Пальцы Уорда на ее талии сжались, и он, тщательно следя за своим голосом, сказал:

– Ну, я думаю, что Уэдерли был для тебя слишком стар, а Драмлин – слишком неопытен. И вообще, в приличном обществе на эти темы не разговаривают.

– В моей семье об этом вообще не говорили.

Уорд втянул в себя воздух.

– И когда ты вышла замуж за Драмлина…

– Я была в истерике. Я решила, что Барт меня смертельно ранил. Когда наконец он сумел пробиться сквозь мое невежество, то осторожно рассказал мне все, что знал сам. Как ты сам понимаешь, этого было слишком мало.

– Мне жаль, Морган, – Он крепче обнял ее и добавил: – У нас слишком разный опыт. Мое образование началось с семи лет.

– С семи! Господи Боже! Да как ты мог что-нибудь понять в таком возрасте?

– Мой отец считал, что лучше объяснить то, что я видел своими глазами. – Уорд немного помолчал, потом скованно продолжил: – Мама умерла, и отец начал приводить в дом женщин. И не испытывал никаких угрызений совести.

Морган рывком села.

– Твой отец! Не могу поверить!

Лицо Уорда сильно напряглось, нос стал крупнее, а скулы острее.

– Поверь, – бросил он.

Тоска в его мягких глазах тронула ее сердце. Морган провела рукой по его подбородку, уже покрывшемуся жесткой щетиной.

– Это было тяжело?

Уорд пожал плечами, но этот небрежный жест не помог расслабиться застывшему лицу.

– Я считал, что это нормально.

Морган положила голову на грудь Уорда, как на подушку. Биение его сердца, низкое рокотание голоса успокаивали.

– И ты наткнулся на него, когда он был с женщиной…

– С двумя.

– И он все тебе объяснил? Господи, надеюсь хоть, не показал?

Уорд фыркнул. Морган с благодарностью почувствовала, что он расслабился.

– Все же у него оставалось какое-то представление о приличиях. Он отослал меня прочь, а позже пришел ко мне в комнату, чтобы объяснить – в непозволительных подробностях, – чем именно они занимались. После того случая, он часто говорил об этом и давал мне книги вроде «Фанни-Хилл». К двенадцати годам я знал о женщинах больше, чем иной мужчина узнает за всю свою жизнь. Сначала это казалось мне отвратительным, позже стало интересным, а в конце концов, начало приводить в бешенство. Отец никогда не задумывался о последствиях своих поступков. В результате он заразился сифилисом, и это ограничило ему возможность выбора женщин. Он брал служанок, причем ему было все равно, с согласия или против воли, заразил трех из них, и одна повесилась. В конце концов, Бостон прибег к пуританским законам восемнадцатого века, отца арестовали за блуд, тем самым, уничтожив его репутацию и фамилию Монтгомери. Бабушка увезла меня в Нью-Йорк. К счастью, отец через три года умер.

– Боже мой! – выдохнула Морган. – Никогда бы не подумала.

– Собственно, это наша фамильная черта. И мой дед, и прадед оба были моряками и тайно распутничали; в других портах. Но отца море никогда не интересовало. Он, скорее стремился промотать наследство.

– А ты выбрал море.

Уорд кивнул.

– Бабушка настаивала, чтобы я закончил колледж, но я… – Он сделал глубокий вдох, – я его не смог переваривать. И в шестнадцать лет сбежал на «Морской цыганке». Я тяжело работал, через два года стал вторым помощником, потом первым, а капитаном сделался в двадцать один год.

– И все-таки ты осел в Бостоне.

– Монтгомери двести лет называли Бостон своим домом. Отец уничтожил нашу репутацию. Мой долг – восстановить ее.

– Это для тебя так важно? Воспоминания могут причинять боль.

– Двести лет, Морган! Это важно.

Морган как можно уютнее устроилась в объятиях Уорда, чувствуя, как сквозь счастье пробивается страх, Уорд ее любит, но похоже, что все равно не сможет остаться с ней. Имя, родословная – все это для нее ничего не значило. А для него означало все. Уорд представляет собой все то, чего не было в его отце. Он холоден, тактичен, сдержан; но по его жилам бежит жаркая, страстная кровь его отца. И сердце Морган ныло, потому что она не представляла себе, как он сумеет примирить эти две ипостаси.

За те семь недель, что Уорд отсутствовал, произошли две вещи. Во-первых, Морган убедилась, что носит его ребенка. Она не особенно беспокоилась, потому что по опыту знала, что мужское семя с легкостью поселяется в ней, но прижиться и вырасти не может.

