– Как твоя поездка в Вустер, Роб? Брат наконец женился?

– Да, сэр, – ответил Роб. – Но вас там не хватало.

– Но ведь ты принес мои извинения? Объяснил, что мне пришлось заниматься делами?

Роб кивнул:

– Они все поняли.

– Конечно, поняли. В их жилах течет кровь Монтгомери – бостонская кровь. Нет человека, родившегося в Бостоне, который не понял бы правило «дело превыше всяких удовольствий».

Они приближались к пристани, и мягкий, пряный запах океана защекотал нос. Еще один поворот, и океан раскинулся перед ними, серый, с белыми барашками, и в нем отражается небо. Уорд несколько раз глубоко вдохнул. Как всегда, соленый воздух заставил кровь быстрее бежать по жилам, а плеск волн показался сердцу песней. Уорда охватила острая тоска. Прошло два года с тех пор, как он бросил якорь, но он до сих пор тоскует по морю так же сильно, как и в тот день, когда в последний раз сошел на берег с «Морской цыганки».

Роб натянул вожжи, и экипаж остановился перед конторой Уорда, Монтгомери взял шляпу и трость.

– Роб, пойдем со мной. Если я не ошибаюсь, тебе будет интересно это увидеть.

Они поднялись по лестнице, прошли через склад и кабинет Роба и вошли в кабинет Уорда. Уорд скользнул взглядом по комнате.

– Холодно. Может, я… – Роб посмотрел на маленькое окно. – Сэр! Окно разбито! Вас ограбили!

Уорд подтвердил:

– Совсем незначительно. Совок угля, немного заварки и вот, видишь? Банка пустая. – Он кивнул на банку, в которой хранил желатиновые конфеты. – Вчера вечером я оставил на столе коробку сливочной помадки. Похоже, она тоже исчезла, – произнес Уорд, заглянув в корзинку для мусора. – Здесь пустая коробка и то, что осталось от оконного стекла.

– Вы же не любите помадку. – Тут глаза Роба расширились. – Оконное стекло, сэр? В мусоре?

– Похоже, это очень аккуратный воришка, – медленно ответил Уорд. Эта аккуратность его обеспокоила.

– Аккуратный воришка?

– Да. За последние пять дней я чинил это окно трижды. Всякий раз одно и то же. Он разбивает окно, разжигает огонь, съедает мои желатиновые конфеты и выпивает пару чашек чая. Перед тем как уйти, он сметает осколки, моет чашку и ставит на место чайник.

– Я немедленно сообщу в полицию, – угрюмо сказал Роб. Уорд покачал головой. Понятно же, что этот вор – просто какой-то бездомный мальчишка.

– Не сейчас, Роб. Пусть он и бродяга, но все же относительно честный.

– Честный! Это же вор!

– Он таскает только еду и уголь. В этом ящике у меня хранятся сто долларов, и ящик не заперт. Воришка не прикоснулся ни к деньгам, ни к раме на портрете бабушки, ни к золотому пресс-папье. Хоть он и в отчаянном положении, но ни разу не взял ничего сверх необходимого.

– Ладно, – сказал Роб. – Не будем его арестовывать, просто поставим запирающиеся ставни и выбросим ключ за окно, по крайней мере, убережем вас от расходов по установке стекла.

– Отличная мысль, но я решил его поймать, – ответил Уорд, и желудок словно заплясал веселую джигу. Прошли месяцы, а может, и годы с тех пор, как он позволял себе что-то хотя бы вполовину такое же волнующее. – Конечно, это всего лишь бездомный бродяжка. Одному Богу известно, сколько их в Бостоне. Капитану Арнольду как раз нужен юнга. Мы устроим бродяжку на работу и будем вычитать из жалованья за стекло. За конфеты с него брать мне совесть не позволит.

– Так вы оставили помадку специально для него?

– Парнишке нужно что-нибудь посущественнее, чем желатиновые конфеты.

– Сэр, но вы же не можете спасти всех бездомных бродяжек в Бостоне, даже если бы у вас были на это деньги!

– Не могу, но хотя бы этого спасу. Он мне нравится. Он упрям. – Уорд сел за стол, приготовившись к долгому рабочему дню. – Он забирается только в мою контору. Я собираюсь поймать его сегодня ночью. Ты со мной, Роб? Мне потребуется помощь.

– Сегодня вечер Папанти. Там будут мисс Кабот и мисс Кёртис. Если пропустите – рискуете оскорбить Папанти и миссис Оутис. И лишиться абонемента.

