В процессе вытаскивания утопающего — или вернее, замерзающего — Серега потерял варежку, но, что характерно, ничуть об этом не жалел. Ибо спасти человека от верной гибели было ему радостно и приятно и стоило даже не таких малых жертв.

Спасенный человек долгое время пребывал без сознания, горел от высоченной температуры и бредил на непонятном языке. Метеорологи попробовали было вколоть ему антибиотики, но, видимо, у космонавта была на них аллергия… едва не окочурился… После этого решено было лечить его народными средствами — от греха подальше — и просто ждать, выкарабкается он или нет с сознанием того, что сделали для него все, что могли.

Серега съездил в близлежащее селение и привез какие-то сушеные травки, которые следовало заваривать и вливать больному в рот, но лучше всего ему помогал спирт. Внутренне и наружно. И слава Богу — потому что иными лекарствами метеорологи и не обладали.

Таким образом, иностранный космонавт перманентно пребывал выпимши или с похмелья, но вроде как все-таки постепенно шел на поправку. Конечно, не так уверенно, как это могло быть, имей он возможность лечиться антибиотиком, но все-таки!

— Вот из ю нейм? — спросил его Серега, в один из моментов, когда космонавт, казалось, пребывал в проясненном сознании, — Кам ю фром?

Никакой реакции.

— Шпрехен зи дойч? — вопрошал Леха, — Это… как его… Парлямо итальяно? Испано? Португало?.. Да кто ж ты такой, мать твою за ногу?!

— Странный он какой-то, — чесал в бороде Серега, — Английский — международный язык, сейчас его каждая собака знает. Неужели он не понимает, что такое «вот из ю нейм»?!

— Не врубается, наверное, — пожимал плечами Леха, — Не знает еще на каком он свете…

И это была истина.

Никогда в жизни Айхену еще не было так плохо!

Разве что на Ко-оне… Но на Ко-оне, по крайней мере, это не было так ДОЛГО!

Бородатые и красномордые заливали в него какую-то дрянь. Либо спиртное либо что-то жутко горькое. И то и другое ударяло в голову, мутило рассудок и уносило в темные дали, где он качался среди звезд в горячих маслянистых волнах, в которых периодически тонул, отчаянно барахтаясь, и все равно захлебываясь и уходя на дно.

Аборигены пытались с ним говорить, видимо мучались любопытством, кого выудили на свою голову, но тщетно. Айхен изображал полное непонимание — напрягаться и пытаться налаживать общение у него не было никакого желания. Когда ему стало лучше, он пытался придумать, что делать дальше, но ничего конкретного не приходило в его голову. Ладно, рассуждал он, встану на ноги, тогда разберусь. Что-нибудь да придумаю. Раз уж с Ко-она удалось выбраться, то уж отсюда — как нечего делать.

Принц жутко отощал, зарос уже вполне приличной бородой, волосы сбились колтуном и был он ужасающе, невероятно ГРЯЗЕН! К тому моменту, когда он впервые самостоятельно смог подняться на подгибающиеся от слабости ноги, он был один к одному — метеоролог. Все равно как родной брат Сереге и Лехе. И такой же вечно пьяный, как и они.

— Каша с тушенкой. Ка-ша!

Палец указывает на миску с едой.

— Рыба. Ры-ба!

Палец указывает на какого-то плоского засушенного представителя местной фауны.

Слово «рыба» принцу удалось повторить легко, что вызвало у его учителей неподдельный восторг.

— Не безнадежен! — провозгласил Леха, — За это надо выпить!

— Бу-тыл-ка! Спирт! Ста-кан!

В субботу его повели в БА-НЮ, некое жуткое место, снабженное огромной железной ПЕ-ЧЬЮ, отапливаемой УГ-ЛЕМ, на которой грелась ВО-ДА.

Эта ВО-ДА в сочетании с МЫ-ЛОМ и МО-ЧАЛ-КОЙ (совершенно невозможное слово!) совершили чудесное действие, очистив кожу ничуть не хуже, чем обычный молекулярный душ.

