«Возьмем, например, «право человека» на свободу слова. Она предполагает, что любой человек может говорить все что хочет. Но забывается вопрос: где? Где он имеет это право? Очевидно, что он не имеет права на чужой собственности, на которую вторгся. То есть, он имеет это право только на своей собственности или на чужой, чей владелец разрешил ему это, в качестве дара или договора аренды. Фактически, такой вещи как отдельное право на «свободу слова» не существует; есть только право собственности: право делать все, что человек хочет на своей собственности или заключение добровольных соглашений с другими собственниками». [2]
Вкратце, индивид не имеет «права свободы слова»; право, которое он действительно имеет – это право нанять зал и обращаться к людям, которые пришли в это помещение. Он не имеет права на «свободу печати», право, которое он действительно имеет – это право написать и опубликовать памфлет, а также продавать этот памфлет тем, кто желает его купить (или раздавать бесплатно тем, кто желает его взять). Таким образом, все, что он имеет в этом случае – это права собственности, включая право добровольного контракта и передачи части или всех этих прав. Не существует отдельного «права свободы слова» или свободы прессы, больших, чем права собственности, которые индивид имеет в каждом из этих случаев.
Более того, построение анализа в терминах «права свободы слова» вместо прав собственности приводит к курьезам и ослаблению самой концепции прав. Наиболее известен пример возражения, приведенный судьей Холмсом о том, что никто не имеет права кричать «Пожар!» в переполненном театре и, следовательно, право свободы слова не может быть абсолютным, но должно быть ограничено и ослаблено соображениями «общественной политики». [3] Но если мы проанализируем проблему в терминах прав собственности, то увидим, что никакого ослабления и ограничения абсолютности прав не требуется. [4]
Рассуждая логически, кричавший - или посетитель театра или его владелец. Если он владелец, то он в первую очередь нарушает право посетителей на спокойный просмотр представления, за который они заплатили деньги. Если он один из зрителей, то он нарушает и права зрителей на просмотр представления и владельца театра, вследствие того, что нарушает правила поведения в театре. Так как эти правила (условия посещения) наверняка включают запрет нарушения тишины и срыва представления. В обоих случаях он может быть наказан как нарушитель прав собственности. Следовательно, если мы концентрируемся на правах собственности, мы видим, что пример Холмса не требует закона для ослабления абсолютной природы прав.
И действительно, судья Хьюго Блэк, известный «абсолютист» в вопросе «свободы слова» прояснил это в своей острой критике примера Холмса о «крике «пожар» в театре», критике, которая базируется на правах частной собственности. Блэк утверждает:
«Я пошел с вами в театр сегодня вечером. Если мне придет в голову встать вместе с вами посреди представления и начать ходить по залу, то независимо от того, говорим мы что-либо или нет, мы будем арестованы. Никто и не утверждал, что Первая Поправка дает людям право идти куда угодно и делать что угодно. С покупкой театрального билета они не получили права выступать там с речами. В нашей стране действует система прав частной собственности, также защищенная Конституцией. У нас действует система прав собственности, согласно которой человек не имеет права идти куда угодно и делать что угодно. К примеру, мне станет дурно, если кто-либо ворвется ко мне в дом и станет утверждать, что имеет на это конституционное право потому, что он хочет произнести речь против Верховного Суда. Я признаю свободу людей выступать против Верховного Суда, но я не хочу, чтобы они делали это у меня дома.
Афоризм о крике «пожар» в театре просто чудесен. Но вам необязательно кричать «пожар» чтобы быть арестованным. Если человек создает в театре беспорядок, его должны задержать не из-за того, что именно он кричит, а потому что он кричит. Его должны арестовать не из-за взглядов, которые он имеет, а потому что здесь никто не хочет слышать от него каких-либо взглядов. Таков мой ответ: не из-за того, что именно он кричит, а просто, потому что он кричит». [5]
Несколько лет назад французский политический теоретик Бертран де Жувенель также призывал к ограничению свободы слова и свободы собраний на основе того, что он назвал «проблемой председателя – проблемой распределения времени в зале заседаний, перед микрофоном на радио или печатного места в газете, или любом ресурсе, где писатели или ораторы считают, что имеют право реализовать свою свободу слова». [6] Что проглядел Жувенель – так это наше решение «проблемы председателя» - ее формулировку в терминах прав частной собственности, а не в терминах свободы слова или собраний.
