А почему там? Почему не раньше?
— Почему… — начала Маша.
— Потому что сейчас ничего еще не готово. Потому что нужно подготовить корабли. Потому что войска надо собрать, — оборвал ее Айхен, — войска надо привести в нужную точку. Эрдр уже улетел в Совет. Он будет долго доказывать целесообразность большой битвы, советники будут сомневаться, будут думать, пока, наконец, примут решение. Они его примут, никуда не денутся, но Вертгедден обречен.
…Какой-то там неведомый Вертгедден… Никому не нужный маленький, жалкий Вертгедден, планета еще не вышедшая в космос, еще не имеющая представителей в Совете, не имеющая никакой возможности даже возмутиться тому, что ее бросают… Кем она населена? Людьми? Разумными растениями? Мыслящими ежами?..
Наверное, людьми. В галактике больше всего людей.
— И что, у нас есть шанс разбить цирдов? В этой самой Альгейзе? — спросила Маша.
— Есть, — после секундной заминки сказал Айхен, — Давай будем верить, что есть. Иначе зачем все?
Очень интересная позиция.
— Применим оружие Эрдра и будем надеяться, что оно окажется эффективным.
— А если нет?
— Если нет, то все мы смертники. И, пожалуй, нам будет действительно проще и легче погибнуть в Альгейзе, чем отступать и бежать… все дальше и дальше.
Маша кивнула.
Вечный закат.
Застывшее солнце. Застывшая тучка.
Господи, как страшно…
Господи, как хочется домой!
Как хочется туда, где солнце сядет в море, где сумерки превратятся во тьму, где тьму сменит рассвет.
Как хочется ложиться спать и знать, что проснешься… как же хочется!
— Убери все это, Айхен, — попросила Маша, — Пусть лучше стальные стены.
Короткая команда и картинка исчезла. Исчезла так быстро, что закружилась голова.
Севелина не хотела идти. Долго мучалась, стоя перед услужливо открывшимися дверями своей комнаты.
Нельзя идти, нельзя! Потом она будет презирать и ненавидеть себя за это.
Но она должна пойти. Она должна знать!
В вентиляционных шахтах было очень тихо, только ветерок дул, иногда теплый, иногда холодный, от чего это зависит девочка не знала, но предпочитала играть в вентиляции, когда ветерок был теплым, тогда можно представлять себя героем-разведчиком и отдаваться приключениям без все крепнущего желания выбраться, чтобы согреться. Тогда можно играть целый день.
На этот раз она не взяла с собой обычный набор игрушек, не взяла даже любимый бластер, стреляющий светящейся краской — чтобы не было искушения использовать его.
В шахтах можно передвигаться только согнувшись в три погибели, а иногда и вовсе на коленках. Направо… теперь долго-долго прямо… теперь снова направо. Севелина могла с закрытыми глазами найти дорогу куда угодно, и к апартаментам Айхена тоже.
Да, это гнусно, ужасно гнусно подглядывать!
Ужасно стыдно!
Севелина прильнула к полупрозрачному слабенькому силовому полю, отделяющему систему вентиляции от комнат и ничего не увидела кроме радужных всполохов. Какое разочарование! Какое облегчение… Айхен поставил голограмму. Интересно, какую? Лес? Или море? Или усыпанную звездами тихую ночь?
Для нее… для этой мерзкой толстозадой, сисястой особи, в точности такой, как те особи на картинках, и похоже совсем не стесняющейся своей уродливой фигуры… похоже, даже наоборот.
Айхен привез ее для того, чтобы она его ублажала? Почему тогда он не велел ей одеться в прозрачные или блестящие одежды, почему разрешает ходить в летной форме?.. Позорить летную форму!
Севелина вздохнула и уселась поудобнее. Слушать.
Пусть за голограммой не видно ничего, зато уж слышно.
Странный разговор. Обычный. Самый простецкий разговор за завтраком, и ни стонов, не вздохов, как на картинках в «Гезаулге-воине».
Легкая вспышка. Голограмма сменилась. Так, наверное, сейчас?..
Нет, опять говорят только о войне.
Странная особь, непохожа на другие и от этого еще более омерзительна. Значит Айхен притащил ее не для того, чтобы она его ублажала, значит он относится к ней, как к нормальному человеку…
Лучше бы она его ублажила и убралась поскорее! А так… возьмет и не уберется вовсе. Что тогда делать?