По примеру своих друзей метеорологов Айхен прополоскал в мыльной воде свой заскорузлый пилотный костюм и одел зеленые пятнистые штаны и полосатую майку — ТЕЛЬ-НЯШ-КА! еще одно невозможное слово — которые щедрой рукой выдал ему Серега.

Однажды к домику подошло чудище, имевшее название МЕД-ВЕДЬ. Леха вышел на крыльцо с РУЖЬ-ЕМ и выстрелил в воздух, чудище с обиженным ревом уковыляло прочь.

Дни и ночи — и ничего не меняется. Белый снег. Ледяной ветер. Бесконечная ледяная пустыня. Маленький бревенчатый домик, окруженная заборчиком круглая полянка с вышкой и железными дырчатыми ящиками. Бубнеж из облезлого агрегатика под названием РА-ДИО.

Мир вне времени.

От нечего делать Айхен учил язык, слушал радио, заставив себя запастись терпением и не изводиться по поводу того, что пока он хлещет с метеорологами спирт, в цивилизованном мире вершатся великие дела.

К тому моменту, когда солнце стало чуток поярче и снег под стенами дома покрылся хрустальной корочкой, Айхен уже вполне прилично мог беседовать с аборигенами и даже вполне понимал, о чем вещает это пресловутое радио. Вещает — а не просто бубнит!

— Весна! — с удовольствием сказал однажды Леха, выходя из избы, и снимая несмотря на лютый мороз, шапку, — Ну дождались, слава Богу.

— Можно уехать? — осторожно спросил его Айхен.

— Еще нет… В начале мая смена прибудет. Терпи, космонавт.

Чем занимались метеорологи, ради чего просиживали бесконечную полярную зиму в небольшой избушке вдали от цивилизации, так и осталось для Айхена загадкой. Они бродили по круглой полянке, глядели на какие-то приборы, потом общались по рации с «большой землей». Когда Айхен предложил им однажды вызвать для него какое-нибудь транспортное средство, метеорологи изумились неподдельно, потом заявили, что это никак не возможно. Почему? Да нельзя и все! Не поедет никто. Ждите, пришелец, начала мая. Когда смена прибудет. А до мая еще…

На стене висит календарь. День, когда прибудет смена обведен красным.

В середине апреля из-под снежного покрова показалась земля. Крохотные желтые островки на горках. Кусочки жизни живой в мире бесконечного холода. Земля… То, что под ногами — земля, и планета называется Земля. Вот ведь выпендрились!

— Здесь бывает тепло?

— Бывает. Летом. Тогда травка появляется цветет все кругом. Красиво… Только мы-то эту красоту видим редко. Как только ледоколы лед поломают поплывем в Салехард… А оттуда вертушкой в Надым. Я там живу.

— Надым — это что?

— Город.

— Мне Москва.

— Ха! И чего всем сдалась эта Москва? Тебе-то туда зачем?

На самом деле теперь уже по большому счету не за чем.

Объясняться сложными предложениями Айхену все еще было затруднительно. Понимать язык легче, чем говорить на нем. Тем более язык здешний такой сложный, что голову сломаешь.

— Человек, который найти в Москве… Домой.

Серега кивнул. Понял.

Когда-то он спросил Айхена:

— Откуда ты родом?

Айхен долго молчал, а потом поняв, что не сможет придумать что-то правдоподобное, мучительно молвил:

— Не могу сказать.

Это был странный ответ, но Серега почему-то им удовлетворился. Не можешь — значит не можешь. И перестал спрашивать.

Замечательные люди эти метеорологи!

Однажды по пьяни, воспылав любовью и доверием к своим друзьям Айхен заявил, что он инопланетянин и метеорологи спели ему замечательную песню про бухгалтера Иванова, который оказался вовсе не бухгалтером, а «чужезвездным гостем».

Сначала Айхен пытался подпевать:

А потом — когда начал трезветь — такая тоска взяла. Смех смехом, а как из этих весей выбираться, если Машу с ее катером и мощной рацией не удастся отыскать? Время идет, месяц за месяцем, хорошо если солдатик решил остаться на Земле, а если нет? Если вознамерился и дальше самоотверженно защищать галактику? Тогда все — точно придется овладевать «важнейшей из профессий».