– Это что значит?

– Зиё, откуда такой хороший изюм? С базара!.. Это у нас с ним шутка такая.

– Понятно. Еще что?

– Еще обязательно большая тарелка зелени. Гашниш… то есть, тьфу, кинза… укроп, райхон…

– Это что?

– Это этот, как его… этот… базилик. Лук обязательно. Лук нежный, не горький… все чистое, в капельках воды, просто сияет!..

Женя ерзает и закатывает глаза.

– Так-так-так, – говорит он затем, тяжело сглатывая слюну.

– Ну вот. И бутылка водки, разумеется. Рюмки, естественно… Что еще?.. все, пожалуй. Зиё разливает водку, мы выпиваем и закусываем.

– Чем?

– Как чем? Я же тебе говорю: зелень, то-сё… берешь стрелку лука, пару веточек кинзы… сворачиваешь в такой комок… макаешь в кислое молоко… и – ам!

– Вкусно?

Теперь я закатываю глаза, а Женя, на меня глядя, стонет и качает головой, как перед обмороком.

– Ну?

– Ну и все. Болтаем себе помаленьку, едим все эти мелочи… а в это время жена на кухне гремит капкиром о казан.

– Капкир – это что?

– Слушай, я тебе сто раз говорил. Типа шумовки.

– А с вами не сидит?

– Нет. Только если я, например, с женой приду. Тогда посидит немного.

Женя сладко жмурится:

– Да… Вот он – Восток!.. Ну?

– Опять "ну"! Когда все выпьем и почти все съедим, сынишка приносит блюдо с пловом. Едим плов. Правда, перед пловом еще бывает суп.

"Сиёалаф", например. Из черной травы. Есть такая трава. Охапками на базаре продают.

– И?

– Странный суп. Черный-черный. Но вкусный. Но если суп или, не дай бог, пельмени там какие-нибудь перед пловом – это вообще убийство.

Нет, лучше сразу плов.

Женя чмокает.

– А что пьете?

– Ничего не пьем. Я же русским языком тебе говорю: едим плов.

С пловом не пьют ничего. Ну, обычно не пьют…

– Руками едите?

– Руками.

– Вкусный плов?

– О-о-о! – говорю я, качая головой.

Женя снова стонет, потом горестно шепчет:

– Ай-я-я-я-я-я-яй!..

– Да, именно что. – Я безжалостно подтверждаю близость его умозрительных представлений к реальной жизни. – Именно так: ай-я-я-я-я-я-яй!..

Женя горестно вздыхает.

– Потом пьем чай, – говорю я. – Зеленый. Потом долго еще сидим.

Иногда, если силы есть, делом занимаемся. Подстрочники, то-сё…

Потом Зиё меня провожает. В общем, до позднего вечера не можем расстаться.

Женя с тоской смотрит в мутное окно московского полуподвала.

Потом поворачивает ко мне голову.

– Да, – говорит он, мечтательно улыбаясь. – Вот он – Восток!..

Внутреннее идиотство Интернета в первую очередь проявляется в том, что он приучил людей писать нарочито безграмотно и ставить смайлики.

Смайликом называется вот такая:-) или вот такая:-(комбинация символов. Если положить голову на плечо, то при определенном воображении можно в первом случае увидеть улыбающуюся рожицу, а во втором – опечаленную.

Смайлики в тексте играют такую же роль, какая отведена на дороге знакам дорожного движения. Видишь при подъезде к перекрестку белый треугольник с красной каймой углом вниз – ага, брат, надо уступить дорогу!

Так и здесь. Увидел двоеточие, дефис и закрывающую круглую скобку – значит, тебя сейчас рассмешат. Точнее, тебя уже рассмешили, потому что смеющийся смайлик ставится в конце смешащей фразы. Сама фраза, возможно, не кажется смешной. Не беда: раз есть смайлик, волей-неволей расхохочешься:-)

Так же и с печалью:-(

Ну не бред ли?

Короче говоря, в процессе поступательного движения человечества по пути прогресса Интернет пришел на смену собиранию марок и выпиливанию рамочек.