В первую очередь, мы можем заметить, что в каждом примере, приведенном Жувенелем – люди, посещающие собрание, человек, пишущий в колонку писем или редакторскую колонку или человек, желающий выступать на радио, требуемый ресурс – время на радио или место в газете – предлагается свободно, считается бесплатным. Мы, экономисты, называем это «проблемой рационирования». Ценный, редкий ресурс должен быть распределен: будь то время на подиуме, время перед микрофоном или место в газете. Но так как использование этого ресурса бесплатно, спрос на данный ресурс значительно превысит предложение и породит «дефицит» ресурса, требующий его дополнительного выпуска. Как и во всех случаях дефицита и очереди, порожденных низкими или отсутствующими ценами, неудовлетворенные потребители остаются с чувством фрустрации и возмущения из-за того, что не получили ресурса, которого, как им казалось, они заслуживали.
Редкий ресурс, если он не распределяется ценовым механизмом, должен распределяться его собственником каким-либо другим способом. Следует заметить, что случаи де Жувенеля могли бы распределяться ценовой системой, если бы так делал их собственник. Председатель мог бы провести аукцион на право выступать на трибуне и затем предоставлять место тем, кто предложил наивысшую цену; продюсер на радио мог бы сделать то же среди участников дискуссии в радио передаче (по аналогии с тем, как продюсеры продают время своим спонсорам). В таком случае не было бы никакого дефицита и чувств нарушенных обещаний (обещаний «равного доступа» публики к колонке, трибуне или микрофону).
Но, даже оставив за рамками вопрос цен, нужно отметить более глубокую проблему, вовлеченную в обсуждение – то, что ресурс по какому-либо критерию должен во всех случаях распределяется его владельцем. Владелец радиостанции или программы (или его агент) сдает внаем или отдает бесплатно время на радио так, как он того пожелает; владелец газеты или его агент – редактор – распределяет место под письма читателей так, как он сам решит; «владелец» собрания и его назначенный агент – председатель – распределяет место на трибуне так, как он считает нужным.
Тот факт, что собственность – это единственный распределитель дает нам решение Жувенелевой «проблемы председателя». Так как гражданин, пишущий письмо в газету – не ее владелец, следовательно, он не имеет права, но только запрашивает газетное место, и исключительное право удовлетворить или не удовлетворить этот запрос принадлежит владельцу. Человек, который просится на трибуну не имеет права говорить, но только запрашивает у владельца или его представителя – председателя - такое право и председатель вправе по-своему решить этот вопрос. Наше решение состоит в том, чтобы придать новую форму правам «свободы слова» или «свободы собраний» вместо использования запутанной и, как показывает пример де Жувенеля, нерабочей концепции некоего «равного права» на время или пространство. Мы должны фокусироваться на правах собственности. Только тогда когда «свобода слова» трактуется как обычное подразделение права собственности, оно становится действительным, операциональным и абсолютным.
Это можно проиллюстрировать на предложенном де Жувенелем «правом на разговор». Де Жувенель говорит, что существует «значение, в котором право на свободу слова может быть применено любым и каждым; это право на разговор» - право говорить с каждым встречным и убеждать и затем собрать этих людей в зале и таким образом «учредить собственную конгрегацию». Здесь де Жувенель предлагает правильное решение, но не обосновывает его. Ибо он на самом деле говорит о том, что «свобода слова» действительна только в смысле права говорить с людьми и убеждать их, нанять зал и обращаться к людям, которые захотят его посетить, и т.д. Но такой смысл права на свободу слова фактически является частью общего права собственности человека (естественно, с учетом права других людей не слушать речи, если он того не хочет, т.е. права не слушать). Собственность включает право индивида на свою собственность и право проводит добровольные сделки и обмены с владельцами другой собственности. Предложенный де Жувенелем персонаж, который нанимает зал и обращается к своей конгрегации, реализует не расплывчатое «право на свободу слова», но часть своего права собственности. Де Жувенель почти понимает это когда обсуждает случай двух людей "Первого" и "Второго".