Второе событие было коварнее. Скука, глубокая, угнетающая скука. В конце концов, Морган отыскала свой парик и решила, что будет гулять каждое утро в самые ранние часы, пока остальные люди еще спят.

Однако ни та ни другая деятельность не давала пищи уму. Не помогала и болтовня с Мейв и Фионой. Поначалу перспектива вести размеренный образ жизни возбуждала Морган, но на деле, хотя ей и нравилось слушать про детей Фионы, про ее мужа-ирландца, пьяницу и бездельника, про попытки Мейв встретить приличного, надежного мужчину, эти истории в конце концов надоели.

И однажды утром она надела парик, большую шляпу с полями, накидку с капюшоном и послала Мейв за кебом. С колотившимся сердцем, боясь наткнуться на кого-нибудь из Уэдерли или на Тернеров, Морган все же направилась в Атенеум, частную библиотеку, где Роберт Монтгомери любезно купил ей абонемент на имя миссис Браун. Приглядывая за входящими, Морган рылась на полках. К счастью, в этот ранний час посетителей почти не было. Она выбрала несколько книг, особенно обрадовавшись отнюдь не назидательным «Трем мушкетерам» и «Графу Монте-Кристо», и вернулась домой.

За несколько дней до предполагаемого возвращения Уорда она опять пришла в библиотеку и стала весело рассматривать книги, пытаясь выбрать что-нибудь интересное для капитана. Увлекшись, Морган не замечала стоявшей у стеллажей женщины до тех пор, пока со всего размаху не наткнулась на нее. Посетительница выронила свои книги. Бормоча извинения, Морган наклонилась, чтобы собрать книга, при этом машинально читая названия. «Грозовой перевал». С внезапной тоской она вспомнила, что это любимая книга Эми.

Поднявшись и протянув поднятые книги, Морган застыла. Женщина в платье василькового цвета и изящной голубой шляпке на светло-каштановых волосах смотрела на нее знакомыми синими глазами.

– Эми! – ахнула Морган.

Эми ледяным тоном осведомилась:

– Я вас знаю?

– Ну конечно же, глупышка! – ответила Морган и оглянулась по сторонам. Они были одни. Сияя, она договорила: – Это я, Морган.

Эми несколько мгновений вглядывалась в нее, потом глаза ее расширились и она прижала к губам ладонь, обтянутую синей перчаткой.

– Морган! Это ты! О, что случилось с твоими волосами? – спросила она задыхающимся шепотом.

– Ш-ш-ш! – снова оглянувшись, зашипела Морган. – Это парик, понимаешь? Я инкогнито!

– Ин… инкон… что?

– Маскировка.

– Но зачем… О Господи, ну конечно же! – прошептала Эми, и в ее глазах заблестели слезы. – Но как? О, Мо, любимая моя подруга, до меня доходили такие слухи, а ты мне так давно не писала! О, умоляю, скажи, что все это выдумки!

Морган пожала плечами и улыбнулась:

– Я ничего не могу тебе сказать, пока не узнаю, о чем идет речь.

– О! – всхлипнула Эми. – Про убийство!

Морган поморщилась:

– Ах это! Так это правда.

– Нет! – ахнула Эми. – Нет… ты не могла совершить убийство!

– Просто поразительно, – сказала Морган, – на какие отчаянные поступки может пойти человек, оказавшийся в тяжелых обстоятельствах.

– Так он был настолько ужасен? О, Мо! – Эми вытерла слезы. – Сплетни, шепотки… а ты исчезла бесследно! Но когда ты писала мне в последний раз, ты жила в Филадельфии и… О Господи, как ты вообще оказалась здесь?

– Я решила, что при сложившихся обстоятельствах благоразумнее будет уехать из Филадельфии. А ты? Что ты делаешь в Америке, Эми? В Бостоне?

Глаза Эми засияли. Она схватила Морган за руку:

– Я вышла замуж! Можешь поверить?

– Нет! – ахнула Морган. – Когда? – Она замолчала, сообразив, где они находятся, и скорчила гримаску. – О, черт возьми, Эми, мы не можем здесь разговаривать! Приходи ко мне, обязательно. Вот, – добавила Морган, открыв книгу на пустой странице в конце, вытащила из сумки огрызок карандаша и написала адрес. – Я живу здесь. Придешь через полпаса? Только смотри, Эми, прикрой лицо, потому что тебя никто не должен узнать, обещаешь?