Прежние занятия (выпиливание рамочек и собирание марок) тоже позволяли индивидууму перенести центр тяжести своих интеллектуальных усилий с познания самого себя (в качестве подмножества в эту задачу входит исследование реальности) на познание плодов интеллектуальных усилий другого (филателистических каталогов, узоров для выпиливания и т. п.), направленных на накопление профанных знаний.

К счастью, вред Интернета все же не так велик, как можно подумать.

В нем реализуется многоступенчатая структура: каждый следующий продуцент профанных знаний опирается на профанные знания, полученные от предыдущего. А в соответствии с законом Маца (см.) благодаря неизбежным искажениям, вносимым продуцентами, седьмая-восьмая передача информации сводит ее содержательную часть к уровню белого шума, то есть приводит к уничтожению знания как такового.

В приморском городе Шевченко (прежде он, равно как и поселок

Кенкияк (см.), находился в Советском Союзе, а ныне сменил название и со всеми своими улицами и площадями переехал в независимый

Казахстан) проходил семинар по применению математических методов в геологии. Доклад делал худощавый молодой казах. Поблескивая очками, он переходил от трибуны к стендам, чтобы ткнуть указкой в ту или иную диаграмму, а затем возвращался обратно. Наличествующие участники семинара мирно подремывали. Отсутствующие, скорее всего, увеличивали запасы бутылита (см.).

Отведенные регламентом 15 минут подходили к концу.

– Итак, – сказал молодой казахский ученый, – решение актуальной инженерной задачи является…

Он не успел завершить начатую фразу, потому что дверь небольшого зала с треском распахнулась.

Присутствующие вскинулись и невольно закрутили головами, а по проходу между рядами деревянных, нанизанных на одну ось перекидных скрипучих кресел, то и дело забрасывая назад длинные волосы резким движением своей величественной и гордо посаженной головы, уже стремительно шагал Геннадий Красин – широкоплечий, классно одетый и, как всегда, сопровождаемый небольшой стайкой самых красивых матметодологических женщин.

Что говорить, Гена Красин был известным человеком в мире матметодологов. О нем хаживали легенды. Гена Красин стал доктором наук в сорок два года. Гена Красин писал стихи и пел их под гитару.

Гена Красин был горнолыжником и альпинистом. Поговаривали, что он не то штурмовал, не то собирается штурмовать высочайшую точку планеты -

Эверест. Гену Красина окружал звенящий от напряжения ореол женского внимания. Все точно знали, что из-за Гены Красина женщины не только вешались и прыгали из окон, но даже стрелялись – правда, не насмерть, а до первой крови. Короче говоря, Гена Красин был знаменит и умен, остер и нервен.

По-видимому, сейчас он счел, что ему следует немедленно приковать к себе внимание зала, утраченное в силу его временного отсутствия.

– Минуточку! – сказал он, властно вскидывая широкую загорелую руку, украшенную обручальным кольцом. – А что же, по-вашему, такое – инженерная задача?

Казах снял очки и стал подслеповато и скучно смотреть на приближающегося к нему Гену Красина.

– Построить дом – это инженерная задача? – спросил Гена.

– Конечно, – тихо ответил явно стушевавшийся казах.

Свита Красина прыснула.

– А спускать на воду корабль – это инженерная задача? – задал вопрос

Гена.

Фалды его длинного светлого пиджака романтически разлетались.

– Конечно, – снова кивнул казах.

Прысканье свиты перешло в смех.

– А, простите, штаны застегивать – это инженерная задача? – безжалостно вопросил Гена, останавливаясь возле трибуны.

– М-м-м… – замялся было щуплый казах, но потом кивнул: – Да, это инженерная задача.

Красавицы картинно переглядывались, возводя очи горе и сверкая жемчужными зубами.

– Так что же, по-вашему, – поворачиваясь к залу и саркастически кривясь, вонзил кинжал последнего вопроса Гена Красин, – что же, по-вашему, не есть инженерная задача?!

Казах помедлил ровно столько, чтобы надеть очки.

Надев их, он вздохнул и ответил так же ровно, как и прежде:

– Отвечать на ваши вопросы.