А как насчет этого мужчины, которого она впустила не только в свой дом, но и в свою жизнь? Его ведь не изменить. Вон он даже на фиктивную женитьбу пошел, лишь бы спасти своих людей. Да, он целовал ее. Но значило ли это что-нибудь для него? Ведь это она ощутила и томление, и желание, которые нарушили ее покой. Но жизнь в лагерях рудокопов научила ее: такие поцелуи ничего не значат для мужчины.

Коултера она привлекала не больше, чем любая другая женщина. Он не был ей мужем. И серебряный рудник, конечно, не удержит его. Как только парни поправятся, он исчезнет. Может, даже раньше. Так что ничего не изменится, если она скажет ему всю правду.

– Папа всегда искал золото, а наткнулся на серебро. Я еще не знаю точно, насколько богато наше месторождение, но готова взять тебя в долю. Если поможешь мне начать добычу, можешь рассчитывать на прибыль, как партнер.

Коултер приподнялся на локте и удивленно взглянул на Сабрину:

– Партнер?

Она почувствовала, как от его взгляда ее бросило в жар. Безотчетное влечение тут же шевельнулось где-то внутри и вскоре охватило все тело. Она ощутила себя частью метеоритного дождя в ночном небе, так нестерпимо запылало ее разгоряченное тело.

– Я готова предложить тебе долю в Серебряной Мечте, если поможешь.

– Долю? И ничего больше? – пробормотал он. Вопрос вырвался, прежде чем он вообще успел что-то подумать.

Смущенная наплывом эмоций, она повернулась, чтобы взглянуть ему в лицо, и тут же пожалела об этом. Он был слишком близко. И эти искушающие глаза цвета бирюзы и серебра…

– А чего бы хотел ты, Коултер?

– Не знаю. Слишком долго я не позволял себе ничего хотеть. Но я устал, устал от этой пустоты.

Низкий голос рокотал, как будто он боролся с этой пустотой, с этой холодной мглой внутри. Солнце освещало его лицо, высвечивая глаза, полные боли.

«Боже праведный, – подумала Сабрина, – как же он живет с этим адом внутри?» Она нежно провела кончиками пальцев по его щеке.

– Мне так жаль, – прошептала она. – Мне бы так хотелось помочь тебе.

Его взгляд неожиданно смягчился. Сабрина затрепетала. В его взгляде была тайна, и он поймал ее в силки, пришпилил к одеялу, полностью пленил. И она жаждала помочь ему разделить его боль. Чувство было новым, пугающим. Дай ему волю, и это перевернет всю ее жизнь.

– Коултер… Я чувствую себя так странно…

– Знаю. Но ни ты, ни я не в силах изменить это. Бог свидетель, я пытался. Но от твоей чувственности, от твоего внутреннего пламени я просто сгораю… От огня твоих волос… От твоего пристального взгляда. А от прикосновения твоих губ я просто готов взорваться. Ты даже не подозреваешь, что уже заполнила эту безысходную пустоту.

– Кажется, я понимаю. Что же делать? Я и сама словно рассыпаюсь на тысячи осколков.

– Если желаешь себе добра, – простонал он, придвигаясь все ближе, – то лучше садись на лошадь и скачи отсюда во весь опор, чтобы я не мог дотянуться до тебя.

– Ты сам сказал, что мы не в силах остановить это. Так почему же хочешь, чтобы я ушла?

– Я не могу, не хочу ничего чувствовать. Не сейчас! Не здесь!

– Что в этом плохого?

– Прошла вечность с тех пор, как я позволял себе это. Я могу причинить тебе боль.

– Что ты себе позволял?

Напряжение росло. Сабрина не смогла бы пошевелить и пальцем, даже если бы захотела. Солнце припекало, и внутри клокотал вулкан. Она была в плену Коултера.

– Ты же знаешь, что этого не должно произойти.

– Знаю, и не хочу, чтобы это было.

– Хочешь! Хоть раз в жизни ты хочешь быть просто женщиной, испытать радость от зова природы. Скажи «да», Сабрина.

– Да! – проговорила она и бросилась в его объятия, затаив дыхание от собственной смелости.

– Да поможет нам Бог, – выдохнул он, понимая, что единственный способ избавиться от этой жажды – раз и навсегда утолить ее. Он опрокинул ее под себя, порывисто обхватил ее голову и властно приник к губам.