– Проклятие! – Уорд с отвращением вздохнул. – Иногда я думаю, а стоит ли этот абонемент таких усилий. Этот чертов скрипичный смычок Папанти меня здорово раздражает. Мой дед потерял руку, сражаясь против английской тирании, а что происходит в Бостоне спустя каких-то семьдесят лет? Мы позволили итальянскому тирану распоряжаться нашей светской жизнью!

Роб ухмыльнулся:

– Вы уже достаточно хорошо выучили правила, сэр. А лишение абонемента, особенно сейчас, когда подумываете о женитьбе, будет для вас серьезным неудобством.

– Иной раз я думаю, что серьезным неудобством будет женитьба, – проворчал Уорд.

– Нет, если вы думаете о чести семьи.

Честь семьи, подумал Уорд, – это все равно что камень долга, угнездившийся в его груди. Когда-то имя Монтгомери было весьма уважаемым, но отец его очернил, а заодно истощил состояние. Давным-давно Уорд решил, что для него дело чести восстановить и то и другое, поэтому провел лучшие годы своей юности, изучая дело своих предков, работая сначала матросом, а потом став капитаном. Теперь, сделавшись сухопутным человеком, он днем управлял бизнесом, а по вечерам обхаживал светское общество Бостона, пуская в ход свои безукоризненные манеры и занимаясь благотворительностью. Состояние восстановлено, к семье вновь относятся благосклонно. Но чтобы имя Монтгомери снова оказалось среди элиты Бостона, ему нужно жениться на представительнице старинной бостонской семьи. На одной из тех леди, что посещают вечера у Папанти.

– Хорошо, хорошо, я все понял Роб. Сегодня я пойду на этот проклятый бал. А завтра воскресенье, так что за бродяжкой мы придем в понедельник, – закончил он, а противный голосок зудел: «Подобающая бостонская супруга и парочка сыновей…»

– В понедельник я обещал Терезе, – заспорил было Роб.

– Наше дело будет гораздо интересней.

«…и дело всей моей жизни завершится. В двадцать девять лет. Если я умру, вряд, ли кто-нибудь будет по мне скорбеть».

– Ну ладно, – со вздохом согласился Роб. – Вы оставите для него что-нибудь сладкое? Между прочим, сладости не очень подкрепляют растущий организм мальчика.

«Неужели в жизни нет ничего более увлекательного?»

– Я хочу, чтобы он достаточно проголодался. Когда поймаем парнишку, мы накормим, его как следует.

– Сэр, – произнес Роб в полной темноте. – Сомневаюсь, что он придет.

– Замолчи, – проскрипел Уорд. – А то нас услышат.

– Да уже четвертый час.

Скорчившись в углу, Уорд переложил пистолет в левую руку и потуже затянул воротничок. Огонь в печке давно погас, океанский воздух становился все холоднее, пронизывал стены и просачивался сквозь шерстяную ткань черного сюртука. Снаружи завывал ветер, оконные стекла дребезжали – зловещий знак для моряка и опасность для бездомного бродяжки Уорда. Норд-ост набирал силу.

Нахмурившись, Уорд посмотрел на окно. Где же он? Он приходил всю неделю. Может, с ним что-нибудь случилось?

Ветер на мгновение затих. Послышался стук лошадиных копыт и звяканье колокольчика. Экипаж! «Ах тупой чертов дурак, зачем ты велел кучеру ждать?!»

– Роб, – прошептал Уорд, – отошли экипаж. Только выйди через одну дверь, а потом тихонько войди через другую. Пусть наш грабитель думает, что мы ушли. А потом спрячься, пока я тебя не позову.

– Экипаж! Конечно же! Как же я об этом не подумал?

– Возможно, – с ноткой юмора в голосе ответил Уорд, – потому, что тебя не воспитывала бабушка с ястребиным взглядом. Хитрость бывает очень полезной.

Роб вышел. Прошло пятнадцать минут. Двадцать. Двадцать пять – и тут Уорд услышал, как кто-то слабо скребется снаружи, Через миг окно было разбито доской, причем гораздо тише, чем он ожидал. Уорд затаил дыхание и увидел, как две небольшие, обтянутые перчатками руки уцепились за подоконник. Грабитель что-то негромко проворчал, ноги скользнули по кирпичной стене. Минуту спустя в окно протиснулась черная фигура и с глухим стуком упала на пол. Послышалось отчетливое «Ой!», сказанное женским голосом.