Снова вспышка и голограмма исчезла.
Совсем исчезла.
Севелина с сильно бьющимся сердцем приникла к пленочке силового поля.
Они стояли рядом. Айхен мрачный. И особь плачущая.
Тихо плачущая. Беззвучно, как можно плакать даже мальчикам. Севелина поняла, что она плачет, потому что смотрела ей в лицо и видела слезы.
И еще она видела, как смотрит на нее Айхен.
Как светятся его глаза…
Как он повернул ее к себе и обнял.
— Не надо плакать… Мы с тобой столько прошли… ты понимаешь, что живы мы остались чудесным образом…
— Ко-он о нас заботился.
Она уткнулась лицом в его плечо, она тоже обнимала его.
— Ко-он погиб, а мы нет.
— И что с того?
— Мы выбрались, сбежали от звероноидов, несмотря на то, что они очень-очень хотели нас поймать.
— И что?
Она подняла на него глаза, и он ей улыбнулся.
— Они не боги, они не всемогущие, они просто злобные и мерзкие твари. Всего на всего. Ты плачешь, ты отчаиваешься, ты уже смирилась и готова умирать?
— Я всего лишь плачу…
— Ты плачешь по Земле, которая ниже Вертгеддена на сотни световых лет. Цирды идут к Альгейзе, Земля остается в стороне. Далеко в стороне.
— Они могут свернуть…
— Они не станут сворачивать! Не за чем им сворачивать!
— Я боюсь… я так боюсь!.. Айхен! Мы победим их, правда? Мы остановим их в Альгейзе! Ты прав, мы выбрались с Ко-она. Это было чудо. Значит чудеса случаются. Значит чудо может случиться еще раз!
— Запросто!
Он наклонился и поцеловал ее.
Этого Севелина вынести не могла. Она зажмурилась и кинулась прочь. Пусть грохотала, как робот-уборщик на свалке древних звездолетов, пусть ее могли разоблачить, пусть бы ее даже убили, пусть бы ее даже сослали в пансион для сирот на какой-нибудь захудалой планете!
Девочка не стала спускаться в свою комнату, она осталась сидеть в тоннеле шахты — сейчас не могла сориентироваться в каком — и размышляла, а стоит ли спускаться? Может быть остаться здесь? Затаиться? Пусть ее поищут, побеспокоятся?
Потом она подумала, что не будет никто ее искать. Может быть, даже о ней и не вспомнят. С чего бы вдруг? Разве она кому-нибудь здесь нужна? Разве о ней вообще вспоминали бы, если бы она сама не вертелась у всех под ногами? Не вспоминали бы! Более того, все были бы только рады избавиться от нее, ведь она только всем мешает, требует внимания к своей жалкой особе у занятых важными делами мужчин.
Зачем вообще они взяли ее к себе?!
Жалко было выбросить?!
Севелина вдруг задумалась над тем, откуда она, собственно взялась. Она не помнила ничего, кроме базы, значит она здесь родилась? Но кто ее родители?
ГДЕ ЕЕ РОДИТЕЛИ?!
ГДЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ МОГЛИ БЫ ЕЕ ЛЮБИТЬ?!
Действительно любить, по-настоящему любить… Они умерли? Они бросили ее? Они не смогли с ней остаться, оставив на попечение пиратов, которые почему-то согласились ее опекать… может быть, были чем-то им обязаны?..
Нужно узнать! Нужно все узнать!..
И зачем?.. Она слишком мала, чтобы отправляться на поиски родителей… Да и, впрочем, нет их наверное, даже если на самом деле они есть — все равно их нет. Нормальные родители не бросают своих детей.
Может быть они хотели, чтобы у них родился мальчик? Действительно, какое страшное разочарование постигло их!
Ветер в шахте стал холоднее, но Севелина все еще была тверда в своем решении не выходить. Она нашла компромисс. Перебралась из шахты в ангар и забралась в эвакуационную капсулу, одну из трех, довольно больших и удобных машин, быстро и легко запускавшихся, очень скоростных. В капсуле было тепло. Капсула имела маленькую каюту, в которой была удобная кровать.
Севелина улеглась, свернулась калачиком и замерла.
