — пальцы уже покраснели и гнулись плохо.
— Паш… дальше можно уже не идти!
— А как?
Паша остановился и поднял голову к небу.
— Кораблик зависнет на той высоте, которая покажется компьютеру безопасной. Чтобы не задеть деревья. Потом, если я нажму сюда, он спустит трап. Если нажму сюда, он опустится на землю, поломав деревья…
Паша почесал в затылке, честно пытаясь разглядеть какие-нибудь неровности на абсолютно гладком брелке, потом смущенно улыбнулся.
— Ну ты сама знаешь, как лучше…
— Еще пульт может работать с голосом, но мне, честно говоря, в ручную проще… Так привыкла…
Маша плюнула про себя, потому что заметила в голосе своем некие снобистские нотки. Таким тоном мог бы миллионер хвастаться случайно попавшему в его владения пролетарию своей навороченной бытовой техникой.
К счастью, Паша ничего подобного не заметил — он с нетерпением смотрел в небо.
И просмотрел торжественное появление инопланетного космического корабля. Потому что корабль перемещался в пространстве беззвучно и цвет имел подходящий к окружающей среде.
Когда трап тихо спустился к его ногам, Паша ощутимо вздрогнул. И что-то паническое метнулось в его глазах, когда он посмотрел на Машу.
— Это безопасно, — проговорила Маша, с удивлением лицезря это паническое.
Паша был бледен — заметно бледен даже в темноте.
— Вот… Блин… — пробормотал он, — Так это правда все… Это в самом деле все правда?!
Маша раскрыла рот, не зная, что ответить. Честно говоря, она была уверена, что Паша поверил ей с самого начала.
— Паш… — она потянулась, чтобы взять его за руку, но Паша отпрянул.
— Ты меня боишься?! Я не чудовище, я не буду тебя похищать!
— Да иди ты! — махнул рукой Паша, — Не боюсь я… Я просто… Да в шоке я, вот и все!.. Пойдем, что ль?
— Пойдем, — вздохнула Маша.
Лин, которая давно уже топталась у трапа, прислушиваясь к непонятным речам, и не зная, пора уже подниматься или нет, увидев его движение, с облегчением вздохнула и побежала по движущейся лестнице вверх — поскорее в тепло.
Паша достаточно смело шагнул за ней.
И почти невидимая лестница, которая и не лестница в обычном понимании этого слова, а скорее плотный воздушный поток, понесла его к вершинам деревьев к некому сгустку темноты, который невооруженным глазом и не заметишь.
Маша ступила на лестницу вслед за ним, услышала:
— Ну, блин, совсем как на эскалаторе, только как-то…
И Паша уже пропал в темноте.
Темнота переходного отсека, потом теплый, приятный для глаз свет кабины.
— Вау! — сказал Паша, застыв на пороге, — Слушай… Ну, кайф!
— Садись.
Маша вызвала к положенным двум креслам, на одном из которых уже примостилась Лин, дополнительное, показала Паше, куда смотреть, рассказала, что и как будет происходить.
Несколько минут и кораблик вышел на орбиту. Выскочил навстречу огромной, похожей на ноздреватый камень луне, к мириадам звезд, ярких и немигающих.
Паша смотрел на монитор, разинув рот и молчал.
— Сделаем пару витков, — предложила Маша, — Над дневной стороной пролетим. Можно к луне слетать… Можно еще к Марсу или к Венере.
Паша посмотрел на нее, как на бога.
— Ага, — сказал он и судорожно сглотнул.
Эта прогулка доставила удовольствие и ей самой. Она никогда еще не летала вокруг Земли, и ей, как и Паше казалось чудом видеть ее висящей в черной холодной пустоте, сонной, спокойной, укутанной голубой дымкой, видеть огни ночных городов, видеть океаны и моря, туманные очертания материков, проплывать мимо сверкающих серебром спутников. Невозможно даже представить себе, предположить всего лишь на мгновение, что чужие корабли могут приблизиться к ней и низвергнуть огонь в этот туманный покой, убить, уничтожить прекрасный, совершенный мир, просто так, ни за что, из чистой злобности. По глупости, тупости и несовершенству.
Они пролетели над красными песками Марса, так низко, как летали над землей вертолеты, потом над серыми камнями Венеры, над кратерами Луны.
А потом, когда уже возвращались на Землю и Маша мучительно думала над координатами посадки, чтобы не приземлиться, не дай Бог, где-нибудь в Китае, Паша, который после нескольких часов полета, свыкся с происходящем, громко орал, тыкал пальцем в экран и вообще пребывал в состоянии эйфории, вдруг притих и помрачнел.
А потом он посмотрел на Машу, которая, наконец, справилась с навигацией и почти уверилась, что посадит корабль там, где и намеревалась, и спросил:
— Слушай… И что эти зверо… как их там… Они правда сюда летят? Нас уничтожить?
Маша посмотрела на него, ударилась о холодный и острый пашин взгляд и ничего не ответила, вернулась к своим циферкам, что прыгали на приборной панели. Она смотрела на них, и видела только беспорядочное мельтешение, дурацкое и хаотичное, в котором не могла усмотреть ни капли смысла.
… Астронавт Ишидо Тайко, один из немногих людей Земли, находившихся в тот день на орбите, смотрел на родную планету с бесконечной нежностью и тем особенным ликованием, которое разрасталось в душе его в тот миг, когда он предчувствовал рождение нового стихотворения.
Маленькая и очень красивая планета, переливающаяся всеми оттенками зеленого и голубого, хрустально-прозрачный сияющий шарик…
Немногим доводилось смотреть на нее из такой дали.
Но и из тех, кому повезло, никто и никогда не любил Землю так, как Ишидо.
Он родился поэтом и то, что ему удалось стать еще и космонавтом, было совершеннейшим чудом. Во многих странах спорили о том, разумно ли это… Один день пребывания человека в космосе стоит дорого. А поэт — какую работу он сможет выполнять на орбитальной станции? Но все-таки ему повезло и теперь он посвящал Земле стихи. Каждый день, проведенный на орбите, он сочинял одно стихотворение. Он их записывал на магнитофон, чтобы потом, на родине, в покое и уюте своего загородного дома, отточить до абсолютного совершенства.
На корабле, летящем сквозь безвоздушное пространство, важно было только впечатление, вовремя схваченное и записанное, — а идеальную форму (округлую, хрустально-прозрачныю, зелено-голубую) он придаст стихам тогда, когда вернется в Осаку. Там ждут его родители. Ждет невеста Марико. Ждут издатели и многочисленные почитатели его таланта.