Сладкий дурманящий огонь растекся по всему телу, и она раскрыла губы. Ей никогда не доводилось испытывать подобное, их тела сплелись, объятия становились все неистовее, и у нее совсем перехватило дыхание. Сабрина позволила своему телу изведать то, что оно стремилось узнать. Его борода оказалась на удивление мягкой, словно золотой шелк, и она ненасытно касалась этого шелка своими огрубевшими пальцами. Она упивалась прикосновениями к его щекам, ушам, волосам, пока он яростно и жадно целовал ее. Затем его нога скользнула по ее телу, и она ощутила, как упругий член уперся в ее живот.

В том, как он вел себя с ней, не было ни нежности, ни мягкости, но она не колебалась ни секунды, не испытывая никакой робости. Странно, ведь она и не ожидала познать мужчину, не допускала и мыслей об этом. Но, оказывается, это неутоленное желание жило в ней, ожидая своего часа, и вдруг ринулось навстречу этому мужчине, как наводнение после оттепели. И это тоже была Сабрина Александер, далекая, покрытая снегом гора, пик которой теперь стремительно таял от жара более сильного, чем солнце.

Коултер на мгновение оторвался от нее:

– Ты не передумала? Это изменит тебя навсегда.

– Тебя тоже, – ответила она, сама овладев его губами.

И Коултер понял; что пропал. Значит, так тому и быть. Рэйвен права. Есть вещи, которые неподвластны контролю, да ими и нельзя управлять. Его пальцы двинулись вверх, накрыв восхитительно полную грудь. Она на секунду замерла, пока он расстегивал ее рубашку.

– Впервые занимаюсь любовью с женщиной в шерстяном нижнем белье, – пробормотал он, целуя ее в ямочку на шее.

Любовью? Сабрина так и не поняла, что так поразило ее: то ли это слово, то ли то, что она ощутила губы на соске. Это не любовь, увещевала себя она. Это чувственный голод. Она и сама удовлетворяла какую-то неукротимую страсть, захлестнувшую ее и влекущую к немедленному завершению.

Рот его был горяч и влажен. И она прильнула к нему, упиваясь и пробуя языком, в жажде узнать его лучше, ближе… А пальцы уже осмелели и начали осваивать его грудь, с любопытством гладя налитые мышцы мужского тела.

И его, и ее рубашки были расстегнуты. Она была открыта солнцу и его взгляду. Коултер чуть отодвинулся и выдохнул:

– Женщина, твоя грудь великолепна. Что, к дьяволу, заставляет тебя прятать такое сокровище?

– Но мне никогда раньше и не хотелось кому-то дарить его. Проще скрывать.

Коултер взял несколько прядей ее волос и разбросал их на груди, слегка поигрывая ими, щекоча соски и наблюдая, как они набухают в ответ.

– Твои соски, как вишни, что росли у нас за амбаром, такие же спелые и соблазнительные. Я так хочу увидеть всю тебя. Пожалуйста!

– Я такая высокая и нескладная… – запротестовала она. – Не то что Изабелла и Лорин.

– Ты совсем не похожа на них. Ты как оранжевый рассвет на сером небе. Ты лед и пламя, Сабрина, и я схожу с ума от желания!

Он расстегнул ремень, снял с нее брюки и шерстяное белье. Его пальцы, а вслед за ними губы, касались ее тела. И она задрожала, но не от холода, а от желания.

– Ты замерзла, – сказал он.

– Да. Нет. Я уже и сама не знаю. – Дрожь не прекращалась. – Но что бы я ни испытывала, ты тоже почувствуешь это, – пообещала она.

Коултер помог ей раздеться. Инстинктивно она раздвинула ноги, чтобы он поудобнее устроился у влажного тепла ее лона.

– Ну же, Коултер!

Она не скрывала своего нетерпения и приподнялась ему навстречу. Но и этого было недостаточно. Он вновь втянул губами ее сосок, смакуя и покусывая, как будто хотел высосать пламя, которое сжигало ее изнутри.

Он заскользил вверх и вниз вдоль ее влажной ложбинки. Пальцы Сабрины впились в его спину, одеяло соскользнуло. Он приподнялся над ней, дразня ее прикосновением своего члена. Она взглянула вниз, чтобы рассмотреть его восставшую плоть. И такое было в нем величие, что страсть еще больше опалила ее. Ни один мужчина прежде не заинтересовал ее, и теперь она знала почему. Кто из них мог сравниться с Коултером? Это его она ждала всю жизнь.